Коктейль
Сложно выбрать ананас в сетевом провинциальном супермаркете. Особенно если этим супермаркетом оккупирован монструозный магазин из советского детства. Тот отличался неприветливостью и серостью. Он змеился очередями за баночной сельдью, дразнился драной кошкой, глядящей из подсобки, гудел апокалипсическими бабьими голосами. Но туда было нужно забежать после школы и купить молочный коктейль из можайского молока. Коктейль не пользовался спросом вожделеющих селёдки баб. Потому предлагался в свободном доступе. Коктейль пахнул, в моём младенческом понимании, Можайском и парадоксально - чем-то шикарным, заграничным. От пышного питья оставалось послевкусие и белые усы. Усов хватало до скрипучей магазинной двери, послевкусия - до скрипучей же двери отчей девятиэтажки.
Да. Ананас. Сложно, сложно выбрать подходящий экземпляр в супермаркете маленького городишки, бывшего мне когда-то родным. Все представленные экземпляры - молоды-зелены; единственный пожилой экземпляр - с гнильцой. Беру, рассвирепев, самый огромный из молодых-зелёных. Хватаю детские сладости в нарядных упаковках - племянникам. Ещё торт. Или что там положено в таких случаях?
Давненько я не посещала отчую девятиэтажку. Вот так, запросто - полчаса на электричке от Ленинградского вокзала, мороз, мост, супермаркет, домофон, скрипучая подъездная дверь.
Квартира старта моей жизни принимает меня, выдаёт тапки, шепчет - располагайся. Будь как, ну, ты поняла. В каждой комнате - иные, непривычные мне интерьерные пасьянсы. Новые шкафы, кресла - те же. Та же барельефная кормящая женщина на стене. Обои претерпели изменения. Много игрушек, фломастеров, тетрадок - племянники заявляют о себе. Плазмы, штуки три. Один старенький телевизор - кажется, именно он бубнил новости, когда я собирала скарб для переезда, стремительно выскочив замуж в другой город. Знакомый цветочный горшок на подоконнике. Подоконник другой, ультрамодный.
Родители ахают над ананасом. В контексте - зафигом нам ананас? Слишком празднично, и к нему бы шампанского. В кухоньке тесно и вкусно. Тихонько плещется посудомойка, бубнит новости плазма, какая-то там по счёту. На парадную тарелку накладывают салатов и кур, заставляют есть, потому что я избегалась и похожа на тень. На тенистые коленки лезет племянница, я её обожаю, сколько знаю, и у нас взаимность. Мой отец разлапист, коренаст и болтлив, у моей матери красивые измученные глаза и она сильно поседела. Сестра ехидна и уютна одновременно - парадоксальна, как заграничный Можайск. Вечером брат заедет. Мне хорошо. Полтора дня мне хорошо и зафигом ананас столичной суеты.
...Через несколько часов мост и электричка. А пока светло, ясно и помпезно на улице - ведём детей гулять в парк. Холодно, небо хрестоматийно синее, снег хрустит под полозьями саночек, на которых восседает капризная любимая племянница. Пока мать сочиняет на кухоньке оладьи, отец помогает мне с племянниками - он полагает, что я бы одна не справилась! Племянники рассыпались бы в разные стороны, а я бы побрела их выкликивать. И заблудилась бы в оттюниногованном парке, заплутала бы на неведомых дорожках среди невиданных зверей. Мне вспоминается облезлая кошка из монструозного магазина. Я её побаивалась и уважала. Больше нигде и никогда я не встречала настолько самоуверенных и хрипатых кошек.
А березняк из детства. Кружевной, взбитый, как коктейль. Я отхожу от гомонящей малышни, трогаю деревья. Странно - я чувствую молочные усы над верхней губой. И спустя секунду ощущаю вкус. Нетюнингованный. Чистый, наивный. И понимаю: у меня, несмотря на мужей, детей, суету, все эти грёбаные ананасы - молоко на губах не обсохло. И не обсохнет, пока живы отец и мать. Дай им Бог.
Спаси их Бог.
Их и всех моих родных.
Это, должно быть, идиотизм - облизывать губы на морозе, трогая голыми пальцами ласковую березовую облатку.
Нигде и никогда не буду так делать.
Только здесь.
