За прошедший год мой дантист со мной хлебнул. Горюшка. Вкручивая в мою челюсть зубной имплант или же в мою десну - соответственно, её формирователь, он всё поминал добрыми словами иных, нордических пациентов; бутовскую же стоматологиню Людмилу Константиновну, подогнавшую ему меня от щедрот своих, - напротив, поминал словами недобрыми. Натурально, обещал Людке шею свернуть. Потому что зубы выбивать бесполезно - вставит. Ещё и краше станет, чем прежде. Я, выплюнув слюноотсос, орала: "Закройте окно, мне холодно! Нет, откройте, мне жарко! Что за мода - лить в бормашину физраствор! Принесите нормальной воды! В пластиковом стакане! Нет, не в стеклянной кружке! И только попробуйте тронуть Людку! Что вы на меня так смотрите - на мне наружно зубы не растут!"

 

И хлебал, и хлебал со мной дантист горюшко целый год.

 

В принципе, я тоже хлебала. Хеннеси. Из дантистовых закромов. Как-то, осматривая мои раны, возникшие вследствие внедрения в меня первого искусственного зуба, дантист пробубнил: "Сухо. Чисто. Вели себя безобразно. Бригада бухать пошла после операции. В такой стресс вы её вогнали. Я вас, пожалуй, перед следующим балетом коньяком премедикативно успокою. Чтоб не брыкались и не пугали моих подчинённых предсмертными стонами".

 

Пошутил. Ха.

 

Я категорически отказалась лезть на пытошное сооружение, пока мне не нальют. Пытошная бригада притопывала ногами и укоризненно цокала. Я же лукаво улыбалась и вздёргивала подбородок, интонируя - "Не пойду!" Совсем как Надюха из отечественного кинофильма "Любовь и голуби".

Мой дантист, наиглавнейший палач, решил, что бесполезно. Противостоять. И услал подчинённого в закрома за Хеннеси.

 

Чувствуешь себя королевой. Марией и ещё Антуанеттой. И ещё Надюхой из финала отечественного кинофильма "Любовь и голуби". Когда этак демонстрируют некую тару, приговаривая: "Извините, стеклянное". А потом этак демонстрируют иную тару, приговаривая: "Но это, извините, пластиковое!" И суровый габаритный зав огромадного стоматологического отделения огромадного КДЦ плещет жидкого янтаря в хилый стаканчик и преподносит, и просит: "Ольга, не фокусничайте больше сегодня. Пожалуйста!" А глаза у зава усталые и небесные, а голос дрожит от искренней ненависти.

 

Операция прошла... успешно. Я почти плотской любовью полюбила как медсестричку, так и хирургов. Я не пиналась, не жестикулировала, не сдирала с себя простынки, не сползала с кресла. Иногда я пыталась смеяться окровавленным ртом. На пике манипуляций. Но это были такие мелочи, такие мелочи!

 

Зав был впечатлён. Коньячные премедикации вошли в норму. Правда, однажды Хеннеси не оказалось в наличии. "Может, шампанского?" - неуверенно предложил зав и достал из-за пазухи соответствующую бутыль. Я оскорбилась: "Вы что?! Сейчас что?! Здравствуй, жопа, Новый год?! Ещё петарду принесите! Коньяк, сейчас же!!!" Зав вздохнул и кивнул. Подотчётные палачи убежали искать. Не знаю, куда. Может, в ближайший дьюти-фри. Зав тихо сказал: "После операции я выкину вас из окна". "Выкидывайте, - согласилась я, - но меня опознают. По импланту. И вас опознают. По импланту. И вас посадят в тюрьму. А в тюрьме вы не сможете свернуть Людке шею".

 

Очевидно, в КДЦ, на моё счастье, случались массовые проблемы с оконными фрамугами. Несмотря на неоднократные угрозы со стороны стоматолога, мне удалось дожить до нынешней практически здравствуй, жопы.

 

Врачей принято благодарить. Независимо от жопы. А если уж она грядёт - тем более.

 

Что подарить своему дантисту на Новый год? Да. Банально - коньяк. Нет. Не Хеннеси.

 

Курвуазье!

 

Во-первых, Курвуазье - любимый коньяк Наполеона. Мой дантист имеет, судя по некоторым его репликам (иногда он материл меня особенно затейливо - по-сербски, как он признался) вовсе не французские, а, скорее всего, сербские корни. Ещё. Мой дантист раза в три превосходит размерами тщедушного императора. Но: каждая его встреча со мной - это вполне Аустерлиц, в котором хрен знает, кто победил.

 

Во-вторых, изящное романское Курвуазье фонетически перекликается с простецким славянским курва. По причине сосредоточенности, например, на визге бор-машины, я не особенно вслушивалась в сербские ругательства, коими меня периодически осыпал повелитель этого самого адского механизма. Вполне возможно, южнославянская курва тоже иногда махала надо мной местечковым крылом.

 

В-третьих, даже особам, над которыми помахала крылом курва, не чуждо чувство прекрасного. В частности, вот почему. Одна из разновидностей знакового коньяка упакована в коробку благородного, как шкурка киношного лабрадора, палевого окраса. По коробке скромное тиснение. Прекрасно? Прекрасно.

 

Приобретя заветную коробку, я приобрела проблемы. Мировосприятия и цветоощущения.

 

Сначала я искала подарочный пакет. Непременно аскетичный крафт, однотонный беж. А мне всё попадались тройки борзых лошадей или, ещё хуже, обезьяны в манишках, похожие на моего мужа на торжественной церемонии закрытия чего-то там.

Крафт нашла.

 

К коньяку положен шоколад. Искала Тоблерон в золотистой бумажке. Чтоб гармонировал с крафтом и тиснением. Не знаю, кто в предпраздничные недели сожрал весь столичный голд Тоблерон.

Шоколад не нашла.

 

Затем мне приспичило присовокупить к коробке в крафте какого-нибудь ангелка. Заместо чтоб Тоблерону. И чтоб обязательно с кудрями ретривера на высоком лбу и покатых плечах.

Ангелка нашла.

 

Затем я зачем-то достала из закромов (у меня тоже есть закрома) позабытый пуховик. Золотистый, ловко сидящий в талии. Надела и несколько дней практически не снимала, чувствуя себя голливудским пёсиком Бадди.

 

Выгуливая щенков, простите, детей на скудно припорошенных снегом придворовых территориях, я наблюдала, как прохожие тащат с рынков и магазинов еловые лапы, мандаринки, борзых лошадей и обезьян в манишках. И вспоминала, вспоминала...

 

Стоял промежуток настоящей зимы: с белыми от инея деревьями, колющими синее небо. Было неожиданно морозно и красиво. И жопа собиралась здравствовать новым, 2015-м годом.

Я опять опоздала на приём к дантисту. Он, сделав в непытошном кабинете 3D снимок моей челюсти, поволок меня в кабинет пытошный. По дороге пеняя мне на перманентные неявки вовремя и причитая, что он возится со мной практически благотоворительно.

В пытошной стоял мороз, сравнимый с уличным. Кто-то опять починил фрамуги - пара окон была распахнута настежь. В кабинет лезла зима. Дантист продолжал пенять и корчить из себя благотворителя. Я закричала традиционное: закройте окно, холодно! Дантист взглянул на меня коротко и отчего-то весело. Небесные глазки, модная небритость, седина намёками. И холод окоём!

И я брякнула: "Наконец-то поняла, кого вы мне напоминаете! Санта Клауса с мешком халявных имплантов за плечами!"

С дантиста мигом слетела весёлость. "Всё-таки выброшу", - пообещал он. И беззвучно выругался. Наверняка по-сербски. Наверняка поминая редуцированный Курвуазье.

 

Хочется сказать спасибо дантисту. Дорогой дантист. Спасибо. За Голливуд в моём рту - сотворённый из Аустерлица. И не только за Голливуд. Спасибо. И простите. И помните? Встретимся месяца через три на заключительном этапе работ. Да-да. Не покрывайтесь испариной. Испарина не к лицу Санта Клаусу.

 

 

Ваша

Курвуазье.