Пока даёт соседка Даша. Поэма.

1

Впереди – фронт весны, так сказать, арьергард лейтмотива.

И от гона погон оторвался, кокарду задев.

Мне читали стихи, и меня ощутимо мутило,

Чем-то жёлтым сугробы пометить носило затем.

 

Донельзя‌ воздыхали со мной Левитан и Саврасов:

Моветон – да и только, возможно ль такое от дам?

Я берёзовый веник для бани храню под матрасом,

Молоко и сметану – в себе. Если надо – отдам.

 

А намедни грачи прилетали – тревожно, воздушно.

Результатом обмена веществ окропили котов.

Мне читали стихи, и с шинелью сношалась подушка,

А забор, до ушей покраснев, был свалиться готов.

 

Что ж, по-прежнему дым выделяет Отечество бурно.

Всевозможные зимние козни… Казни, не казни.

Для поэзии, как у людей, предусмотрена урна.

Я в неё отправляю шедевры февральской мазни.

 

Календарно потом ожидается март – мне же в пищу.

Там, окрепнув напором, на снежное выльется йод.

Я стихов не пишу – я себя от поэзии чищу.

Я истошно ору. Потому, что забор не встаёт.

 

2

…Разинул рот, не думая, молчу:

на ногу – батарея. Больно, падла.

Сгоняет сон с ресниц горох грачу,

русалкой пахнет хвостик Ихтиандра.

 

Катает масло сыр со всех сторон,

где солнце ворох света накопило.

Грааль воображает, будто он

не Чаши привиденье – кружка пива.

 

Пророчит Ванга: стань на нож – укол

почувствуешь в упор стопою в коже.

Так, видно, кайфовал Ларошфуко,

весы весны подпиливал, похоже.

 

На грамм обманут Лондон. А Бейрут –

на целый килограмм обманут, город.

Ну, это перебор, что люди врут,

что я шугой зеркальной переборот.

 

На тонну, не иначе, был размах,

пока с открытым ртом стоял, немея.

 

А в целом – стих о том, как батарея

на ногу мне упала. Больно. Ах…

 

3

Вот, солнцелучно призы нафевралило,

велосипед с гололёдом – ни-ни:

утренне вяло ты крутишь педали, но

слабыми силами крутят они.

Крайне устало смородина крышится:

обледенела, фруктоза, увы!

Троллят котяру и мышик, и мышица,

по нарастающей горбя умы.

Тьму ослабляет светимости сила,

шаль ошалела, шалеет шале.

Перечитала, и перекосило

плазменным нимбом – к телесной жаре.

Стать бы кумиркой – да по мужикам бы,

ало востоком гордясь – «Боже мой!».

В общем-то, та ещё плазменность бабы:

может, назначат любимой женой.

Тянется время в подвале резинно,

страстный весенний призыв – сразу в Рай.

Пахнет оранжевым у апельсина,

пахнет сараем сарайный сарай.

Полнится чушью бездонная урна,

страстно кормушка завалена вбок.

Мартовской жаждя эротики, бурно

морщу я лобик.

И грустный лобок.

 

4

Вьются в полушариях плющи;

хвори вопреки,

я моложава.

Небу быть,

а солнце не ищи:

солнцу выдать ссуду –

давит жаба.

 

Хоть скажи я правду, хоть я ври:

денег нет, но вы терпите, братцы.

Январи содержат октябри,

с их пластами нужно уживаться.

 

И трясёт от страха шкаф скелет,

(здесь я вру:

влиянье года Лиса).

Днём трясло, а ночью тряски нет:

это стриж скелетом подавился.

 

Птичку жалко, гривенник внеси

на расчётный счёт высокой рее.

Мой закрыт ломбард на небеси

(это правда, верь в неё скорее).

 

Нет, чтоб жёлтый рот мне свой заткнуть,

тот, что врёт о пользе аудита.

Я пишу, я продолжаю путь

в передозе чувства (погунди там).

 

Редкой силы знаю я ребят:

выжимают Музу без остатка.

И штормят слова, слова рябят

в гомонящем мозге сладко.

Сладко.

 

5

только жлоб меня поймёт

с хлюпом яблоко жующий:

воздух портится – помёт

ароматней будет, гуще.

за горой присядь, урод;

предварительно залей-ка

фляжку кваса; скушай вот:

сало с чесноком, корейка.

ты ж детина, ты могуч,

око выпучено – зырит.

распечатался сургуч,

гонит мочевой пузырик

на врагов грозу, дожди.

ты напрягся, как дубина.

дочитай же, подожди:

сила знания глубинна

про салями, и бекон,

нежный шёпот сальтисона.

переходит рубикон

это войско. ночь – бессонна.

тяжело про это всё

мне писать, мой жлоб, неловко…

где василия осёл?

где его бензоколонка?

три – побег, пять – за детсад,

годик был у васи вроде.

он тюрьма идёт назад,

разглядев себя в уроде.

да, сан-саныч, был там пруд

за горой, и были лужи.

 

…каждый – лих, и пьян, и крут –

подпоручик и хорунжий.

бам, дзинг, чавк, бам, чавк, бам, джанк!

контингент – удал и ладен:

это не азербайджан,

так лепечут в таиланде.

чёрт сломает ногу, но

только чавкнут дранксы стали,

посмотри скорей в окно:

за горой – герои встали!

на машине и пешком,

все ко мне! зимой и летом

я делюсь, мой жлоб, стишком,

и блистаю интеллектом.

 

6

У дяди мэтра умер куст азалий,

и кажется, что мой листочек вял.

Меня вчера гуманно заказали,

пока стишок дурацкий сочинял.

 

Разумное, товарищи, не сейте:

в нём вечное – сопливая сопля.

Перемешал про милую в корсете

с «Ругон-Маккары» от Эмиль Золя.

 

Теперь бежать. Тому виною – рифмы:

«безделки – стрелки», «стол» и «подошёл».

В поэзии – о чём ни говорим мы,

накал накалить должен хорошо.

 

Но вот и ассасин: как смерть зубаста!

Безделки – сущи, а пустяк – без дел.

И баста мне, и баста мне, и баста

за то, что весь талант свой просвистел.

 

…Вы спросите: какие здесь морали,

к чему цветочки-лютики и шум?

Отвечу: тут коты всю ночь орали.

Не выспался. Дурацкий стих пишу.

 

7

В тиши, банально там, где броши

жужжат, за птицами летя,

родился текст – простой, хороший.

С болтами-гайками хотя.

 

Читает металлург у домны,

и плавит из руды чугун.

Такой уж текст – простой, удобный:

сармат читает, дикий гунн.

 

Читают Надя и Наталка,

читают нищий и богач.

На самом деле, то – считалка.

Расчувствовался? Ну, поплачь.

 

В других местах не выйдет боле

красивой красоты иной:

что ты читаешь, тем и болен,

гордясь поэтом и страной.

 

Нигде не пропадает наша,

и этот текст – мой фаворит.

Пока даёт соседка Даша.

 

И на столе свеча горит.