Брат ждет в конце дороги

(По рассказу Марка Хласко “Brat czeka na koncu drogi”)

 

Случилось это жарким летом

В одном из польских городов,

В большом при станции буфете,

Который был всегда готов

Принять гостей в ночную пору;

Чтоб пить, общаться до утра

Сюда валил неспящий город –

Студенты, пани, шофера,

Служилый люд и пролетарий

Интеллигенты и купцы,

Преподаватель и аграрий,

В почтенном веке и юнцы.

Здесь были также пассажиры

Довольно редких поездов,

Мелькали платья и мундиры,

Вокруг обеденных столов.

 

И общий шум вдруг оборвался,

Все замолчали как один,

Когда на входе показался

Тот очень странный гражданин.

С лицом невзрачным и помятым

Был сильно согнутый вперед,

Казался внешне глуповатым,

А за спиной виднелся горб.

Вошел и встал, окинув взглядом

И изучая каждый стол;

Он выбрал тот, стоящий рядом,

К нему неспешно подошел.

За тем столом сидели трое –

С девицей пара молодцов

(Им только принесли второе –

Набор горячих голубцов).

Он встал, в нее вперившись взглядом,

Рукою опершись о стол;

Девица в ужасе отпряла,

А парень крикнул: «Вон пошел!».

Сгорбленный будто ноль вниманья,

Глаза все шире и круглей,

Тогда второй поднялся парень:

«Ступай, получишь звездюлей!».

И будто с целью подтвержденья

Толкнул согнутого в плечо,

Тот с выраженьем сожаленья,

Не поспешая, отошел.

 

Кружил по залу сонной мухой,

Которой должно где-то сесть;

А на лице с улыбкой глупой,

Мотив которой не прочесть.

 

Вот, наконец, дошел до места,

Где также было трое лиц:

В ярчайшем платьице невеста,

Сапер и капитан танкист.

Сидели, весело болтали,

Не замечая, что вокруг,

Бутылки стол их украшали,

В разгаре был ночной досуг.

Горбун приблизился и снова

На женщину уставил взор,

С улыбкой тою же, без слова;

Прервался пьяный разговор.

 

- Садись, родимый, выпей с нами –

Вина налив в пустой бокал,

Сапер дал явный жест руками,

На стульчик рядом показал –

Скажи нам, кто ты и каким же

Тебя тут ветром занесло;

Ты подойди ко мне поближе,

Каким живешь ты ремеслом?

 

Горбун, ему не отвечая,

Так, словно это был забор,

Все на красотку не мигая

Смотрел с усмешкою в упор.

 

- Вы что, не видите? Он пьяный,

Ему не надо наливать,

А вдруг начнет вовсю буянить,

Может, милицию позвать?

- Сюда позвать милиционера?

Скорее сам Пан Бог придет;

Даю вам слово офицера,

Он по-хорошему уйдет…

Давай, родной, вали отсюда,

Конец терпенью наступил –

Рукой стоящую посуду

С негодованьем отстранил.

Горбун на шаг назад подался,

Беззубый рот свой обнажив;

Все тем же взглядом упивался,

Уставившись на женский лиф.

 

- Какой нахал, вы посмотрите! -

Она, прикрыв руками грудь,

Вскричала – прочь его гоните,

Нельзя спокойно отдохнуть!

 

Танкист поднялся, стул подвинул,

И, оставаясь при столе,

Он сделал вид, что быстро вынул

Свой офицерский пистолет.

Горбун закрыл лицо руками,

Затрясся, густо покраснел,

Задвигав к выходу ногами,

Уйти бесхлопотно хотел.

В дверях он о порог споткнулся

(Весь зал, увидев то, заржал)

Вскочил, от пыли отряхнулся,

Дверь не закрывши, убежал.

 

- Чудной какой-то, очень странный.

- Не много бегает таких.

- Пред нами был герой экранный…

- А может это просто псих?

- На сумасшедшего не тянет…

А кстати, что предпримет псих,

Чтобы увидеть голых женщин?

-???

- Он женится на них!

- Ах ты, шутник! Но этот, правда, непохоже…

- Любой, кто сватает, ведь тоже…

- Во сколько поезд наш прибудет?

- Еще есть время. В пять часов.

- У нас еды полно на блюде…

- О, Боже мой, опять пришел!..

 

В дверях, все так же выгнув спину,

С усмешкой странной во весь рот,

Стоял несчастный тот мужчина,

Гадая, что произойдет?

 

Сидящим в зале, очевидно,

Нет интереса до него,

Глазами зыркая ехидно,

Ища чего-то одного,

Горбун прошел до середины

И выбрал целью новый стол;

Там были пани и мужчины,

Рекою лился алкоголь.

Горбун, согнувшись словно аист,

К ближайшей женщине рукой

Своею тянется, покамест

Все были заняты собой.

И вот плеча ее коснулся,

Та, обернувшись, сразу в крик;

Приятель рядом встрепенулся,

Вскочил на ноги в тот же миг.

Краснея от негодованья,

На бедолагу накрича,

Наполнив зал площадной бранью,

Ударил в бешенстве сплеча.

Горбун немного отшатнулся,

Отер с губы ладонью кровь,

Еще значительней согнулся,

Пошел к столу зачем-то вновь.

Кулак мелькнул в секунды доли -

Горбун схватился за живот,

И снова лез, скуля от боли,

С рукой, протянутой вперед.

Удар решительный и точный,

Без чувств, бедняга на полу,

А бивший, вытершись платочком,

Опять отправился к столу.

Путейцев двое было в зале,

Поднялись с места, подошли.

- На воздух бы его – сказали;

Взяв за руки, поволокли…

 

Путейцы те – худой и толстый -

Втащили тело на перрон,

Работа им далась непросто,

Обоим дышится с трудом.

Перрон был душен необычно,

Стояли, кепки теребя,

Над горизонтом гас Возничий,

Горбатый вдруг пришел в себя.

- Тебе получше? Снова дышишь? –

Горбатый лишь кивнул в ответ;

Худой поднял фонарь повыше,

К себе направив яркий свет,

Лицо получше освещая:

- Теперь ты знаешь, где твой брат?

- Нет, я этого не знаю.

Но выяснить, конечно, рад.

- Послушай, видишь эти рельсы?

Иди прямёхонько по ним;

Твой брат тебя там точно встретит;

Об этом говорили с ним.

Тут недалёко, с километр,

От силы, может даже, с два.

Брат передал – жилые метры

Уже готовы для тебя.

Ну все, иди, упустишь время,

Возьмешь с собою покурить?

- Спасибо вам… Так ноет темя…

И трудно очень говорить…

Когда-нибудь приедем с братом

Вас в этом месте навестить,

Надеюсь дорого-богато

За помощь отблагодарить…

Сказал, на рельсы тут же спрыгнул,

По шпалам тихо зашагал,

Приветственно рукою вскинул,

И, спотыкаясь, побежал.

 

Толстяк спросил: «Когда же поезд?

Не через десять ли минут?»

- Точнее, будет через восемь,

Твои часы не так идут.

- Гаси фонарь, уж солнце встало.

Он правда полностью глухой?

- Глухой, как пень, хоть бы стреляло

И сто стволов над головой?

- Но как, последствия тюрьмы?

- Кто знает, может еще с детства…

От всей военной кутерьмы

Еще кругом полно последствий…

 

Молчали… Вскоре показался

На небе солнца красный диск.

Дорожки солнца заблестели

На рельсах. Между них бежит

Вдали согбенная фигурка.

 

-Скажи, а сколько ему дали?

- Всего одиннадцать годов

Сидел… Ведь он же партизанил,

А там легко наделать дров…

Теперь вот вышел по амнистии;

Вагон их целый привезли

Дня три назад. Наружу вышли –

Всех разобрали родаки…

Его ж никто так и не встретил,

Как видно, некому встречать;

Был брат, но он уж на том свете;

А этот: «Он, мол, жив» - и ну его искать…

Немного, видно, помешался

На киче. И не мудрено…

Вчера без денежек остался,

Прям здесь ограбили его…

К тому же столько лет без женщин,

С того и тянет его к ним,

Он много через то затрещин

Тут получил… Ну, посидим…

 

Они присели на скамейку,

Где станционные часы,

Вдаль убегали две линейки,

Две, словно лучик, полосы.

 

- И так бы не нашел здесь брата…

- Конечно, ведь уже не жив.

- А может, здесь его запрятать,

Ну, или кто бы взял пожить?

- Ты знаешь, в этом положеньи

Особо смысла нет менять

На заточенье – заточенье,

Те нары – на казенную кровать.

Ну, а насчет свободной хаты,

Вот ты, готов ему помочь?

Вот то-то, так что кроме брата…

Еще минуты две – и дело прочь…

- А если бы те люди в зале

Смотрели бы ему в лицо,

Понятно для него сказали,

До мордобитья б не дошло?

- Конечно, это без сомненья…

Тут поезд с шумом пролетел;

Сидели оба без движенья,

И каждый на часы смотрел.

- Смотри-ка, на минуту раньше… -

Забросил камень на крыльцо –

А, что, когда б при встрече каждый

Смотрел открыто нам в лицо…