Сборник стихов "ЕСЛИ БЫ..."

Без любви ночь не ночь и заря не заря;

Каждый день без любви – словно прожитый зря;

Краткий миг без любви, промелькнувший незримо,

Будто целая жизнь, проведенная зря.

 

 

МЫ С ТОБОЮ НАШЛИСЬ...

 

Мы с тобою нашлись в суете убывающих буден,

Раны первой любви скоротечностью лет залечив.

В перекрестье сошлись подуставшие линии судеб –

В неслучайной ночи, в неслучайном потоке причин.

 

Посидим, помолчим, пусть за нас говорят эти свечи.

Ты горячим плечом к моему прикоснулась плечу.

Не пойму, почему, я сегодня смущен и застенчив,

Нет охоты к речам. Может быть, показаться врачу?

 

«Счастлив, – думалось, – тот, кто еще на этапе начальном

В беге жизненных строк заприметил счастливый итог».

«Успокойся, мой друг, – ты сказала, нарушив молчанье, –

Я простила тебя, ты тогда по–другому не мог».

 

Мне б на это сказать: пока возраст еще не просрочен,

Все сначала начать я с тобой, безусловно, не прочь, –

Предпочел промолчать, ни к чему и пытаться пророчить,

Пусть гадает о том на свечах неслучайная ночь.

 

 

 

ГРАНАТОВАЯ ЛОЖЬ

 

Душистое амбре, вздыхая виновато,

Спешило источать дрожащее «Бордо»,

Окрашивая в цвет кровавого граната

Последний встречи час и всё, что было до.

 

Ажур ненужных слов звучит как откровенье.

За золото любви фальшивый выдан грош.

Я слушаю тебя и пью без сожаленья

С гранатовым бордо гранатовую ложь.

 

Последняя строка последнего свиданья,

Вершит последний слог усталое перо.

Тому, чему не быть, не нужно оправданий,

В игре остывших чувств не выпадет зеро.

 

«Прости меня, мой друг… и я тебя прощаю…»

С измученным «прощай!» раскручена праща.

Портретик в серебре я молча возвращаю,

Им радость первых встреч зачем отягощать.

 

Растаяли шаги твои в ночной прохладе.

Кровавое вино разлито на столе.

Оставлен влажный след коралловой помады –

Коралловым колье – на тонком хрустале.

 

 

ПЕЧАЛЬ, РАЗБАВЛЕННУЮ ГРУСТЬЮ...

 

Печаль, разбавленную грустью,

Плеснув в мерцающий хрусталь,

Свече шепнул: «Конечно, жаль,

И все ж давай ее отпустим».

Дыша прерывисто и страстно,

«Шато» – гранатовый коралл –

Теснило ласкою бокал

И лепетало: «Я согласно».

 

А за окном весенний дождь,

Смывая слабые надежды:

«Ушедшим сердца не тревожь!» –

Со мною быть пытался нежным.

Портретик в тонком серебре –

Изящный профиль с ломкой бровью –

Уже отыгранною ролью

Не соглашался на тире.

 

Полупрозрачной серой тенью –

Полунамек, полу-упрек –

Вздыхала: «Срок уже истек», –

Седая веточка сирени.

Вконец запутанные мысли,

Отдавшись терпкому вину,

Вдруг улеглись в строки длину:

«Меж нами не было единства».

 

А за окном весенний дождь,

Пугая слякотью безбрежной:

«Оставь уже! Когда есть ложь,

Тогда потери неизбежны».

В ответ полночная свеча,

Теряя воск: «Зачем пророчить?» –

Роняла в строчки многоточья

С разгоряченного плеча.

 

Ворча старухою при этом:

«Скорей бы, что ль, настало лето…

 

Скорей бы, что ль, настало лето…»

 

 

 

КОСИЛСЯ ДОЖДЬ НА СЕРЫЙ ВЕЧЕР...

 

Косился дождь на серый вечер,

Плетя косицы слезных струй.

Земле с утра сулила вечность

Свой долгий влажный поцелуй.

Едва дыша, едва мерцая,

Свеча ласкала полумрак,

Бессильем света прорицая

Все то, о чем я знал и так.

 

Как часто в поисках ответа

Себя в ошибках не винишь.

У одиночества нет цвета,

А если есть, то серый лишь.

Всё ждешь, что мастер-неизбежность,

Стирая краски прежних лет,

Души напрасную мятежность

Окрасит снова в белый цвет.

 

Вплетались в пляшущие тени

Судьбы невидимой рукой

И постоянство заблуждений,

И бесконечный непокой.

Несостоявшаяся встреча

Давно была предрешена,

Чему, вздыхая, не перечил

Бокал душистого вина.

 

Так с запоздалостью ответа

Винить во всем себя спешишь.

У одиночества нет цвета,

А если есть, то серый лишь.

Всё ждешь, что мастер-неизбежность,

Стирая краски прежних лет,

Души напрасную мятежность

Окрасит снова в белый цвет.

 

 

 

ФОТОГРАФИЙ ОБРЫВКИ СГОРАЛИ В ОГНЕ...

 

Серый дождь за окном, собираясь с утра,

Вдруг сорвался, как цепи лишенный.

Ты, загадкой еще оставаясь вчера,

Ею стала сегодня решенной.

 

Фотографий обрывки сгорали в огне,

Согреваясь дыханьем каминным.

Призывал к откровенью бокал «Шардонне» –

Аромат белой розы с жасмином.

 

Все, что мы называли судьбою,

С гулким воем и жалобным стоном

Черный дым уносил за собою

В небеса, в небеса, в небеса…

 

Строки лжи неудавшейся песни,

Никому, кроме нас, неизвестных,

Растворялись в потоках небесных –

Словеса, словеса, словеса…

 

Так легко в неудачах судьбу обвинять –

Не сложилось, мол, что оставалось?

Ей во всем доверяться – себя растерять,

Прикрывая банальную слабость.

 

Потому–то так часто, любуясь собой,

Мы находим всему оправданье:

Сладость встречи с тобой называем судьбой,

Не судьбой – горький вкус расставанья.

 

Дробью дождь барабанил по кровле:

– Не судьба, а свободная воля.

Распалялись в камине уголья:

– Не грусти, не грусти, не грусти…

 

«Шардонне» с золотистым отливом –

Аромат белой розы с жасмином –

Рифмовать за дождем и камином:

– Отпусти, отпусти, отпусти…

 

 

 

КРУЖИТ ВЕТЕР ЛИСТВУ...

 

Кружит ветер листву над зеркальностью луж

Осторожно и робко – застенчив.

Что, ответь мне, добавит родству наших душ

С грузом лет запоздалая встреча?

 

Впрочем, нам ли с тобой в них закаты впускать

И бежать от сезонного гриппа,

Коль бокалы теснит золотистый «Мускат» –

Нежный запах акации с липой?

 

Не тряхнуть ли, подруга моя, стариной?

Было б странным мне выглядеть старым.

Если двадцать в душе, пусть, мальчишка дрянной,

Мне плевать на увечья и раны.

 

Да – морщины уже, да – уже седина…

Украшают почтенные годы.

А давай-ка, за встречу до самого дна –

Я, как прежде, еще и негодный.

 

Над зеркальностью луж ветер кружит листву…

Не «Мускат», а вода колдовская.

Я, как прежде, тебя и женой назову,

И еще, как тогда, заласкаю.

 

Где мерцание свеч довершает сюжет,

Были б лишними чьи-то вопросы,

Лишь один: как связать со степенностью лет

Шепот твой: «Ты еще и несносный»?

 

 

 

ПРИ СВЕЧАХ В УЮТНОМ ДОМЕ...

 

При свечах в уютном доме,

В старой комнате с гардинами,

Вопреки шальной погоде

Льется музыка каминная.

 

В змейках пламени поленце,

Прыснув огненными искрами,

Выдаст па или коленце,

Веселясь с восторгом искренним.

 

Не страшна седая вьюга,

Пусть, свирепая, беснуется.

Если рядом есть подруга,

Сердце вьюгой не остудится.

 

Если б вьюга эта знала,

То не стала бы упорствовать.

В узких плещется бокалах

Неспроста вино заморское.

 

А не выпить ли, родная,

Нам за жизнь, ведь живы вроде бы,

Чтоб в сердцах, зимы не зная,

До конца хранилась оттепель.

 

За любовь! – Я выпью стоя. –

Если только настоящая, –

Лишь она чего-то стоит,

Остальное преходяще.

 

 

 

ГЕРДА

 

Мне явилась она из далеких пророчеств

В тусклом свете свечи в неспокойную ночь –

Вереницей теней, чередой междустрочий,

Со степенностью лет убывающих прочь.

 

Проступил силуэт смутным призраком зыбким

Из неведомых мне непонятных глубин,

Обозначив себя сквозь таинственность дымки

Восхитительной «мэм» из старинных картин.

 

Соблазнительный стан в легком шелковом платье.

Пусть завидует сам кутерье Жан Готье.

Все на месте и в масть – от изящности стати

До жемчужинок бус и полей канотье.

 

Ей бы в руки еще для картинности веер –

И готова модель для Моне и Мане.

Пригласил бы ее даже «гётевский Мейер»,

Ну а я предложил лишь бокал каберне.

 

На запястье – браслет из лесных незабудок…

Впрочем, внешность не в счет – впечатления врут.

Подключив к диалогу холодный рассудок,

Я решил угадать, как виденье зовут.

 

– Погодите, мадам. Не спешите с забралом.

Раздеваться совсем ни к чему догола.

Я бы вас, не гадая, ни много ни мало,

Если был бы Дали, называл бы ГалА.

 

Вы, капризная дочь повелителя ветра,

С чем явились ко мне, открывайте секрет?

Мне ответила «мэм»: «Не ГалА я, а Герда,

И секрет мой лишь в том, чтоб тебя отогреть».

 

– Обо мне ты забыл в суете быстротечной,

Бедный Кай – одинокий, холодный гордец.

Не пытайся сложить слово глупое «вечность» –

Не слагают его из замерзших сердец.

 

– Герда, Герда… да… помнится некий

Смутный образ… Мадам, это девочка… да?

«Каберне Совиньон» мои смежило веки…

– Она… там, где… куда… не идут… поезда…

 

Мне всю ночь снилась дочь повелителя ветра.

Утомили совсем меня вещие сны.

Не нашел поутру ни ГалЫ я, ни Герды…

Но откуда браслет из цветочков лесных?

 

 

 

НЕЗНАКОМКА С ХОЛСТА

 

В мою тихую жизнь чередой искушений –

Те же губы, глаза, те же плечи, спина,

Те же шляпка и бант, та же длинная шея –

Незнакомка сошла с моего полотна.

 

Четкий, ясный портрет без намеков на возраст,

Не размытый набросок, не блеклый эскиз, –

Героини холста величавый прообраз

Непонятно зачем напророчила кисть.

 

Сердца радостный стон: не бывает такого!

Не догнать, мне казалось, последний вагон,

Но, как узник на смерть, без последнего слова

Погрузился в нее, словно в сладостный сон.

 

Жизнь железной рукой пролистала страницы…

– Я тебя, признаюсь, уж и ждать перестал…

Быть не может! А может, все это мне снится?

– Нет, не снится, – ее прошептали уста.

 

В давность лет приоткрылось скрипучее дверце –

Образ близкий, родной вдруг из памяти всплыл.

– Подзабыл ты меня, я тот след в твоем сердце,

Что в тебе с бегом лет лишь немного остыл.

 

Если это не сон, пусть продлятся мгновенья,

Отогреется сердце, пойдут поезда…

Если сон, то тогда не хочу пробужденья,

В нем с тобою остаться хочу навсегда.

 

 

 

КАШЕМИРОВЫЙ ПЛЕД

 

Серый вечер мрачнел, обещая ночную прохладу.

Нежно плечи твои обнимал кашемировый плед.

«Каберне Совиньон» легким бархатом южного сада

На губах оставляло дразнящий рябиновый след.

 

Свеч лавандовый дух окружал колдовским фимиамом,

Их таинственный свет отражали жемчужины бус.

А привет из Бордо – тонкий запах фиалки с сафьяном, –

Источал аромат, вызывая смятение чувств.

 

Слух ласкала до боли знакомая песня Дассена.

Увлекал за собою в Париж баритон шансонье.

Мы кружились с тобой, словно утлая лодочка в Сене,

В танце родственных душ, и казалось, что это во сне.

 

Слов опасных клубок распустил искуситель лукавый,

Усыпил на мгновенье защитное чувство стыда

И запретное «нет», осторожности нити ослабив,

Без большого труда заменил на заветное «да».

 

Ночь усталую вскоре сменил на посту день погожий.

Ты, окончив визит, окунулась в привычное «нет».

Запах матовых плеч и тепло восхитительной кожи

Еще долго хранил для меня кашемировый плед.

 

 

 

РАНДЕВУ ОНЛАЙН

 

Ради встречи такой отложил все дела

И для храбрости – несколько капель:

Как-никак, а свидание, только онлайн,

Где ж еще, ну, конечно же, в Скайпе.

 

Я – ко времени строг, опоздать бы не смог –

Словно штык: и наточен и точен.

Наконец-то и он: долгожданный звонок.

– Здравствуй, милый. Соскучилась очень.

 

Вот и ты. Я искала тебя и ждала.

Как на мне это новое платье?

Если б я до тебя дотянуться могла,

То в своих задушила объятьях.

 

Мне бы знать, что на ней будет этот прикид,

Прикупил бы на шоппинге смокинг.

– Ты сегодня ГалА или просто Эдит?

Все в порядке, мадам. Оки-доки.

 

– Нравлюсь? То-то. Целуй же скорее, злодей.

– Пенелопа ты или Цирцея?

Столько лет! Обними же меня, Одиссей.

Я твоя от невзгод панацея.

 

– Пусть Цирцея, родной, только б рядом с тобой.

Я с тобою само откровенье.

Кем угодно готова быть – Музой, Ягой…

Одного не могу: быть дуэньей.

 

Я тебя все равно никому не отдам.

– Только, мэм, не тяну я на Грея.

Разонравилось быть виртуальной мадам?

– Приезжай же, как можно, скорее.

 

– Коль отпустит меня мегаполис-циклоп,

Прилечу, но еще не сегодня.

Успокою в тебе всех цирцей, пенелоп,

Коль на то будет воля Господня.

 

 

 

ДЕЖАВЮ

 

То ль мираж, то ль предчувствий кураж:

Далеко от родимого дома

Мне на миг городской антураж

Показался до боли знакомым:

 

Тот же дождь из поточных полос,

Тот же столб, то же время под вечер,

Таксофон и газетный киоск,

И фигура все та же – навстречу.

 

Всплыл из памяти давний сюжет,

Не бывает таких совпадений:

Дождь, кафе, тротуар, силуэт,

Зонт японский и запах осенний.

 

Я, сославшись на мокрый сезон:

«Можно к Вам?» – до безумия просто

Поднырнул под спасительный зонт,

Обозначив начало знакомства.

 

За «вчера» благодарный судьбе,

У небес неусердный проситель,

Вновь, как прежде, рванулся к тебе…

«Ой! Пардон! Обознался. Простите».

 

Удивляет сюрпризами жизнь:

На похожей из множества улиц

Мы когда-то с тобою сошлись,

А сегодня, увы, разминулись.

 

Не предъявишь претензий дождю –

Ты в сюжете случайном, не броском,

Оказалась, – Ау! – дежавю,

В Лету канувших лет отголоском.

 

 

 

ИЗМЕНА

 

Твои шаги в ночной тиши –

Кошачья поступь,

Строки издерганной души

Внезапный отступ.

В холодном пламени огня –

Оскал гиены.

Под нежной лаской одеял –

Змея измены.

 

За оправдательным «устала!»

Нередко следует «прощай!»

Того, чего не доставало,

Себе и ей не обещай.

Как расставанье неслучайно,

Так неслучайна и печаль.

Таит в себе любая тайна

Разоблачения печать.

 

Копился много лет заряд

Под райским садом,

И много лет бальзама взгляд

Мешался с ядом.

Враг, притаившись, выжидал,

Не спал в засаде,

Сразил кинжалом наповал –

Ударом сзади.

 

Блажен, кто с самого начала

Несет прощения печать.

Того, чего не доставало,

Уже не стоит обещать.

И с очистительным «прощаю!»

Сошлись в улыбке палача

Открытой тайны неслучайность

И неслучайная печаль.

 

 

 

КАШНЕ

 

Вздыхая, плавилась свеча,

«Мускат» в бокале золотился...

В кашне растерянной, ничья,

Вошла осенняя царица.

 

В лице – тревога и печаль.

– Прости, мой друг, я так устала.

Мне так тебя не доставало.

Нет-нет, не надо отвечать.

 

Волос причудливый янтарь –

Прожилки красной меди с бронзой.

Царицы Осени нектар –

Как власть поэзии над прозой.

 

– Не стоит грусть в себя впускать.

– Спокойно тут, тепло, уютно...

– Мадам, опять на сердце смута?

Согрейтесь. Вот он Ваш «Мускат».

 

– Идет Вам этот красный цвет.

Вы в нем по-прежнему прелестны.

Я ведь закончил Ваш портрет.

Как Вам сидится в новом кресле?

 

– Предпочитаете Шанель?

Да Вы дрожите, Андромеда.

Я Вас сейчас укрою пледом.

Снимите чертово кашне.

 

 

 

ЛЕДИ ОСЕНЬ

 

Ее сумел я разглядеть…

– Какие годы? Что ты! Что ты! –

Волос чарующая медь

Среди осенней позолоты.

 

– Привет! Откуда? – Сколько лет!

Узнать бы прошлую брюнетку.

– Люблю осенний парк. Привет!

Гляди, нашла какую ветку.

 

– Как новый цвет моих волос?

Не промолчишь, раз дама просит:

– На этот цвет прекрасный спрос,

Как по сезону – леди Осень.

 

– Живешь как? – Жаловаться грех.

– Семья? – Конечно: дети, внуки.

– Все хорошо? – Все – как у всех.

Мне, правда, вовсе не до скуки.

 

– А ты всё, слышала, один?

– Один, один. Не стал моложе?

Давай, немного посидим?

– Давай. Немного. Ты все тот же!

 

Когда б костра былой огонь

Могли разжечь одной надеждой…

Мне на открытую ладонь

Ее рука легла, как прежде.

 

Но… течь ручей не может вспять.

И тут она с печальным вздохом:

– Зачем мы встретились опять?

Теперь опять мне будет плохо!

 

– Да… если б жизнь была проста…

Хотя… кого это волнует?

В ответ замкнул ее уста

Я долгим, нежным поцелуем.

 

Волос чарующую медь

Украсил желтый лист с березы,

А по щекам, не утереть,

Текли – «Не надо, милый!» – слезы.

 

– Пора мне... Времени лимит.

Прости, что я тебе раскрылась.

Что осень? Скоро догорит. –

И… в ней внезапно растворилась.

 

Пусть догорает. Это жизнь.

Грустить о том не стоит вовсе.

Все ж… ненадолго задержись.

Ты так прекрасна, леди Осень!

 

 

 

ОСЕННИЙ РОМАНС

 

Старый парк берендеем лихим заколдован:

Пруд, ограда, скамья – будто в сказочном сне.

Ты в боа Айседоры сошла с фаэтона

И с улыбкой Джоконды подсела ко мне.

 

Вновь в усталой душе, вызывая тревогу,

Прежних чувств принялась пробуждаться волна.

– Как живешь, дорогой? – Ничего. Слава Богу.

– Всё один? – Как и прежде. А ты? – Не одна.

 

– Вышла замуж? – Заметно? – На сей раз удачно?

– Всё язвишь? Не кусайся. Какой листопад!

– Любишь мужа? – Конечно. – А он? – Однозначно.

Поздравляю. – Спасибо. – Ну что же, я рад.

 

– Но, как видишь, тебя я еще не забыла.

– Ты как будто все та же и все же не та.

– Помню нашу любовь. – Да когда это было?

– Мне пора. – Понимаю. – Я так занята.

 

Под осенний романс опадающих листьев

И печальные вздохи редеющих крон –

«Не хандри, монсеньор» – мягкой поступью лисьей

С легким шлейфом «Диор» отошел фаэтон.

 

 

 

ЦАРСТВЕННАЯ ОСЕНЬ

 

На троне – царственная Осень

В кровавом золоте зарниц.

За боль прощения не просит:

Нет снисхожденья у цариц.

 

С надменной важностью, по-царски –

Сурова царская печать, –

В любовь подмешивать коварство,

А в радость – горечь и печаль.

 

Спешит разбрасывать, колдуя,

Повсюду яркие цвета.

Сколь яду в страстных поцелуях!

Как тяжела ее пята!

 

Но как ее желанны чары,

Краса дана, чтоб погубить.

Лишь пригуби из царской чары –

И невозможно разлюбить.

 

И все ж хрупка царицы власть –

К зиме падет на поле битвы.

Я ж небеса прошу в молитве,

Чтоб боль во мне не прижилась.

 

Краса пожухнет и сойдет,

Была – и нет, какая жалость!

Ко мне ее любовь – как шалость –

Моя любовь переживет.

 

 

 

ОСЕННИЙ БЛЮЗ

 

Златая ветка Персефоны

В томленьи чувственном дрожит.

Звучит в саду на саксофоне

Осенний блюз моей души.

 

Осенний блюз, осенний блюз,

Красе прощальной не переча,

Уносит ввысь печаль и грусть

Любви божественной навстречу.

 

Усталый клен у сна в преддверьи,

Не прикрывая наготы,

Вдруг, улыбнувшись, скажет: «Верю,

Что смерти нет у красоты».

 

Осенний блюз, осенний блюз

Надеждой в сердце отзовется:

Нет-нет, я к вам еще вернусь –

Прольюсь дождем – все обойдется...

 

Прольюсь дождем – все обойдется...

 

Осенний блюз, осенний блюз…

 

 

 

ОСЕННИЙ ВАЛЬС

 

Словно осенний сюрприз –

С кем не бывает случайностей? –

С вихрями вальса-каприс

В парке я снова встречаю Вас.

 

Что Вы, какие года?!

Старости с нами не справиться.

Не откажите, мадам!

Вас приглашаю на танец я.

 

Кружатся, кружатся, кружатся листья кленовые,

Вовсе проститься с осенней красой не готовые.

На танцевальной площадке, от радости пьяные,

В вальсе едва поспеваем за листьями с Вами мы.

 

Кружатся, кружатся, кружатся листья кленовые...

Скажут, проказники мы озорные, бедовые.

Пусть эта осень, твердят, неплохая пророчица,

С Вами, мадам, мне уже расставаться не хочется.

 

Ах, этот осени вальс!

Может, нам вновь познакомиться?

Все, что касается Вас,

Помнится, помнится, помнится.

 

В Вас еще столько огня!

Что Вы! Какая там скованность!

Крепче держите меня!

Мы возвращаемся в молодость.

 

Кружатся, кружатся, кружатся листья кленовые,

Вовсе проститься с осенней красой не готовые.

На танцевальной площадке,от радости пьяные,

В вальсе едва поспеваем за листьями с Вами мы.

 

Кружатся, кружатся, кружатся листья кленовые...

Скажут, проказники мы озорные, бедовые.

Пусть эта осень, твердят, неплохая пророчица,

С Вами, мадам, мне уже расставаться не хочется...

 

Кружатся, кружатся, кружатся листья кленовые...

 

 

 

МАХА

 

Как из «Лимонной рощи» Лорки*

С осенним выдохом: «Привет!»

В манто серебряном из норки

Ее привез кабриолет.

– «Привет».

 

Пахнул в лицо тончайший запах

Едва забытых диких роз.

Сошла с небес богиня Маха*

С ее янтарностью волос.

 

Ко мне из вод реки забвенья –

Все те же линии, овал...

– Садитесь в кресло, – ей с волненьем

Я предложил второй бокал.

– Узнал?

 

– Узнал? – О да! – Что пьем?– Кьянти.

– За что? – За вечность нежных чувств!

– Ты тот же чувственный романтик.

– Хватило мне былых безумств.

 

– За Вас, сеньора! За богиню!

– Прошу, не надо за богинь.

– Тогда за Маху – герцогиню,*

Прости, Ассоль. Простите, Грин.

 

– За Вас! За Махи бархат кожи!

– Скажи, романтик, кто она?

И кто из нас тебе дороже?

– Не важно. Выпейте вина.

 

– За ночку с Махой – хоть на плаху.

Уста... не жалко головы.

– Но все же, кто такая Маха?

– Не беспокойтесь, это Вы.

 

Истошный вой гулены кошки

К нам доносился со двора.

Едва забрезжил свет в окошке,

Она мне: «Все. Вставай. Пора».

 

В манто не норка — росомаха.

– Пока! – с улыбкой на губах.

Вошла ко мне богиня Маха,

Ушла – одной из просто Мах.

 

– Вернусь еще, быть может, летом. –

И мной разгаданный секрет

Под запах диких роз с рассветом

Унес лихой кабриолет

 

– Привет.

 

Забыла шляпку, растеряха.

Начнутся, чувствую, дожди...

О ноги терлась кошка Маха.

– Проголодалась? Заходи.

 

*Гарсиа Лорка, «Лимонная роща»

*Маха – богиня ирландской мифологии.

*Маха – испанская горожанка XVIII—XIX вв.

Махи служили моделями для художника Гойи.

«Маха обнаженная», «Маха одетая» – известные картины художника.

Доподлинно неизвестно, кто именно послужил моделью

для картин. Наиболее распространённым является мнение,

что натурщицей была герцогиня Альба, которую

связывали с Гойей продолжительные отношения.

 

 

 

ДО ВЕСНЫ ОБЕЩАЙТЕ НЕ СНИТЬСЯ...

 

– Это Вы? – Я. – Привет!

Привела под кленовые своды

На осенний ковер нас случайно тропа в октябре.

– Правда, тут хорошо?

– Только, друг мой, ни слова про годы.

– Я и Вы – у костра...

– И шатер в золотой бахроме.

 

– Сколько цвета вокруг!

– В этом осень, бесспорно, искусна.

– Барбарисовый куст полыхает соцветием чувств.

– Жаль сойдет красота.

– Я прошу Вас, не надо о грустном.

Не спугните, мой друг, Вы на осень слетевшихся муз.

 

– Как красив листопад!

– Но и с ним нам придется проститься.

От вчерашней листвы не останется лоска, увы.

– Подождем до весны...

– До весны обещайте не сниться.

– Обещайте и мне, что не будете сниться и Вы.

 

 

 

БЕСПУТНАЯ

 

Ветер, вздорный до слез, на осеннем дворе

Спорит с лужами.

На оконном стекле, до прожилок замерз,

Лист простуженный.

 

Ты вошла: «Это я». Пряди мокрых волос

Ветром спутаны.

Упреждая вопрос: «Не сердись на меня –

Я беспутная».

 

– Не сержусь, и давно. У камина, мадам,

Отогреетесь.

И примите бальзам. Ваш халат–кимоно.

Заболеете.

 

– Так устала, поверь. Тяжело на душе.

Я в отчаяньи.

– Но не стоит теперь, раз вернулись уже,

Так печалиться.

 

– Неужели простил? Вся промокла, дрожу...

Носом хлюпаю…

Отдохну – расскажу... Жалюзи опусти...

Да, я глупая...

 

– Слышу те же духи... Ваш любимый «Жасмин»?

– Им я верная.

Поперхнулся камин: «Влипли вновь, лопухи,

В дело скверное».

 

 

 

ПРОЩАЛЬНАЯ МЕЛОДИЯ

 

Осенний цвет ее волос,

Предвидя зиму, кутал плечи.

В глазах свечи немой вопрос

Был расставания предтечей.

 

Седой ручей из зыбких струй

Теней прозрачных и печальных,

Сопровождая поцелуй,

Журчал мелодией прощальной.

 

Не в силах вслух произнести,

В ночи едва, почти неслышно,

С губ – полушепотом: «Прости.

Прости, что так нелепо вышло».

 

Свеча – метаться и мерцать,

Не уставая возмущаться:

– Когда б любви не отрицать,

Тогда б не стоило прощаться.

 

Вином наполненный фужер:

– Вы что такое говорите?

Не осуждайте их, ма шер,

Уж сами скоро догорите.

 

Свечи последний тяжкий вздох

Фужеру был немым ответом:

– Я догорю, но видит Бог,

Их согревала до рассвета.

 

 

 

ВЕЧЕР. ВЕТЕР, ЗЛОБНЫЙ, СКЛОЧНЫЙ...

 

Вечер. Ветер, злобный, склочный,

В лапах путается сосен.

Дождь стеною многоточий

С полотна смывает осень.

Вновь на сердце тяжкий груз,

Вновь к стеклу окна прижмусь.

Кто к ночи в мой дом приносит

Вновь тоску, печаль и грусть?

 

Мрачно все вокруг и серо,

Вечер скукой изувечен.

Вязнут мысли, ноют нервы,

У свечи согбенны плечи.

Шепчет голос – тайный зверь:

Ты слезам ее не верь.

Может, это время лечит

Боль и раны от потерь?

 

Отвратительная мука –

Бесконечность дум напрасных.

И кого еще без стука

В дом приносит в час ненастный?

– Это я, – с щелчком ключа. –

Есть кто в доме? Отвечай.

Ты не рад? – Ну что же, здравствуй.

– Я продрогла. Срочно – чай

 

 

 

СТАТУЭТКА АССОЛЬ

 

Осенний джинн качнет волшебной веткой –

И все вокруг покажется милее.

Навстречу мне изящной статуэткой

Плыла Ассоль по сказочной аллее.

 

Лицо Ассоль светилось чудным светом.

В руке букет из красных листьев клена –

Как никогда – не стать ли мне поэтом?

Подстать глазам – божественно зеленым.

 

Нет-нет, не джинн он – хитрая лисица.

Признав во мне влюбленного мальчишку:

– Не упусти, – нашептывал с ехидцей. –

В тебе еще влюбленности с излишком.

 

И следом он, наверное, из мести –

Букет Ассоль рассыпал. Вот досада!

Его помог собрать я – дело чести.

– Спасибо Вам. Люблю ходить по саду.

 

– Идемте вместе. Вижу, джинн доволен.

Да, я не Грэй. И хватит строить рожи!

– Ассоль Вы? – Нет. – А как зовут Вас? – Оля.

– Пусть не Ассоль, но все-таки похожи.

 

– А ты, подлец, похож на Бармалея.

Вы мне простите дерзость. – Перестаньте.

И мы пошли по сказочной аллее,

А джинн нам вслед хихикал.

– Да отстань ты!

 

 

 

ОСЕННИЙ МОКРЫЙ ЛИСТ...

 

Осенний мокрый лист, слетев с холодной ветки,

К оконному стеклу пристал, как злой упрек.

С погодой заодно, шипит с усмешкой едкой

В предчувствии разлук каминный уголек.

 

Скрипит усталый воз признаний запоздалых.

Горят вовсю мосты сомнений и надежд.

Нет радости в глазах, печальных и усталых,

В любовном полотне зияет злая брешь.

 

Застыл немой укор в стальных глазах Вселенной.

Неможется душе под тяжестью вины.

В мелодии ее, отравленной изменой,

Нет вдохновенных нот, и звуки холодны.

 

Текут, как целый век, прощальные минуты.

С оконного стекла сползает мокрый лист.

Теперь у нас с тобой различные маршруты.

Пускай же твой маршрут отныне будет чист.

 

 

 

ГРАНАТОВЫЙ СЛЕД

 

– Морозец тычется в окно –

Он с ним запанибрата.

– Давай попробуем вино

Из спелого граната?

 

– Побили осень батогом

И вытянули жилы.

– Распяли. Всё! И что с того?

Ведь мы покуда живы.

 

– Тоскливо жить, когда ничей,

– А сколько лет мы вместе?

– Вино в мерцании свечей

Пить много интересней.

 

– Ушла. И хочется грустить.

– Ну что ты всё про осень?!

Пора и гостью отпустить.

– Зачем ходила в гости?

 

– На кромке губ остался след

От спелого граната.

Позволь же мне, тебе в ответ,

Быть с ним запанибрата?

 

 

 

ТАЕТ ВЕЧЕР В ОСЕННЕМ ВИНЕ...

 

Тает вечер в осеннем вине,

Медь заката морщинит гардины,

От увядших цветов на стене

Тени горбят усталые спины.

 

От свечи расползается свет

По расщелинам мрачного дома.

Над холодным камином портрет

Проступает фигуркой знакомой.

 

И лицо – мне знакомо оно,

Взгляд с улыбкой знакомы – и что же?

Не скажу, что уже все равно,

Но как будто на это похоже.

 

Может быть, возрастная пора

С каждым шагом утраты врачует:

То, что вдруг приглянулось вчера,

Нас сегодня, увы, не чарует.

 

Отчего? – не спросить у свечи,

И сама уже скоро не спросит;

Просто скуку с тоскою к ночи

Мне навеяла поздняя осень.

 

 

 

ФОРМУЛА СЧАСТЬЯ

 

Как ни бросай, – орлы да решки...

Судьба не жалует борьбы.

Мы для нее всего лишь пешки,

Ничуть не лучше, чем рабы.

 

Она нас, падких на соблазны,

Как будто птицу на убой,

Со злой усмешкой и сарказмом

Ведет по жизни за собой.

 

Хотя... бывают и подарки:

Как бахрому для эполет,

Дала судьба в осеннем парке,

Мне встречу с музой прошлых лет.

 

– Привет, мой друг. – Как мир наш тесен.

– Ты та же. – Что ты. Я стара.

А ты, как прежде, интересен.

– Мы словно виделись вчера.

 

– Как жизнь? – Жива, как видишь... вроде.

– Скажи, ты счастлива? – Была…

Была – вчера, сейчас – в разводе.

Я счастья с ним не обрела.

 

– Увы, мадам, нет формул счастья.

Наш мир для счастья слишком мал.

Я, взяв за тонкое запястье,

Ее ладонь поцеловал.

 

– Прости меня. За все, что было.

– И ты, родной, прости меня.

– И чтоб судьба там ни таила,

Ее способны мы менять.

 

– Ну вот, я стала плакать снова,

Прошу, не нужно больше слов.

С тобою я на все готова.

– А я судьбу менять готов.

 

– Зачем судьбу мы превозносим?

Пойдем назло ее ветрам...

– Туда, куда зовет нас осень?

– Зовет нас осень в божий храм.

 

 

 

ДРЕМА

 

Замер шубкой рыжей

Цвет в окна проеме.

Под пятнистой крышей

Дом в осенней дреме.

 

В кресле у камина

Кот поводит ухом.

Тлеет древесина,

И тепло и сухо.

 

Хрустнет где-то ветка,

Вздрогнет кот с испугу.

Кто там, не соседка? –

Нет, моя подруга.

 

От внезапной гостьи

Станет шумно в доме.

Тут, простите, осень,

Вовсе не до дремы.

 

 

 

ПРИЗРАК

 

Своей судьбе я вроде не перечу,

Зачем она, когда совсем не ждешь,

Мадам в слезах из прошлого под вечер

В мой дом приводит осенью и в дождь?

 

Опять глаза наполнены печалью,

Опять «люблю, скучаю и прости».

Я, этих совсем не замечая,

Стараюсь чаем женщину спасти.

 

Мадам дрожит, как лист на голой ветке...

Способен вновь поверить и простить,

Жаль огоньком от яркой этикетки

Замерзших чувств уже не растопить.

 

– К чему слова, они как паутина,

У оправданий множество причин.

Вот Ваше место, в кресле у камина,

И Вас прошу: давайте помолчим.

 

Что наша жизнь? – полна колючей прозы,

Сколь ни срезай шипы у дивных роз.

В горячий чай мадам роняла слезы,

Как будто жизнь пустили под откос.

 

Она в слезах уснула в мягком кресле.

Пусть спит и видит сказочные сны.

– А ведь могла, – подумал, – вот бы, если...

Хотя... уже и «если» не важны.

 

Мне за нее осталось лишь молиться.

Господь, ее печали утоли...

И тут услышал скрипы половицы

И плач дверной несмазанной петли.

 

Не удивляюсь осени сюрпризам,

Привык к ее репризам и ревю.

Ко мне на чай зашел продрогший призрак,

Былой любви мираж и дежавю.

 

 

 

ГОСТЬЯ ИЗ ШКАТУЛКИ

 

Дождь – осенний старик, обезумевший зверь,

Бил по кровле титановой тростью.

И зачем мне судьба из шкатулки потерь

Вновь достала внезапную гостью.

 

Тушь на мокром лице, на глазах пелена.

– Снова греки разрушили Трою?

– Я продрогла... несчастна... налей мне вина...

– Быть красивой непросто, не спорю.

 

– Я прошу, не язви. Растопил бы камин.

Да, я дура, я злая Гингема.

– У меня на гингем есть осиновый клин.

Про гингем мною пройдена тема.

 

– Не простишь? Или мне указал на порог?

– Нет, мадам, просто пали Помпеи.

Сожалею о том, но, увы, я не Бог

И любовь воскрешать не умею.

 

Дождь по кровле все бил – обезумевший зверь,

– Что ж, прощай, несмотря на погоду.

Гостья гордо нырнула в шкатулку потерь.

– Сколько ж в этой шкатулке народу!

 

 

 

ТАИНСТВЕННЫЙ ГОСТЬ

 

Вот и осени сын как таинственный гость –

На янтарных полях золоченых страниц.

Для одних – «ну и что?», для других – «началось!»,

А для третих – судьба, отыгравшая блиц.

 

Ветер с клейким дождем из кусочков листвы –

На оконном стекле собирать витражи.

Для одних – «не срослось» и простое «увы»,

Для других – это ложь, обращенная в жизнь.

 

Стайки луж в пузырях с тротуаром на «ты» –

Веселясь отмывают асфальтную смоль.

Для одних – выдать пошлый медяк за алтын,

Для других – на сквозное ранение соль.

 

Зонт с дождем исполняют божественный туш.

В ярком платье куда-то красотка спешит.

Для одних – по мордашке размазалась тушь,

Для других – даже боль во спасенье души.

 

Дождь излил свою злость, следом ветер утих.

Песик, в листьях, дрожит, весь промокший насквозь.

Что еще принесет для одних и других

Сын осенней царицы таинственный гость?

 

 

 

ДАМА ОСЕНЬ

 

Ну что вы, друг, какая драма,

Когда во мне такая прыть?

Сказать «стареющая дама» –

Меня, как даму, оскорбить.

 

Какие «летние обноски»?!

Хотите в недруги попасть?!

В моей красе, лихой и броской, –

И шарм, и чувственная страсть.

 

Вас раздражает платьев шелест?

Раскройте, милый друг, глаза!

Глядите, я какая прелесть.

Кто скажет «против»? – только «за».

 

А эти серьги, перстни, бусы!

А цвета всплеск! а блеск каков!

В меня еще юнец безусый

Влюбиться с легкостью готов.

 

Ну отчего на вас, наивных,

На грубость вовсе не сержусь,

Наряд мой, яркий, но невинный.

Наводит вдруг тоску и грусть?

 

Да, я уйду – что в том такого?

Всего на год прервется нить.

Зато вернусь, даю вам слово,

Чтоб чем-то новым удивить.

 

 

 

ОСЕНЬ... ДОЖДЬ...

 

Осень. Дождь. Спешит прохожий

В растревоженную мглу.

Ветер злобный корчит рожи,

Рыжий лист прижав к стеклу.

 

В доме сыро, неуютно,

Бродят тени по стене...

И горит свеча как будто,

Да неймется что–то мне…

 

У калитки стынет липка,

Струи слезные – с плеча, –

И волной накатит липкой

Снова нА сердце печаль...

 

Ни к чему натуре пылкой

Разводить тоску и сплин.

Эх! откупорю бутылку,

Выпью что–нибудь из вин.

 

Вновь камин, седой и мудрый,

В две минуты растоплю –

И печаль с тоскою мутной

В сердце тотчас погублю.

 

 

 

СКОРО ОСЕНЬ...

 

Треплет ветер без спроса акации сень,

За подвеской подвеску – несносен,

Намекая, мадам, Вы забыли совсем,

Что уже приближается осень?

 

У листвы Вашей, друг, не считая ресниц,

Есть причины уже огорчиться –

Словно вдруг у замшелых усталых девиц,

Легкой охрой подернулись лица.

 

Вон морщинки уже, вон уже седина,

Много трещинок, ежится кожа...

На дворе, что поделать, уже не весна,

На невесту уже не похожи».

 

– Может, хватит, – акация ветру в ответ, –

Мне про старость шептать и пророчить?!

Красок всплеск впереди, впереди еще цвет,

Бабье лето еще, между прочим.

 

Ах, отстань! мне пора наводить макияж,

Есть в запасниках блеск и румяна.

Ты на бал бы помог расписать камуфляж,

А про старость расписывать рано.

 

 

 

ДОЖДЬ

 

Твой портрет, нарисованный тушью,

Моет в лужах неласковый дождь.

Не терзай мне упреками душу

И визитами сна не тревожь.

 

Пузыри по лицу – будто пеной,

Виновато лопочут: прости...

Твой прощая обман неизменно,

Мне лица твоего не спасти.

 

Дождь полощет бумагу чечеткой:

Не сложилось, так что ж, не взыщи.

Пальцы нервно – по бусинкам четок:

Не пиши, не звони, не ищи.

 

Сердце ноет свирелью пастушьей...

Лишь к ночи успокоился дождь,

Смыв портрет, нарисованный тушью,

И любовью прикрытую ложь.

 

 

 

НЕЧАЯННАЯ ВСТРЕЧА

 

Одет в багрянец томный южный вечер.

Уставший парк от времени безумств.

Что нам сулит нечаянная встреча

С теченьем лет утратой прежних чувств?

 

Моя душа, о прошлом не жалея,

В своих уже желаниях скупа.

Зачем-то нас на парковой аллее

Свела опять незримая судьба.

 

– Состарились качели и скамейка.

– Так ведь и мы с тобой уже седы.

И пусть судьба коварная злодейка,

Все ж сохранила юности следы.

 

Что жизнь моя? – Надломленная ветка.

Вернул с лихвой все то, что одолжил.

– Таит ли клен в дупле мою монетку,

Ту, что на встречу нашу положил?

 

Пустых страстей утихли ураганы,

С волной сошли сомнения и злость.

– Да вот она! Однако, как ни странно,

Что загадалось, все–таки сбылось!

 

– Есть у судьбы в запасе и подарки.

– Нам – шестьдесят, а это не пустяк.

– Но мы сошлись зачем-то в старом парке?

– Всего каких-то сорок лет спустя?

 

– А тут, смотри, и твой конфетный фантик.

Мы встретились, и значит, все не зря?

– Да ты, мой друг, законченный романтик,

Не быть весне в начале декабря.

 

– Ну почему ж? Бывает, только редко.

Но… соглашусь: и это все пройдет, –

И положил вновь с фантиком монетку

В дупло еще на двадцать лет вперед.

 

 

 

ТРАМВАЙ НОМЕР 6

 

Пускай не часто, но подчас

С судьбой случается, бывает:

В вечерний час увидел Вас

Шесть лет спустя в шестом трамвае.

 

На Вас в трамвайной суете

Смотрел сквозь толщу лиц усталых

И сожалел о встречах тех,

Которых нам недоставало.

 

Вы та же будто... но не та –

Не избежать коросты прозы:

В чертах лица... лета, лета!..

Уже и Ваш заметен возраст...

 

С годами, вижу я, сбылось

И даже то, что не хотите:

По глади бронзовых волос

Пошли серебрянные нити...

 

И не предъявите судьбе...

На все всегда своя причина...

Морщины вижу на губе...

– Вы не выходите, мужчина?

 

Кому теперь вменять в вину?..

Мы все не сделаны из стали.

Вы, головой прильнув к окну,

Дремали, видимо, устали.

 

Что мне бы в Вас еще прочесть?..

Я на часы взглянул – бывает:

Они показывали шесть,

Шесть лет спустя в шестом трамвае.

 

Не буду женщину будить,

Судьба ведь та еще плутовка.

– Простите, мне тут выходить,

Чуть не проехал остановку.

 

 

 

АУТОДАФЕ

 

Зачем зашел я в старое кафе?

Красе мадам, без всяких реквизитов,

Я огласил бы аутодафе,

Когда бы был Великий инквизитор.

 

И снова рок объятия простер.

Я им уже до чертиков запуган.

Определенно: сразу на костер!

Вот только жаль почтенного супруга.

 

Солиден... лыс... хотя и не маркиз,

Не финансист, но, думаю, в обойме.

Он ей достался, видимо, как приз,

Она ему досталась, как обои.

 

Да, славно поработала фреза:

Она все та же, стала даже краше.

Тут наши с нею встретились глаза.

Супруг-то Ваш годится Вам в папаши.

 

Я стал ее рассматривать в упор...

Что с Вами? Вы краснее помидора...

Довольно, отменяю приговор:

Должна же быть у женщины опора.

 

Бежали мысли путанной строкой...

Я не сержусь и даже не ревную,

Зачем мне нарушать чужой покой,

Вас лучше с той строкою зарифмую.

 

Адью! Желаю ветра в паруса.

Вина! Гарсон! Держи свою монету!

Костер – чертям! Да здравствует краса!

Чем жить еще бродячему поэту?

 

 

 

ПОРТРЕТИК В БРОНЗОВОЙ ОПРАВЕ...

 

Ее забыть я был бы вправе,

Но как стереть глубокий след?

Портретик в бронзовой оправе

Нашел я в хламе прошлых лет.

 

О, этот взгляд из подземелья!

Богини грез зеленый яд!

Я пить ее хмельное зелье

Когда-то был безумно рад.

 

Служа прелестнице забавой,

Глупец, вкусивший сладость уз,

Вбирал в себя бальзам с отравой,

Как верный раб, из страстных уст.

 

Однако... страсть дружна с изменой –

Притворных чувств короткий срок:

Любовь сказалась легкой пеной,

В волне же прятался порок.

 

Как часто мы, и в это верит

Из нас, наверное, любой,

Страстям распахивая двери,

Впускаем, думаем, любовь.

 

Меж ними грань тонка и зыбка –

Сродни игре кривых зеркал,

Когда за милою улыбкой

Вдруг обнажается оскал.

 

И до поры, не видя грани,

Невольно делаясь больны,

Живем мы в сладостном дурмане,

Желаний чувственных полны.

 

Но... ныне я от них свободен...

Теперь уже слуга пера,

Греховной жизни на исходе

Их предаю суду костра.

 

И, междометием отметив,

Над прошлым я не господин,

В оправе бронзовой портретик

Отправил в пламенный камин.

 

 

 

В НОЧНОМ КАФЕ ПОД СТОН БУЗУКИ...

 

Вот жизнь – то рысью, то аллюром

Бежит, за нею не угнаться.

Почти забытую фигуру

Узнал не сразу я, признаться.

 

В ночном кафе под стон бузуки,

В курортном городе Анталье,

Ласкали Вас чужие руки,

Чужие губы целовали.

 

Ваш кавалер, видать, из здешних,

Не различишь в курортной массе.

Чем Вас прельстил лихой насмешник,

Чтоб стать его одной из пассий?

 

Блестит на пальчике колечко...

Ваш брак, наверное, удачлив.

Шепнул бы мужу кто словечко,

Вот то–то олух был бы счастлив.

 

Ласкай теперь чужое тело...

Нет-нет, уж лучше на галеры.

А, впрочем, мне какое дело?

Идите... с Вашим кавалером!

 

Ну что за жизнь! Что мы за люди!

Грешим сегодня – завтра плачем.

Пора и мне – в 105–й, к Люде.

Держи, бармен. Не надо сдачи.

 

 

 

ЗАЧЕМ-ТО ВИДЯТСЯ ВО СНЕ...

 

Зачем–то видятся во сне

Одни чужие лица,

А ты, как ясный образ, мне

Уже не стала сниться.

 

И там, в сплетеньях тайных сфер,

Где даже мысли виснут,

Ищу тебя среди химер,

Иллюзий и бессмыслиц.

 

Едва мелькнет размытый лик,

Скользнув прозрачной тенью,

И я почувствую на миг

Твое прикосновение.

 

Иль вдруг под неба простыней

В сиреневых закатах

Повеет сладостной струей

Волос знакомый запах.

 

– Ну где ты? – слов бросаю горсть

В незримую помеху,

Но мой отчаянный вопрос

Ко мне вернется эхом.

 

Застынет точкой над водой

Неведомая птица,

И снова странной чередой

Пойдут чужие лица.

 

 

 

ПОРТРЕТ

 

Густая ночь затмила день.

Свеча металась в гневе страстном.

Сирень отбрасывала тень

На гладь холста «Миледи в красном».

 

Проклятый рок! Бедняга холст!

С мадам прелестной неразлучный, –

Зачем? – к художнику вопрос, –

Был ею, словно пес, приручен.

 

О, этот взгляд... Сколь страсти в нем!..

А как строптива, своенравна!

Пить яд, разбавленный вином,

Нет сил, помилуй, Боже правый!

 

А эти брови... губ узор...

Каков подлец мазка диктатор!

За что мне это, командор?

А вот и сам – явился! – автор.

 

Угрюм... плеснул вина в фужер...

С чего бы он как туча мрачен?

Поди, узнай, что на душе,

В ней бесы мутят, не иначе.

 

Он пил, уставившись в портрет...

Затем, души влекомый бунтом,

Портрет – с гвоздя и – на мольберт –

Миледи тотчас скрыл под грунтом.

 

Вдохнув свободы, белый холст

Едва успел расправить плечи,

Как из-под кисти на помост,

Взошла, час от часу не легче,

 

Мадам, маэстро нареченной –

За что, мон-шер? – «Миледи в черном».

 

 

 

ВУАЛЬЮ ЗВЕЗД ПОКРЫТО НЕБО...

 

Вуалью звезд покрыто небо.

Морфей парит над дымкой грез.

Луна, взойдя на смену Феба,*

В ветвях купается берез.

 

Гори она в самом Аиде,

Ее за свет благодарю,

Но не Селене* с Артемидой*

Я предпочтенье отдаю.

 

Их не сравнить с моей богиней,

Объятьем скованной тугим.

Ей дарит скрипка Паганини

Свои сонаты – вечный гимн.

 

Закон любви не мной положен.

Страстей земных поклажа – ложь.

Скажи, что может быть дороже

Сердец на брачном ложе дрожь?

 

О, как прекрасен лик царицы!

Пред ней Морфей клонится ниц.

Царицы веки, словно птицы,

Мерцают крыльями ресниц.

 

Богини нежная улыбка

Влечет призывно на Олимп...

На пике нот смолкает скрипка,

Издав со стоном легкий всхлип.

 

Уходит ночь... Пусть будет завтра...

Шепчу, волос целуя медь:

«Так рад, что ты не Клеопатра,

Чтоб утром мне не умереть».

 

 

*Феб – Аполлон (др.-греч. «лучезарный, сияющий») – в древнегреческой мифологии златокудрый сребролукий бог света, покровитель искусств, предводитель и покровитель муз, предсказатель будущего, бог–врачеватель... Один из наиболее почитаемых богов. Олицетворяет Солнце.

* Аид – (др.-греч.) – в древнегреческой мифологии бог подземного царства мёртвых и название самого царства мёртвых.

* Селена – (др.-греч., лат.Luna) – одно из божеств греческой мифологии, богиня луны.

* Артемида (др.-греч.) – в древнегреческой мифологии девственная, всегда юная богиня охоты, богиня плодородия, богиня женского целомудрия, покровительница всего живого на Земле, позднее богиня Луны (её брат Аполлон был олицетворением Солнца).

 

 

 

ЕСЛИ БЫ...

 

Если бы лил не сентябрьский дождь,

Дул бы не южный, а северный ветер,

Так и шагали бы врозь по планете,

С грустью теряясь в следах от подошв.

 

Если бы ты за зонтом не неслась,

Если бы сам он, ломаясь от ветра,

Не угодил в мою шляпу из фетра,

Разве бы встреча сердец удалась?

 

Если бы вечер на день поменять,

Если бы с губ не сорвалось: «Простите!»,

Если б не зонт мой – наш общий спаситель,

Под руку ты не взяла бы меня.

 

Если б не смел я в глаза заглянуть,

Если бы в них не увяз, как в трясине,

В этих глазах мне, божественно синих,

Не довелось бы и ныне тонуть.

 

Может, и наш бы ушел дилижанс,

Если б не эти случайные «если»,

Может, судьба, все случайности взвесив,

Нам подарила спасительный шанс.

 

 

 

НОЧЬ

 

В ночи прокричит незнакомая птица,

Подернется свод паутинками звезд.

Почувствую я, тебе снова не спится

Вдали от меня за две тысячи верст.

 

Из сада повеет осенней прохладой,

Разбавленной духом стареющих роз.

Прошепчет луна: «Огорчаться не надо», –

Струясь нежным светом по веткам берез.

 

Безродным щенком где-то всхлипнет калитка,

Седой тишине вопреки ли, в упрек –

И к Богу моя обратится молитва

О том, чтоб тебя от невзгод уберег.

 

 

 

ПРИТЯЖЕНИЕ ДУШ

 

У судьбы про запас много улочек тесных.

На одной из таких в неприглядной глуши

Чей-то росчерк пера неких сфер поднебесных

Двум сердцам обнаружить себя разрешил.

 

Дождь апрельский, лаская капризные лужи,

Торопился исполнить торжественный туш.

Как бы встречу сердец ни назвали кликуши,

Я ее бы назвал притяжением душ.

 

И десницей судьбы провидения Гений

Бросил к нашим ногам подходящий резон:

Я тебя, взяв за локоть, без тени сомнений

Пригласил, не спросив, под спасительный зонт.

 

Шли мы к белому храму по мокрой тропинке,

Теплый дождь, веселясь, омывал купола.

Ты, ладошкой смахнув незаметно слезинку:

«Как же долго, – сказала, – тебя, я ждала».

 

 

 

КАК ИЗБАВИТЬ СЕБЯ ОТ ИЗБЫТЫХ КЛИШЕ...

 

Как избавить себя от избитых клише?

Кто-то скажет: «Попробуй прополис».

Мне станичной глуши тишина по душе,

А тебе по душе мегаполис.

 

Вреден мне мегаполиса каменный лес,

Ядовита обитель Минервы.

Мне по сердцу цветущий вишневый навес –

Верный способ излечивать нервы.

 

Лет пугающий блеск – сединой на висках...

Для души не гораздо ли проще

Разменять твой скворечник в бетонных тисках

На палатку в березовой роще?

 

Соберусь и тебя с ошалелой весной,

Согласись, что и это неплохо,

Увезу хоть в шалаш под пушистой сосной

На ковер из парчового моха.

 

 

 

НАДЕЖДА

 

С пожелтелых страниц прежних чувств отголоски

Проникают еще в мой сегодняшний век,

На портрете твоем осыпаются блестки

С перламутровых губ и коралловых век.

 

Гладь холста рассекая бороздками трещин,

Голос времени вязнет в пучине причин,

И во мне отзывается отблеском вещим –

Учащенным биением сердца в ночИ.

 

Память терпким вином по бокалам разлита.

Шепчет ночь: «Нет причин, чтобы память винить»,

И опять в небеса вознесется молитва –

Неугасшей надежды тончайшая нить.

 

 

 

И СНОВА НОЧЬ...

 

И снова ночь... видений смутных сонм

Спешат унять дрожащие ресницы.

И снова стон, и снова тот же сон,

В котором наша встреча повторится.

 

Поры былой деньки умчались прочь –

Не долгой, но веселой, безмятежной,

Оставив мне зачем-то эту ночь

И сон, где мы счастливые, как прежде.

 

В сиянье звезд насмешница луна

По небосводу золотом разлита.

Я вновь вхожу в ручей того же сна

С обрывками Иисусовой молитвы.

 

 

 

ГДЕ-ТО ТАМ ЗА НЕБЕСНОЙ ЗАВЕСОЙ...

 

Там, за тайной небесной завесой,

Где давно все за нас решено,

Нам продолжить позволили пьесу,

Пропустив сквозь потерь решето.

 

За любовь уплатившие цену,

Дань судьбе не платить мудрено,

Вновь вошли на знакомую сцену

Я и ты в золотистом «Рено».

 

– Сад наш будто все тот же, но реже...

– Но зато зеленее трава.

– Все один ты, я вижу?– Как прежде.

– У тебя что? – Уж год как вдова.

 

– Неужели? – Такая планида.

За тобою я, милый. – Куда?

– Или всё не простыла обида?

– От нее не осталось следа?

 

– Жаль, былого не вырвать страницу...

– За страницу судьбу не вини.

Ты поедешь со мною в столицу?

– Не могу. – Ну, тогда извини.

 

Где-то там за небесной завесой,

Без оваций сумев обойтись,

Нам закончить позволили пьесу

И затем навсегда разойтись.

 

 

 

ЕЛЕНЕ Х

 

В весеннюю ночь под луны опахалом

К собачьим чертям всех безумных кассандр,

Не зря, улыбаясь, искрится в бокалах

Кровавый «Барон (полусладкий) Лиссандр».

 

И прячась в вине от пророчеств проказы, –

Вещунья, в неясную даль не зови! –

Спешу я устроить божественный праздник

Елене Прекрасной – моей визави.

 

Что мне до судьбы бесконечного лая,

Грядущих мгновений расплывчат абрис.

Готов быть я другом царю Менелаю,

Но мне ненавистен прелестник Парис.

 

Кликуш избегая порочного плена,

Твержу про себя, подливая вина:

Я в пленниках быть предпочту у Елены,

Когда она мною навек пленена.

 

И пусть не гожусь я в большие герои,

Ты плачем Кассандры мне сердца не рви.

А если и пасть под обломками Трои,

То ради одной – настоящей любви.

 

 

 

В СИЯЮЩИЙ ДЕНЬ...

 

В сияющий день с ошалелой весною

В соцветии чувств, распирающих грудь,

Иду чуть приметной тропинкой лесною,

Стараясь в страницы судьбы заглянуть.

 

Боюсь повстречаться в них с нимфою дикой,

Дриад опасаюсь и крохотных фей,

Но если вдруг встречу свою Эвридику,

Во мне в тот же миг встрепенется Орфей.

 

Тогда пригласи хоть царица Пальмиры,

Сама Клеопатра на пир позови,

Ее лишь одну на божественной лире

Восславлю в торжественных гимнах любви.

 

И в час роковой, сомневаться не смея,

Пусть каждый об этом на лад свой твердит,

Готов я без страха влюбленным Орфеем

Спуститься за ней в царство мертвых – Аид.

 

Однако, не видно конца у тропинки...

Быть может, у лиры неправильный тон –

Такую вот сказку про две половинки

Придумал для нас хитроумный Платон.

 

Пусть пляшут сатиры, безумствуют черти,

Орфеи, готовые в бездну сойти,

Идут и питают надежду до смерти

Однажды свою Эвридику найти.

 

 

 

СНОВА...

 

Может быть, и хранятся ответы

В тайных комнатах дерзкой весны,

Но зачем, нарушая обеты,

Ты крадешь мои ветхие сны.

 

Снова запах лаванды от кожи

Набегающей легкой волной

Учащает дыханье на ложе,

Что когда-то делила со мной.

 

Снова тихие шорохи ночи

В утомлении лунных лучей,

Снова шепот чреды многоточий:

Только мой ты и больше ничей.

 

Хороводит видением смутным

То ли явь, то ли призрачный сон

До тех пор, пока раннее утро

Не окрасит проемы окон.

 

Снова ляжет на сердце осадком

До конца не понятная грусть,

Снова сна разгоняя остатки,

О спасеньи твоем помолюсь.

 

 

 

ТЫ ВЛЕТЕЛА КАК ЯРОСТНЫЙ ПРАЗДНИК…

 

Яркой фразой в коротком рассказе,

Не держась за черты и межи,

Ты влетела как яростный праздник

В мою скучную серую жизнь.

 

Под весенние звуки свирели

Накатила волною на риф,

Сладким запахом юной сирени

От унылого сна пробудив.

 

Птицей юркой в смешном оперенье

Ты впорхнула, внезапная, в дом

И меня в колдовском озаренье

Опьянила цветочным вином.

 

Все сошло: и сомненья, и муки...

До того непокорный судьбе,

Отдавая себя на поруки,

Я как есть растворился в тебе.

 

 

 

ЕЖАСЬ, КУТАЕТСЯ ВЕЧЕР...

 

Ежась, кутается вечер

В кашемировую шаль.

Несговорчивые свечи

Льют с горячих плеч печаль.

 

По зеркальному безбрежью

Свет растерянный скользит,

Пряча лучики надежды

В тонких складках жалюзи.

 

От сирени в красной вазе

Тени вьются по стене.

Недосказанные фразы

Тают в розовом вине.

 

В мыслях грешных кто-то тайный

Чертит дуги и круги,

А в тревожности случайной

Чьи-то слышатся шаги.

 

Где-то стонет половица,

Ей вторая отвечать.

Впору, видно, помолиться,

Чтоб стряхнуть с души печаль.

 

 

 

РЫЖЕЕ ТЕПЛО

 

Будто свод небесный вспорот:

Восхищая взор игрой,

В спешке городу за ворот

Проникает хлопьев рой.

 

Озорных снежинок улей

Растревожила зима,

Ожерельями сосулек

Опоясала дома.

 

Запорошено окошко.

Заморожено стекло.

По квартире, словно кошка,

Ходит рыжее тепло.

 

Рядом с милой у камина,

Прошлых лет не вороша,

Отставного пилигрима

Согревается душа.

 

Разгораются поленья –

Для души тепла не жаль,

А вчерашние сомненья

Мчат в простуженную даль.

 

 

 

ВДОВА КЛИКО

 

Метель беснуется в ночи,

Трещит поленьями камин,

В гостях – Жаклин, а от свечи –

Благоухающий жасмин.

 

Хлопок «Клико» и возглас – «Ах!»

Янтарный блеск в глазах ма шер

И след дразнящий на губах

От шоколадного драже.

 

– Вы вновь ко мне из царства снов?

– Слова, мой друг, опять слова.

К чему клубок напрасных слов,

Когда кружится голова?

 

– Давай уйдем от лишних тем.

На сердце, право, нелегко.

Пришла – и будь доволен тем.

Чем ты разбавил мне «Клико»?

 

– Как ты неловок, мой корнет! –

Твоя «Вдова» на мне уже.

– Позвольте с губ похитить след

От шоколадного драже?

 

 

 

В БЕГЕ ДНЕЙ И НОЧЕЙ ВЕРЕНИЦ...

 

В беге дней и ночей верениц,

Не осудишь ведь суетность буден,

В вечном шелесте жизни страниц

Нас столкнули капризные судьбы.

 

Мы, спустившись с гордыни вершин,

От небес получили по плюсу,

Заплатив глубиною морщин

И еще сединою по вкусу.

 

То ль с годами пожухла трава,

То ль сбывается чье–то пророчество,

Разгораться, как прежде, дровам

Почему-то в камине не хочется.

 

Видно, мы на вершок подросли,

Ни к чему нам ключи и отмычки,–

Не пришлись – в нас уже проросли

Обойтись друг без друга привычки.

 

 

 

ЧУЖАЯ

 

Судьба в своей текучести беспечной

Вдруг удивит чредою перемен:

Привез ее в морозный серый вечер

Спортивный серебристый ситроен.

 

В лице мадам – корабль сел на рифы,

Ночная хмурь, сместившая зарю.

– Простите, друг, но в Вас волшебной нимфы,

Как прежде, я уже не узнаю.

 

Сошла на нет кудесница лесная.

Впитали сталь зеленые глаза.

– Чужая Вы, я Вас такой не знаю,

Ушла от Вас девчонка–егоза.

 

– Мне плохо! – тихим голосом, печально.

Устала я. – Устали быть собой?

– Молчи, молчи... Устала и скучаю,

Но так слаба, чтоб ссориться с судьбой.

 

Похоже, явь стократ печальней были.

С чего бы вдруг морщинки на губе?

– Замечу, что не мне Вы изменили,

Вы изменили верности себе.

 

Ей на лицо упала тень густая.

– Казни меня, но только не гони.

– Я не гоню Вас, что Вы, – отпускаю.

Идите с миром. – Милый, обними.

 

– Побудь со мной еще немного рядом.

– Мадам, Вы не устали от измен?

Чужая Вы. Чужого мне не надо.

Вас ждет – адью! – спортивный ситроен.

 

 

 

В ГУСТОЙ ТОЛПЕ, БЕГУЩЕЙ В НЕБЫЛЬ...

 

В густой толпе, бегущей в небыль,

В потоке ветренной судьбы –

Как нам сойти с ее тропы? –

Увидеть Вас готов я не был.

 

На миг в людских фигур просветах

Я Ваш поймал случайный взгляд –

И вновь взлетела вверх монета,

И вновь желанием объят.

 

Себя, пусть Вами не был узнан,

Хотел заставить: позови!

Но встрепенулся в сердце узник

Не мной отвергнутой любви.

 

Заложник вечного сюжета

Судьбу о встрече не просил.

Прервав падение монеты,

Он Вас с толпою отпустил

 

 

 

АПОФЕОЗ

 

Дрожит последний лист березы,

Смертельный чувствуя мороз.

Как злой судьбе апофеоз –

Шипы на голом теле розы.

 

– Прости. Закончен разговор.

Прощай! – Судьбы размашист росчерк.

Палач: «Товар любви просрочен!» –

Занес отточенный топор.

 

Злодейка Смерть скривила рот.

Кровь поползла по эшафоту –

И по былой любви уходу

Заплакал снова небосвод.

 

 

 

ГОРНОСТАЙ

 

Мы расстались с тобой в день весенний – последний,

А увиделись вновь в первый вечер зимы.

В то, что прежде казалось исчезло бесследно,

Не судьбой ли опять были втянуты мы?

 

Ты все прятала личико в нежную шубку.

Стройный стан, не стесняясь, ласкал горностай.

– Повезло горностаю, – заметил я в шутку.

– Мне совсем не до шуток, мой друг. Перестань!

 

– Извини... Ты меня ненавидишь, наверно?

Вечер стал на себя примерять полумрак.

– Не сердись, дорогой, это, кажется, нервы.

– Понимаю. – Прости... Без тебя мне никак.

 

Тут и там светлячки – по небес покрывалу.

– Я устала... Глупа... Никому не нужна.

– Успокойся... Не плачь... Мы начнем все сначала,

Будем вместе умнеть – в этом ты не одна...

 

Гроздья звезд – словно птиц бесконечные стаи, –

Мириадами свеч прорастали в ночи...

Может быть, до сих пор и везло горностаю,

Но теперь мне придется его огорчить.

 

 

 

ТЫ ЯВИЛАСЬ ГОТОВЫМ ПОРТРЕТОМ...

 

Ты явилась готовым портретом –

Со смешинкой в зеленых глазах,

Обожгла, словно шлейфом кометным,

И ушла, ничего не сказав.

 

Пронеслась, как мгновение, кратким

Вихрем бронзово–медных волос,

На холсте оставляя к загадке

Навсегда безответный вопрос.

 

От кометы отпавший осколок,

Исполняя вторичную роль,

С «почему?» сотней тысяч иголок

Наносил нестерпимую боль.

 

Не желая в попытках напрасных

Лишь усиливать чувство вины,

Твой портрет «Неизвестная в красном»

Хладнокровно убрал со стены.

 

День и ночь чередой неизменной,

«Почему?» заменяя на «пусть»,

Со страницы души постепенно

Стерли ластиком горечь и грусть.

 

В редких снах – незнакомые лица,

В них тебя не заметно уже,

Но а я, как и прежде, молиться

О твоей продолжаю душе.

 

 

 

ГОСТЬЯ

 

Улыбалось свече каберне Совиньон:

– Не спеши, а иначе пропустим.

Не вините, мадам, я уже обвинен –

Дал когда-то Вам повод для грусти.

 

Успокойтесь. Вина? Да, конечно же, рад.

Вы же гостья, к тому ж издалёка.

Вам позволено все. Виноват. Виноват.

Никакого, простите, намека.

 

Вы и в гневе своем так прекрасны, мадам!

Как развеять сомнения Ваши?

Вам сегодня причин для упреков не дам –

Пусть останутся там – во вчерашнем.

 

Так–то лучше. Мадам, пригубите вина...

Вам к лицу улыбаться, поверьте.

Даже если нам встреча осталась одна,

Жизнь, поверьте, прекраснее смерти.

 

Да какие года? Хороши, как всегда.

И всегда соблазнительны в красном.

Так легко и приятно мне с Вами, когда

Вы со мною хоть в чем-то согласны.

 

Не спешите, мадам... Предпочтенье парче?

Из чего палантин? Из шиншиллы?

Каберне Совиньон догоравшей свече:

– Вот! Опять, как всегда, поспешили.

 

 

 

У ТЕБЯ... У МЕНЯ...

 

Не хочу говорить про кому что дано,

Но у слов не бывает простоя:

У тебя за окном на картине одно,

У меня – совершенно иное.

 

У тебя не пейзаж – бутики да бистро,

У меня – хоть пиши акварели.

У тебя – визг чумных электричек метро,

У меня – соловьиные трели.

 

У тебя – дом, одетый в железный бетон,

У меня – у калитки березы,

У тебя – красоту отложи на потом,

У меня – распускаются розы.

 

У тебя – день и ночь по часам, на весах,

У меня – рыжий пес на рогоже.

У тебя – синева на тревожных устах,

У меня – цвет загара на коже.

 

Кто составил, скажи, наш с тобою рассказ?

То ль судьба, то ли воля Господня?

«У тебя», «у меня» стать заветным «у нас»

Не спешат почему-то сегодня.

 

 

 

ОТЧЕГО НА ДУШЕ НЕПОНЯТНАЯ ГРУСТЬ...

 

Отчего на душе непонятная грусть?

Видно, жизнь приближается к устью.

Со злодейкой судьбой я уже не борюсь,

А сама все никак не отпустит.

 

Неужели я с нею навек обручен,

В обруч взят и веревками скручен?

Скажет кто-то в ответ: мол, судьба ни при чем –

Сам сгущаешь небесные тучи.

 

Может так, только времени струйка течет,

Несмотря на невзгоды погоды,

А кукушка, ведя свой кукушечий счет,

Все считать да отсчитывать годы.

 

Дни – как капли воды. То ли жив, то ли мертв.

Птицы раненой крылья простерты.

Образ твой на холсте и размыт, и растерт,

Да и холст сам безвременно свернут.

 

Пусть к тебе, как и прежде, бегут поезда,

Задыхаясь в движении частом,

Нет охоты моей возвращаться туда,

Где когда-то был весел и счастлив.

 

Часто в гости ко мне ты приходишь во сне,

В нем я нежен с тобою, как прежде.

Может, все же приедешь ко мне по весне?

А во сне приходила бы реже.

 

Побежим босиком по траве на заре,

Задохнемся от запахов луга.

Утопая в росе на цветочном ковре,

Утолим все печали друг друга.

 

 

 

УНЯЛОСЬ В НАС ЖЕЛАНИЙ БУЙСТВО...

 

Унялось в нас желаний буйство,

Угасли вешние цветы,

Что пыль рассеялись мечты,

И волшебства лишились чувства.

 

Оставил день, что нами прожит,

Следы печали на душе.

Покоя Вашего уже

Не стану более тревожить.

 

Злой рок минуты вдохновенья

Унес в неведомую даль.

Укрыла черная вуаль

Любви прекрасные мгновенья.

 

Но ятв надежде слабой верю:

Судьба, сойдя с седых вершин,

С моей измученной души

Сотрет печаль и снимет бремя.

 

 

 

ТЫ МЕНЯ ОТЫЩИ...

 

Ты меня отыщи в бесконечности серой,

В бирюзовый рассвет за собой позови,

В край березовых грез, неутраченной веры,

В мир оживших надежд и небесной любви.

 

Из замерзшей души прогони злую стужу,

Словно птицу в ладонях, дыханьем согрей,

Я тебе прошепчу: ты мне дорог и нужен,

Лишь меня отыщи, умоляю, скорей.

 

Из ромашек браслетик надень на запястье,

За печали потерянных лет не взыщи.

Я тебе возвращу васильковое счастье,

Только ты не забудь и меня отыщи.

 

 

 

СВЯТАЯ НОЧЬ

 

В объятьях ласковых алькова

Над изголовьем два крыла.

Ночь, освященная любовью,

Без суеты и многословия,

Благословенна и светла,

Благословенна и светла.

 

Роз лепестки целуют простынь,

Волнуя чувственный бокал –

В нем пузырьков златая россыпь,

Сродни зари алмазным росам,

Искрится в отблесках зеркал.

 

Свеча, сгорая от смущенья,

Вслед лепесткам кровавых роз

Купает с явным наслажденьем

Свои серебряные тени

В ручьях запутанных волос.

 

Дрожат приспущенные шторы.

Свеча: «Я вас не тороплю».

«Люблю!» – небесным приговором,

И эхо следует с повтором:

«Люблю, люблю, люблю, люблю...»

 

Вконец устав, едва мерцая,

Сердец биенью в унисон

Свеча в молитве, тихо тая:

«Храни влюбленных, ночь святая», –

Под стон протяжный сходит в сон.

 

В объятьях ласковых алькова

Над изголовьем два крыла.

Ночь, освященная любовью,

Благословенна и светла,

Благословенна и светла...

 

 

 

ПИСЬМЕНА

 

Не отдашь судьбе приказы,

Ловко строчит письмена –

Составляя жизни фразы,

Вся сюрпризами полна.

 

А найти сюрпризу место

Ей не стоило труда –

Благородное семейство

Встретил в парке у пруда.

 

Сколько важности в супруге!

Рядом дочка-егоза.

Столько нежности в супруге!

Столько стати, но глаза...

 

Жизнь – пятак, судьба – индейка,

С ними планов не готовь:

Знать бы мне, что на скамейке

Встречу прежнюю любовь.

 

Уважая аксиомы,

Грешным опытом привит,

Я, с сюрпризами знакомый,

Равнодушный принял вид.

 

Папа – с книгой, мал росточком,

Часто пальчик на виске,

А в сторонке мама с дочкой –

Что-то веткой на песке.

 

Но... всему есть час и место.

Дело к вечеру уже...

Парк покинуло семейство –

Весь и, кажется, сюжет.

 

Нет, не весь: собравшись спешно –

Что ж, счастливого пути, –

Вдруг решился, дернул леший,

К их скамейке подойти.

 

Я, конечно, не оракул,

Но могу и дать урок –

Различил среди каракуль

Телефонный номерок.

 

Хватит мне былых пророчеств!

Рок в сплетениях хитер –

И тотчАс, а может, тОтчас,

Номерок подошвой стер.

 

 

 

СУДЬБОЙ НИПОСЛАНА ЛИ ВСТРЕЧА...

 

Судьбой ниспослана ли встреча

Иль просто так счастливый случай,

Но глупо было бы перечить

При жизни сучьей, невезучей.

 

Меня нашла на перепутье

Укоренившихся привычек,

Души метаний, близких к смуте,

И состояний пограничных.

 

По чьей-то воле из укрытий,

Переливаясь красок буйством,

Для неожиданных открытий –

На свет утраченные чувства.

 

Я, обнажаясь гранью ломкой,

Пил многословия отраву,

И после паузы недолгой

Она вдруг: «Я тебе по нраву?»

 

Давно дружить отвыкший с ложью,

Ответить «нет» ей был не в силах:

– Конечно, да!» – c сердечной дрожью,

Кровь разгоняющую в жилах.

 

Зеленых глаз, больших и чистых,

Неубывающим потоком

Проникновенная лучистость

Меня испытывала током.

 

– И что? – она с улыбкой нежной.

Я, привыкая к сердца стуку,

С еще не умершей надеждой

Ей протянул навстречу руку.

 

 

 

СВИДАНЬЕ ГОРШЕ РАССТАВАНИЯ...

 

Она непрошенно, негаданно

Под вздох мерцающей свечи,

Как прежде стройная и ладная

Ко мне пришла в седой ночи.

 

Свиданье горше расставания.

Визит внезапной визави

Был запоздалым наказанием

За недосказанность в любви.

 

Швырнула гневом припорошенный,

Свинца припудренный пыльцой

Букет напрасных слов в лицо –

Несвязных, скомканных, скукоженных.

 

Сошли на нет в нас чувства прежние,

В них белый цвет сместив на смоль,

Простилась с тщетными надеждами

Когда-то яркая любовь.

 

Свиданье горше расставания.

Любви ушедшей не спасти.

Что мог ответить в оправдание

Я визави моей?

– «Прости».

 

 

 

В РУКАХ СУДЬБЫ КАЛАЧ ДА ПЛЕТКА...

 

В руках судьбы калач да плетка –

И поманить, и покарать.

Плывя по ней в дырявой лодке,

Опасно с волнами играть.

 

А мы, забыв, что в днище течь,

Судьбе отдавшись на поруки,

Сменили сладость первых встреч

На горечь длительной разлуки.

 

Клубки из спутанных причин,

Сложив в ларец для оправданий,

От счастья бросили ключи

В пучину долгих ожиданий.

 

Ни дня не зная наперед,

Желаний сеть сидим, латаем,

А вдруг в нее да попадет,

Как в сказке, рыбка золотая.

 

Быть может, все ж поторопить

Судьбу и правила нарушить:

Ларец о зубья скал разбить

И счастье выпустить наружу?

 

 

 

НЕ ХОТИТЕ ЛИ ВОДКИ, МУЖЧИНА?

 

Может, этого ей так и вовсе не надо,

Ну а мне эта встреча нужна позарез.

Еду к ней, сомневаясь, а будет ли рада,

Да еще и сосед донимает – нетрезв.

 

Мне в купе на двоих, думал, будет спокойней, –

Поспешил, знать, прогнозом Творца насмешить.

– К бабе едешь? Сосед мой – по виду запойный.

Не пришлось бы его, как уснет, задушить.

 

Он уснул наконец. И куда мне с подлодки?

Проводница со смены — смелей не найти:

– Вы, мужчина, со мною не выпьете водки?

– Не сейчас... Может быть, на обратном пути.

 

Не спалось: всё колес утомляла беседа...

Ночь – как год под соседа напористый храп.

Вот и город. «Выходим!» – Качает соседа...

– Осторожно! Гляди, не убейся, сатрап.

 

От вокзала со свистом в такси – до подъезда.

У подъезда скамейка, цветов уголок.

Со скамейки из тройки старушек: «С приездом! –

Баба Оля – консьержка. – Откуда, милок?»

 

Бабе Оле – конфеты. «Родимый, не стоит».

– Как здоровье, погода? О чем говорим?

Как она без меня? – Зря приехал. Пустое.

С мужем бывшим, слыхали, уехала в Крым.

 

– Что, милок, передать–то ей? – Не беспокойтесь.

– Брось! Не думай! Забудь. А себя береги.

– Вы простите меня. Опоздаю на поезд.

– Бог тебе на дорожку, родимый. Беги.

 

Тот же поезд – назад. И куда мне с подлодки?

Проводница, про имя тактично молчу:

– Что, мужчина, со мной не хотите ли водки?

Я, немного подумав, ответил: «Хочу».

 

Под колесную песню ночная царица

Наложила на рану открытую жгут.

– У тебя, – напоследок моя проводница, –

Есть вагон, где тебя с нетерпением ждут.

 

 

 

ТЕТ-А-ТЕТ или рейс на Свердловск

 

Я красноречьем нынче не отмечен,

Могу сказать не в такт и невпопад.

Я провожу с тобою этот вечер,

Как тот, когда-то, сорок лет назад.

 

Все, как тогда: нелетная погода,

Портвейн «Агдам» и пачка сигарет.

Лишь тет-а-тет с поправкой на сегодня:

Передо мной сегодня твой портрет.

 

Твои глаза и вьющиеся кудри…

Дрожит свеча, теряя слезный воск.

В запасе ночь, мы выпьем и покурим –

Отложен рейс до завтра на Свердловск.

 

Наш тет-а-тет в прокуренной квартире

Не затухал до самого утра.

Казалось нам, одни мы в целом мире,

Но первый луч напомнил вдруг: пора!

 

Такси. Багаж. Кудряшек позолота.

Прижалась ими ласково к плечу.

Объявлен рейс. – Счастливого полета.

– До скорого. Свяжусь, как прилечу.

 

И след простыл, исчез в тумане зыбком.

Нет ни звонков, ни писем, ни вестей.

Осталась белозубая улыбка

На мною вслед написанном холсте.

 

Где ты сегодня? Думается, там же.

Все та же иль, наверное, мадам?

А я все тот же – молод, но со стажем,

И с выдержкой, как марочный «Агдам».

 

Я ожиданье честно отработал.

Объявлен рейс. Счастливого пути! –

И с высоты балкона с разворота

В полет портрет отправился: «Лети..!»

 

Становишься понятливым и мудрым,

Когда, увы, потерян прежний лоск.

С портретом тем ушел сегодня утром,

Незримый рейс на призрачный Свердловск.

 

 

 

СКОРЫЙ ПОЕЗД «Москва-Кисловодск»

 

Удивительна жизнь – как слоенный пирог,

А в слоях – то алтын, то иголка.

Убежать от судьбы если кто-то и смог,

То, скорее всего, ненадолго.

 

Знать, по воле судьбы я мадам, как упрек,

Повстречал на девятой платформе,

И по старой привычке идти поперек,

Злобным псам дал сигнал на валторне.

 

Псы рванули за мной и погнали в загон,

То и дело кусая за пятки, –

Сел я следом за нею в девятый вагон,

Не по нраву мне эти «девятки».

 

Что ж, в загон так в загон, измотала совсем.

Тайный голос мне: милости просим.

По билету шмыгнул я в купе номер семь,

А она, показалось мне, – в восемь.

 

Не впервой – по маршруту Москва-Кисловодск.

Проводница – красавица Седа.

Пусть в купе на двоих не особенный лоск,

Но зато я пока без соседа.

 

Рвали звери мою утомленную плоть,

Подчиняясь хозяйки приказу.

Я ж, сомненья пытаясь в себе побороть,

Звал в помощники совесть и разум.

 

И пока они с плотью вели разговор,

Дверь защелкнул на оба затвора:

Ни к чему лишний раз выходить в корридор,

Чтоб не встретиться вдруг в корридоре.

 

Не люблю я судьбу: для нее мы рабы,

Подчинить – вот ее установка, –

Всю поездку провел в состояньи борьбы,

Наконец и моя остановка.

 

Выхожу из купе незаметно, как вор,

И, как–будто довольный исходом,

В вечной ссоре с судьбой сделал все же упор

На извечную воли свободу.

 

Но зачем вот цветы взял у бабки в толпе,

Сам не знаю. «Пожалуйста, Седа,

Передайте мадам из восьмого купе».

– От кого? – Просто так, от соседа.

 

Отошел от перрона девятый вагон,

Отошла с ним и эта страница,

А ушел от судьбы или выбрал загон,

Пусть решает теперь проводница.

 

 

 

ЕЛЕНА И ПАРИС ИЛИ ДАМА С ПОПУГАЕМ

 

Начертаны давно уж письмена

На свитках судеб волей провиденья.

Мне вновь в ночи в страданьях и мученьях

То явь переполняла тишина,

То звон мечей – в кровавых сновиденьях.

 

Дрожащий свет слабеющей свечи

В тревожный сон сквозь смеженные веки

Вносил фантазий сказочные реки,

А в реках, по причине, без причин,

На кораблях куда-то мчались греки.

 

Вдруг… робкий луч по черной полосе

Скользнул почти утраченной надеждой,

И, облекаясь в чудные одежды,

Предстал во всей пленительной красе –

Бескрайней, безграничной и безбрежной, –

 

Прелестной, статной девой в полный рост,

В глазах больших искрящаяся зелень –

Колдуньи отравляющее зелье,

Уста на пол-лица, а от волос –

Пьянящий запах сладостного хмеля.

 

Их огненный стремительный разлет –

Рой тонких змей мифической Горгоны*,

Лица овал – резца Пигмалиона,*

А длинной шеи легкий поворот –

Лауры, Галатеи, Анны, Моны.

 

Воспрянула в волнении свеча,

Фигуру донны светом обнимая,

А отраженьем, несколько пугая,

С открытого, округлого плеча

Блеснул зрачок ревнивца попугая.

 

Какой злой рок готовит мне сюрприз

Игрой теней Бодлера* и Верлена?*

– Вы кто? – я – как из бочки Диогена.*

И попугай картаво: «Я Парис»,*

А дева мягким голосом: «Елена».*

 

От кожи распрекрасной визави

Шел аромат эфирного жасмина.

Воздушная, волшебная фемина,

Достойная божественной любви,

Ко мне сошла с картины Эвелин(ы).

 

Тут раздувать настойчиво Гефест*

Огонь желаний принялся упрямо.

Предвосхитив гомеровскую драму,

С Олимпа грянул сотней труб оркестр,

Вскрывая чувств бесчисленные гаммы.

 

В ночной тиши с биением сердец

Свеча металась, дергалась, ликуя,

А попугай, мешаясь и воркуя,

Меня опережая (вот, наглец!),

Все время лез к Елене с поцелуем.

 

Во мне проснулся грозный Менелай.*

Признав в Парисе, дерзкой птице, вора –

Виновника троянского раздора,

Вскричал: «Жену чужую возжелать! –

За это смоешь кровью цвет позора!»

 

И к попугаю – голову свернуть.

От злости кровь бурлила и кипела.

Но тут Елена, мягко и несмело,

Сказав: «Мой друг, прости ему, забудь, –

Ко мне прильнула всем горячим телом».

 

В окно украдкой – полная луна…

– Ты… нимфа… ведьма… ангельская фея…

Мы, в ласках утопая и хмелея,

Пия из кубка сладкого вина,

В бессилии – в объятия Морфея.*

 

Аврора* нежный вбросила рассвет,

Прогнав и сон, и все его виденья.

– Елена, где ты? Что за наваждение! –

В тоске Парис, нахохлившийся дед,

Сидит, в стекле целует отраженье.

 

И так все дни часами напролет

Он ждал свою прекрасную Елену,

Понять не в силах, видимо, измену.

Да мне не жалко, пусть себе живет.

Но тут – еще один герой на сцену:

 

С огромным луком зоркий Филоктет,*

Стрелу заправил, смазав ядом крысы,

Моей рукой тотчас из-за кулисы,

Чтоб соблюсти мифический сюжет,

Смертельно ранил бедного Париса.

 

Я в том своей не чувствую вины,

Во всем согласен с греческим поэтом,

Над визави работая портретом,

Убить в себе, чтоб не было войны,

Желаю Менелая с Филоктетом.

 

 

*Горгона Медуза (греч. «стражник, защитница, повелительница») – наиболее известная из сестёр горгон,

чудовище с женским лицом и змеями вместо волос. Её взгляд обращал человека в камень.

*Пигмалион – в греческой мифологии скульптор, создавший прекрасную статую из слоновой кости

и влюбившийся в своё творение.

* Бодлер. Шарль Пьер (фр. Charles Pierre Baudelaire, 1821-1867, Париж) – поэт и критик, классик

французской и мировой литературы.

*Верлен Поль Мари; (фр. Paul Marie Verlaine, 1844-1896) – французский поэт, один из основоположников

литературного импрессионизма и символизма.

*Диоген (ок. 412 до н. э., Синоп – 323 до н. э., Коринф) – древнегреческий философ.

*Парис – (также известен под именем Алаксандус или Александр), троянский царевич, похитивший Елену –

жену критского правителя Менелая.Этот поступок Париса послужил поводом к троянской войне.

*Елена Прекрасная (Троянская, Спартанская) – в древнегреческой мифологии прекраснейшая из женщин.

Она была дочерью Зевса и спартанской царицы Леды, жена Менелая. Была похищена троянцем Парисом.

*Гефест – в греческой мифологии бог огня, покровитель кузнечного ремесла и самый искусный кузнец.

*Менелай – легендарный герой гомеровского эпоса «Илиада», муж Елены.

*Морфей (греч. Morpheas – «тот, кто формирует сны») – бог сновидений в греческой мифологии.

*Аврора – богиня утренней зари.

*Филоктет – в древнегреч. мифологии один из женихов Елены и участников Троянской войны.

Убил Париса выстрелом из лука отравленной стрелой.

 

 

 

АМАРЕТТО

 

В ночи всё то же, хоть кричи:

И звон тревожный – колокольный,

И злые тени-палачи,

И возмущение свечи,

Бокалом полным недовольной,

И сам бокал – среди причин –

В пылу мятежный и крамольный.

 

И вновь видений смутных сонм –

То волны форм, то силуэты...

Гардин тяжелых тяжкий стон,

Камина вздохи в унисон,

Движенье лиц в ряду портретном,

Круженье бликов... сон-не сон...

Свеча: «А может, «Амаретто?»

 

Ударил в старый клавесин

Незримый мастер. Слева, справа

Полились звуки – из картин,

Из всех углов и паутин...

И в тот же миг под крики «Браво!»

Из волн рубиновых гардин

В объятья мне – нагая дама.

 

От кожи – ландыш и жасмин.

Оттенок глаз – сапфир с нефритом.

Цвет губ – карминовый рубин.

Ручьи волос – по меди синь –

На ткань покатых плеч разлиты.

А стать! – фемина из фемин!

– Вы кто? – Марина*, Афродита*.

 

Столь неожиданный сюжет

Мои привел в движенье нервы.

Краса – держись на вираже!

Не уставай от миражей! –

Пера достойная Бодлера.

– А почему Вы в неглиже?

– Я ж не Минерва*, я Венера*.

 

И ты в меня влюблен уже –

Неотвратимо и безмерно.

 

Пришла к тебе не для забав,

Но для любви большой и нежной.

Сверкнув нефритом, что удав,

Мое дыхание сковав,

В лицо мне бросила небрежно:

– Я в неглиже? Тут ты не прав:

Про поясок* забыл, невежда.

 

Спешу я должное отдать:

Тот поясок – очарованье! –

Вселил в меня, не передать,

Неукротимое желанье

Его хозяйкой обладать –

Любить, надеяться, страдать,

Приняв любовь как наказанье.

 

Он на богине неспроста –

От колдовства мутился разум,

Слетали путанные фразы:

– Как ты прекрасна! Как чиста!..

Готов тобою быть наказан...

И тут же, словно по приказу,

Припал к Венериным устам.

 

Залился смехом Дионис,*

Довольный тем, что карта бита:

– Вы где, Адонис* и Парис?*

И с кем сегодня Афродита?

Но... тут откуда–то взялись

Эрот и нимфы,* три хариты,*

Все девять ор* – богини свита.

 

В экстазе принялись плясать,

Устроив шАбаш с диким ором –

Такой! – пером не описать!

– Теперь он наш! – кричали хором.

А мне уже ни сесть ни встать

Под Афродиты цепким взором,

Лишенным воли для отпора.

 

Как поцелуй богини сладок!

Что элексир любовный сок!

Но отчего в душе осадок?

– Не верь! – ручьями кровь в висок.

Всё это сон – сойдет в песок.

Я слабых сил собрав остаток,

Рванул с Венеры поясок.

 

Исчезло все. Сквозь ткань гардин

Прокрался смелый лучик света.

Камин. Картины. Я один.

Сеть по углам из паутин.

Звон колокольный тот же, где-то.

Бокал – огарку: «Что за сплин?!

Конечно, это «Амаретто».

 

*Марина – «mar;nus» –«морской». Происходит от эпитета Венеры* (Venus Marina), греческий аналог – Афродита* .

*Минерва – (лат. Minerva – «отмеряющая») – в древнеримской мифологии: богиня ремёсел и искусств;

позднее (после отождествления с Афиной) – богиня мудрости и городов.

*Пояс Венеры, пояс Афродиты (лат. Cingulum Veneri, cestus) — в античной мифологии могущественный атрибут,

обладающий силой наделять того, кто его наденет, необычайной сексуальной привлекательностью.

*Дионис – [греч. Dionysos] В греческой мифологии: бог виноградарства и виноделия. Любовник Афродиты.

*Адонис – В финикийской, древнегреческой и римской мифологии: бог растительности и плодородия

(прекрасный юноша, возлюбленный Афродиты, превращённый ею в цветок после его гибели на охоте)

*Парис – троянский царевич, похитивший Елену – жену критского правителя Менелая.

В споре богинь Геры, Афины и Афродиты за титул «Прекраснейшая» отдал яблоко раздора последней.

*Эрот, нимфы, хариты, оры – –путники Афродиты.

 

 

 

СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА

 

Не сбежать от погоды метельной –

Вой шакалий со скрипом петельным.

Сумасбродки хмельной, канительной

Мне милее капельный апрель.

Избегая простуды и сплина,

Согреваясь теплом от камина,

Пью настойку из красной калины

С коньяком и лимоном – коктейль.

 

Разошлась неуемная вьюга!

Представителю знойного юга

Не по нраву бурана подруга –

Вырви глаз и ни зги за версту.

Да… пейзажик, конечно, убогий:

Ни машин, ни мостов, ни дороги…

Ни с того в двери теплой берлоги

С воем вьюги – настойчивый стук.

 

На порог, как из снежного плена –

Афродита, Венера из пены,

С головою Прекрасной Елены –

Хоть сейчас в дорогой гобелен.

Не хватает Елене короны,

Королевы улыбки коронной

И еще королевского трона,

И моих преклоненных колен.

 

Я, на миг удивление скомкав,

Предлагаю войти незнакомке.

Хороша же, однако, чертовка.

Взгляд холодный мне словно знаком.

Но… к чему растекаться по древу?

И, не мудрствуя, королеве

Наливаю коктейль для сугреву,

Разглядев ее – лед с молоком.

 

– Уж простите… Спасибо! – со вздохом. –

Что сказать Вам… мне, право, неловко…

Эта вьюга… машина заглохла…

И еще телефон… как назло.

Я – Милена. Простите еще раз!

Мне б часок – отойти от мороза.

Не гоните, ужасно замерзла.

В общем, как-то с утра не везло.

 

– Что вы, что вы, пожалуйте в кресло.

У камина – там самое место.

Про себя: «Кто она, интересно? –

Ей – коктейлю еще. – Очень рад.

Да, погодка, скажу… не Монако…

В день такой и хозяин собаку…»

А в запутанных мыслях: однако,

Где похожий встречался мне взгляд?

 

Как-то стало слегка неуютно.

Где-то, что-то мне помнится смутно:

Видел блеск я когда-то, как будто

Колких льдинок в огромных глазах.

Наконец-то, из памяти вязкой...

Вспомнил! Эти глаза – без подсказки! –

Ледяной королевы из сказки,

До сих пор ощущаю тот страх.

 

Брр! А эти ресницы и брови…

Заморозит такая, угробит.

Вновь с напитком крутым наготове.

Про себя: ко всему будь готов.

– Что ж, давайте теперь – за знакомство?

В ней коктейль с очевидным упорством

Стал смывать с королевою сходство,

В молоке лед сменяя на кровь.

 

Вижу, гостья – оттаивать вроде.

– Что мы всё говорим о погоде? –

Тост – «за Вас!» – у меня на подходе.

Острый взгляд королевы ослаб.

Дальше – больше, ведь много не мало,

Шли тосты без больших интервалов…

В общем, дама сошла с пьедестала,

Растеряв королевский масштаб.

 

И пошли каламбуры и стансы,

Под гитару с шансоном романсы,

Вальс и всякие разные танцы…

Почему ж не использовать шанс?

Будь ты трижды солдатиком стойким,

С коньяком тебя свалит настойка.

Кто оплатит теперь неустойку?

Может, дядюшка Андерсен Ханс?

 

С ней затем – опускаю детали –

Обошлись без особой морали.

Ты, мой друг, нажимай на педали,

Но, скажу, глубоко не вникай.

Быть чему – уж того не отсрочить.

После всех, так сказать, многоточий

Слышу голос ее среди ночи:

– Проиграл-таки, глупенький Кай.

 

Лена я Королёва, мерзавец, –

И к виску указательный палец.

Школа, сцена... ты, мальчик–упрямец…

Наш спектакль… Эх, годы-года!

Помнишь спор наш? Вот ты и попался!

А еще надо мной насмехался:

В жизни, мол, – ты тогда зарекался, –

В мой дворец ни за что, никогда.

 

– Ленка, ты? Ну и сволочь, зараза!

Я, прости, не узнал тебя сразу.

– Что ж, за это ты будешь наказан,

Мой суровый тебе приговор:

Быть со мной во дворце этом вечно,

Позабыв про любовь и сердечность.

Соглашаясь, киваю: «Конечно.

Раз уж я проиграл этот спор».

 

И... мое заморозилось сердце,

Уж не ведаю, чем и согреться.

Так попал я, захлопнулось дверце,

К королеве в ледовый дворец.

Стал жестоким, холодным и вредным,

Ем сосульки ее за обедом.

Где же ты, моя милая Герда?

Доберись до меня наконец.

 

 

 

КОЛДУНЬЯ

 

Луна в ночи сияла сковородой.

Мешало спать шальное полнолунье…

Вдруг чей-то лик склонился надо мной.

– Ты кто? – с испугу.

– Тише! Я Колдунья.

 

– Не нужен свет, достаточно свечи.

Красива, черт возьми, невозмутима…

– Кто звал тебя? – Бес-ценный, не кричи,

Не нарушай приличий и интима.

 

– Ты это брось! Какой такой интим?! –

Мне «бесом ценным» голову морочить!

Откуда ты? – Из авторских картин.

В них сам меня когда–то напророчил.

 

– Дождался. Стоп! Приехали. Вокзал. –

В глазах колдуньи блеск пустынной кобры. –

Пророчить года три как завязал.

Кто подослал? Колись, пока я добрый!

 

– Да ты, родной, я вижу, грубиян.

Но ничего, и это поправимо.

В тебе я этот вылечу изъян

Без крика и без всякого интима.

 

– А ты ждала, конечно, комплимент?!

Я с вами, леди, грубый и колючий!

– Немного помолчали б, пациент,

Пока я подбираю к сердцу ключик.

 

– Нашла! Гляди. Зовется он «любовь».

Им, не спросив, дотронулась до сердца,

Ну, и меня – «Молчи, не прекословь» –

Мгновенно в сон невинного младенца.

 

Открыл глаза – и вижу: нет, не смерть,

А надо мною в блеске перламутра –

Лучистый лик, волос душистых медь

И голос мягкий: «Милый, с добрым утром».

 

Как всплыл на свет из пагубных пучин,

На мир уже глядел не обреченно.

Знать, спьяну я в ночи не отличил

Колдуньи белой от колдуньи черной.

 

И вправду, полегчало. Это факт!

Стал ласковым, избавился от сплина.

– Ну, хорошо, останься, коли так.

Зовут-то как? ГингемА? – Нет, ВилЛИНА.

 

 

 

НИМФА

 

Спроси, зачем, – так просто, без причин,

На то как будто не было кручины, –

Я пил в ночи, в мерцании свечи,

Не пил бы, то и не было б зачина.

 

Из сада вдруг в открытое окно

С убойным духом сладостно-весенним –

Нет, не сирена, то-то и оно, –

Вплывает дева с веточкой сирени.

 

– Ну вот, – подумал, – есть теперь мотив.

Для рифмы приготовил слово «фифа».

А дева, мой вопрос опередив:

– Я Дафна, я из мифов, в общем, нимфа.

 

Готов уже и сказочный сюжет.

Пусть будет нимфа, только б не нимфетка.

Зову за стол, пока аляфуршет.

Не Эллочка, надеюсь, людоедка.

 

Сам в голове – всех нимф перебирать:

Наяда, нереида иль дриада?

Да их там мириады, а не рать…

– Вы, Дафна, нимфа гор… орестиада.

 

– Уж не за Вами ль бегал Аполлон?

Бежали от него резвей кентавра.

Вы стали древом, помнится, а он

От горя смастерил венок из лавра.

 

– Что непорочной нимфе делать здесь?

Сирень не лавр, простите, – нестыковка.

Пришли к мужчине сами? Что за спесь?

За Вас мне как–то, девица, неловко.

 

Прошелся взгляд тревожным холодком,

Меня вгоняя в смутные сомненья.

– Пришла сама с сиренью, не венком,

К тебе я для любви и вдохновенья.

 

– Бокал вина? – и сам глазами – в сад:

Луна висела круглая над садом,

А на скамье – ну что за маскарад! –

Лежал колпак и зонт огромный рядом.

 

– Нет-нет, не пью я. – Пейте, раз налил.

Я в нем водой слегка разбавил градус.

И тут «случайно» «нимфу» окатил.

– Вы мне простите, Дафна, этот казус.

 

Что стало с ней, сказать-не рассказать:

Вся, зашипев, обмякла, словно груша,

И следом – таять прямо на глазах…

Была – и нет, осталась только лужа.

 

Кто мне теперь расскажет о любви? –

Уж, точно, не наяда с нереидой.

Как, ведьма, ты себя не назови,

Как ни крути, Бастинда есть Бастинда.

 

С чего бы по округе – вой собак?

Забилась в угол старенькая кошка.

– Мне не хватало с крыльями макак! –

И в сад захлопнул быстренько окошко.

 

Притворщиц, хоть убейте, не люблю.

Пусть в слове далеко до корифея,

Я так скажу: без повода не пью…

А вот и он: «Ты кто? Не нимфа?»

– Фея.

 

 

 

ФЕЯ

 

Я, сказок не особенный ценитель,

Не верил в чудеса и волшебство,

Пока в мою тишайшую обитель

Не залетело нечто, существо.

 

Был не лишен ни зрения, ни слуха,

И трезв еще, не вру, еще не пьян,

А существо, иль нечто вроде духа,

Мерцая, приземлилось на диван.

 

Ни дать ни взять совсем еще bambino,

Сложило крылышки, закончило мерцать,

Пошло вдруг в рост – и сделалось феминой –

Красы такой, что трудно описать.

 

Ее бы стан воспели менестрели:

Изящен, строен, гладок и упруг.

Взялись под ней откуда-то качели,

И запорхали бабочки вокруг.

 

Одежки – чуть, оранжевая дымка, –

Под стать лицу и золоту волос…

Лучистый взгляд, невинная улыбка...

И розы, розы… столько нежных роз!

 

– Я фея, – мне. – И сразу – строить глазки.

– Опять? – подумал. Ну, теперь держись.

– Зачем Вы здесь? – Для нежности и ласки,

Вернуть безумца в сказочную жизнь.

 

– С какого перепуга с перепоем?

Протер глаза, не шутит ли Морфей.

– От сказок ваших нет уже покоя,

Ведь жил себе я как-то и без фей.

 

– Иди ко мне, любимый, на качели.

Присел… От феи – жар, как от печи.

– А Вы не из–под кисти Боттичелли?

– Ну, что ты. Успокойся… помолчи…

 

И… понеслись, лиха беда начало –

То вниз, то ввысь, а мне уже невмочь.

Про то, как нас с феминой укачало,

Расскажет завтра сказочная ночь.

 

Нас розы поцелуями укрыли…

Не фея – нечто, – точно! – не отнять!

Некстати лишь ее шуршали крылья,

А почему, не мне вам объяснять.

 

Фемине – крылья? Явно антитеза.

Пока есть шанс, свое не упусти –

И… втихомолку крылышки те срезал.

– Прости, родная. Спи и не грусти.

 

По мне, что феи, что царевны-жабы.

Куда девать их с фиг величину?

– Вот так–то лучше, будешь просто бабой,

Любимой мною.

– Что?

– По кочану.

 

 

 

КАРАНТИН

 

Кружат, вьюжат, бесятся вихри карусельные,

Все пути с дорожками занесла метель,

Так что ни марселей нам, ни лондонов с брюсселями,

Ни высотки Эйфеля не видать отсель.

 

В бронзе с канделябрами бьют часы каминные.

Обнимает плечики белый палантин.

С цедрой и оливками с Маней пьем «Мартини» мы,

В полной изоляции, в общем – карантин.

 

С этим заточением мы были бы согласные,

Если бы случилось то где–то в январе,

Но как, скажи, избавиться от одного нюанса нам,

Ведь по расписанию лето на дворе?

 

Что с планетой деется?! Что творится с климатом?!

Может, не заметили, как врезалась в косяк?

Или изменения связаны в ней с климаксом,

Раз все пошло-поехало наперекосяк?

 

Там, где были полюсы, провели экваторы,

Вся уже Австралия в ледяной броне,

Мишка белый мается, мерзнут аллигаторы,

Снегопады в Африке, Арктика в огне.

 

Что за безобразие: пингвины – в Средней Азии!

Дует ветер северный из гобей и сахАр!

А ослы с верблюдами, словно, взяли – сглазили,

Двинулись с варанами в Республику Саха.

 

– Полюсы меняются, – говорят ученые. –

Дальше будет хуже, мол, такие вот виражи:

Негры станут белыми, европейцы – черными,

Ненцы – краснокожими, веселой станет жизнь.

 

Что еще за полюсы? Бросьте эти фокусы!

Сбились, что ли с курса мы иль потеряли руль?

Может, виноватый в том камешек из космоса?

Поменял нам полюсы «тунгусский чубаркуль».

 

Привели бы лучше нам доводы резонные.

Думаю, гадаю все, да толком не пойму:

То ль от вспышек солнечных, то ль от дыр озоновых

День дрожу от холода, а ночь лежу в дыму.

 

Перестройка в космосе, что ли капитальная?

Видно, гомосапиенс его совсем достал.

Будет потепление, говорят, глобальное,

Чтобы этот сапиенс гадить перестал.

 

Я за катаклизмами вижу апокалипсис.

К черту Настродамуса и Глобы гороскоп!

Ждет нас наказание – ах, вы еще не каялись? –

Засуха вселенская, а за ней – потоп.

 

Где теперь рассветы те, где теперь закаты, а?

Где брюссели, страсбурги и где теперь Марсель?

Как откарантинимся, возьмемся за лопаты мы –

Сквозь Сахару снежную рыть туда тоннель.

 

Нам еще бы доктора, главного, с прививками.

Да какая разница, что в календаре!

Пьем свое «Мартини» мы с цедрой и оливками –

Ждем весны октябрьской и лета в феврале.

 

Пусть себе меняется климата особенность.

Что мы все тревожимся и души бередим?

Как-нибудь да вырулим, как-то приспособимся,

Если только с сапиенс друг друга не съедим.

 

 

 

В ВЕЧНОЙ СМУТЕ СТОЛИЦ...

 

В вечной смуте столиц, в суете серых буден,

Может быть, и сошлись бы когда-то пути,

Но по воле небес или сговору судеб

Мы случайно нашлись в социальной сети.

 

Пили страстно, взахлеб слов ажурных отраву,

Торопясь утолить жажду вспыхнувших чувств.

Оголялись сердца и рвались из оправы,

Беспрестанно впадая в пучину безумств.

 

Лился – стойте! нельзя! – без сигналов и стопа, –

Не спешите! прошу! – откровений поток.

С места, сходу – в карьер, не до рыси с галопом, –

Источая фантазий и образов сок.

 

В чудном, сказочном сне, пребывая в истоме,

Позабыв обо всем, разбудив непокой,

С Вами шли по весне мы тропою знакомой,

По странице одной непрерывной строкой.

 

Двери в души свои – нараспашку и настежь.

Бил прозрачный ручей бесконечных речей.

Уносились в мечтах за невидимым счастьем

Парой птиц в – облака… Но куда и зачем?

 

Время – я б не хотел расставлять все акценты –

Разыгравшийся шторм, знаю, сменит на штиль.

– Мы на разных, простите, мадам, континентах,

Между нами полмира и тысячи миль.

 

А пока… ведь еще слов запас не истрачен,

Бесполезно гадать, что нас ждет впереди,

Даже если нам час расставанья назначен,

Не устанем идти по просторам сетИ.

 

 

 

ВЕСЕННИЙ ПОЦЕЛУЙ

 

Легкой лодочки походочкой

По проснувшейся весне,

Улыбаясь, шла девчоночка

Поутру навстречу мне.

 

Серпантин-кудряшки-ленточки –

Словно вихри медных бурь.

Излучала тайну вечности

Глаз небесная лазурь.

 

По лицу веснушки россыпью,

Бровки, вскинет – не уснуть.

– Чья же будешь ты, курносая?

Далеко ли держишь путь?

 

Щечек персиковых ямочки,

Бантик яхонтовых уст,

Сарафанчик, плечи, лямочки…

Продолжать и не берусь.

 

Перед нею травка стелется,

Усмиряется волна.

Угощу я милу девицу

Чаркой сладкого вина.

 

– Выпьем, девица–красавица,

Мы с тобой росы хмельной.

Коли слюбится да сладится,

Назову тебя женой.

 

С нею выпили по чарочке.

Ну а дальше – не балуй!

Знать, за чарочку подарочком

Был случайный поцелуй.

 

– Хоть казак и разудалый ты,

Но не вейся, словно уж,

Ведь любви не обещала я,

У меня в станице муж.

 

И растаяла красавица

В брызгах солнечных лучей.

Я сижу, а сердце мается:

Поцелуй тогда зачем?

 

Удивила распрекрасная

Тем, что мужнина жена,

Но затем все стало ясно мне:

Ведь на улице ВЕСНА.

 

 

 

РАЗГОВОР

 

На «Одноклассниках» подружка

Из прошлой жизни – на меня.

И сразу в рифму: не старушка! –

В ней все на месте, не отнять.

 

– Отнять? Зачем же? – черт над ухом.

А в голове – фантазий рой.

И тело снова – верх над духом,

И снова будто бы герой.

 

– Герой… когда-то, вот, зараза!

Виски – сплошное серебро…

А бес – хитро лиловым глазом

И рогом – в старое ребро.

 

– Ребро? Оставь! Да ты все тот же!

А помнишь? – Как же… не забыть.

Старею я … – Да не похоже.

В тебе как будто та же прыть.

 

– Прыть, да не та: дела, проблемы,

Болезней воз – не до того.

– Не ври, я вижу те же вены.

Не верю, чтобы никого!

 

– Кого? Когда у вас, у женщин

В умах один сплошной расчет:

Доход, машина, деньги, вещи...

А остальное всё не в счет.

 

– Насчет меня… прошу прощенья,

Зачем вот так вот обижать?

Твои печальны обобщенья,

Ведь от себя не убежать!

 

– Не убежать… а помнишь, летом…

На море… ночью… нагишом?

– Ну, как же, как же, помню это…

И как нам было хорошо…

 

– Да, хорошо, а ныне – кости,

Склероз… состарился трамвай.

– А хочешь, я приеду в гости?

– Ну, если в гости… то давай.

 

– Давай, мой друг, и меньше грусти!

Готовься к встрече, мистер, сэр!

Я ж про себя: «А вдруг пропустит

Ее в посольстве офицер?!»

 

Но… офицер «был строгих правил».

– Зарезал! Форменный палач!

Без визы – гадина! – оставил!

Не пропустил меня! – И – в плач.

 

– Не плачь! Возможно, сам я летом…

Не занят вроде бы ничем.

А сам под нос, укрывшись пледом:

– Так далеко… да и зачем?

 

Зачем? к чему? Не сделать хуже б.

Добра кто ищет от добра?

Посмотрим… может быть… и тут же –

Щелчком лукавого с ребра.

 

 

 

ВСТРЕЧА

 

Над Манхеттеном грозный без меры

Небосвод тучным телом навис.

Я в толпе, по-осеннему серой,

Различил подзабытый абрис.

 

Вспышки молний – летящие стрелы,

Гром в раскатах – за стрелами вслед.

Вслед и я за абрисом несмело –

Тенью в прошлое канувших лет.

 

Капли редкие – в яростный ливень

Тонной слезной, ошибкам в упрек.

За фигуркой ее торопливой

Под ближайший нырнул козырек.

 

По асфальту хлестали со страстью

Струи, будто упругая плеть.

На ее удивленное «здравствуй!»

Я с волненьем ответил: «Привет!»

 

Рядом бурным потоком оваций

Исступленно хрипел водосток.

– Сколько ж минуло? – Вроде пятнадцать.

– Изменился. – Немаленький срок.

 

Пузыри, разрываясь на лужах,

Исполняли приветственный туш.

– Ну и как ты? живешь и не тужишь?

– Да: квартира, машина и муж.

 

В небе нервно звучали аккорды,

Издавая раскатистый треск.

– Как-то ты обо всем без восторга.

Неужели угас интерес?

 

Дождь, что мастер над старой картиной,

Освежал городской антураж.

Проступали морщин паутины

На лице сквозь густой макияж.

 

– Что за, черт, проливное ненастье!

Уж закончился б что ли скорей!

Я ж тогда побежала за счастьем –

Только жизнь оказалась мудрей.

 

Наконец и аккорды иссякли –

Отгремела внезапно гроза.

На реснице случайная капля –

От дождя ли, а, может, слеза.

 

Полыхнуло, играя лучами,

Солнце сквозь грозовую вуаль.

– Вот и все! – и пожала плечами.

Я на это ей: «Искренне жаль».

 

Город снова – в движении гулком.

– Ладно, друг мой, удачи тебе. –

И, родная когда-то, фигурка

Растворилась в ожившей толпе.

 

 

 

НЕ ПИШЕТСЯ, КАК ПРЕЖДЕ, О ЛЮБВИ...

 

Не пишется, как прежде, о любви,

А редкое – нелепо и убого,

И сколько струн души своей ни рви,

Выходит назидательно и строго.

 

К чему кричать про буйство ярких чувств?

Претит мне слог саднящего надрыва.

Я, в общем, против всяческих безумств –

От шквала и до резкого порыва.

 

Зачем о том звонить в колокола,

Кувалдой страсти бить по наковальне?

Ковать любви тяжелых два крыла –

Предвосхищать конец ее печальный.

 

В слюнях купаться тоже не по мне,

Голубиться с сюсюканьем слезливым,

Вздыхать, мурлыкать, плакать при луне

И несказанно выглядеть счастливым.

 

Не пишется, как прежде, о любви,

Печать безмолвья ранит сотней лезвий,

О ней, мой друг, ты что ни говори,

Но помолчать приятней и полезней.