Сборник стихов "ТЕРПКИЙ ПРИВКУС ОЛИВЫ"

ЖЕНЩИНА

 

То раздражительность, то грусть,

То вдруг веселость без причины…

Понять ее я не берусь:

Боюсь пропасть в души пучине.

 

Да и зачем мне понимать?

Я на другое трачу годы:

Учусь ее воспринимать

Как переменчивость погоды.

 

 

ПУСТЬ ГОВОРЯТ, ЧТО ЗРЕЛЫЙ ВОЗРАСТ...

 

Хоть говорят, что зрелый возраст

Порою с памятью не дружит,

Но надо мной твой светлый образ,

Куда б ни шел, парит и кружит.

 

Все то, что так неудержимо

Влекло когда-то нас друг к другу,

До сей поры свежо и живо

И дарит сладостную муку.

 

Я помню все: и платья шелест,

И сад хмельной в объятьях лета,

И запах кожи – пряный вереск

Лилово-розового цвета;

 

В саду, под птиц задорный щебет –

Девичий лепет, еле слышный,

Смущенный взгляд, ресничек трепет

И в поцелуе привкус вишни.

 

В жабо узорных георгины

Едва плеча касались нежно,

А мы с тобой, во всем наивны,

Купались в радости безбрежной.

 

Однако… к нам, когда не просим,

Приходит вдруг на смену лету

Совсем не ласковая осень,

Вокруг меняя то и это…

 

И все ж, не глядя на усталость,

Еще хранит святая зрелость

От встречи той былую радость

И грусть о том, что не успелось.

 

 

ТЕРПКИЙ ПРИВКУС ОЛИВЫ

 

Ресторан у залива

В переливах огней.

Золотится олива

В итальянском вине.

 

Вдохновенное рондо,

Саксофон и гобой.

Мы легко и свободно

Танцуем с тобой.

 

Запах бархатной кожи,

Зелень пагубных глаз.

На себя непохожий

Я нелепостью фраз.

 

Из Ахматовой что-то

Про любовь наизусть,

А в душе отчего-то

Непонятная грусть.

 

В поцелуе на снимке

Неподдельный восторг.

В легкой призрачной дымке

Растворился Нью-Йорк.

 

Ресторан у залива

В переливах огней.

Терпкий привкус оливы

В итальянском вине.

 

 

Я ПРИПЛЫВУ К ТЕБЕ В КАНОЭ..

 

Гонимый ветром непокоя,

Не кутюрье и не рантье,

Я приплыву к тебе в каноэ –

Мадам, приученной к ладье.

 

Украв тебя у жизни броской,

От надоевших красных роз

Я увезу к себе на остров –

В страну левкоев и мимоз.

 

Туда, где просто все и мудро,

Где ни упреков, ни вины,

Где перламутровое утро

В объятьях ласковой волны.

 

В страну тобой забытой были,

Без суеты и кутерьмы,

Где мы уже однажды были

И где недолюбили мы.

 

В тебе, одетую в юбчонку,

Пускай совсем не по годам,

Узнаю прежнюю девчонку,

А не холодную мадам.

 

Где в тихой радости покоя

Вновь станет гимном красоте

Цветок лилового левкоя

На желтой шляпке канотье.

 

 

ДУШИ ЛИМОННОЕ ГОФРЕ...

 

Как много к памяти вопросов.

Бегу от жизненных засад

Туда, где пруд – седой философ

И шаловливый летний сад.

 

Туда, где лотос белоснежный

Пьянит божественным амбре,

А гладиолус, тонкий, нежный,

Одет в лимонное гофре.

 

Где в легком розовом виссоне,

Купаясь в солнечной любви,

Пионы в сладостной истоме

С мольбой к прохожему: «Сорви».

 

Где мы с тобой – какое лето! –

В резной беседке у пруда;

Где ты в объятиях поэта,

Дрожа, в ответ прошепчешь: «Да!»

 

Конечно, «да!» А как иначе?

Рука на девичьем плече...

Когда счет памятью оплачен,

Не надо спрашивать «зачем?»

 

Как много к памяти вопросов...

Любви несбывшейся – виват!

Я ныне зрел, как пруд-философ,

Но вот душой, что летний сад.

 

В ней живы лотос белоснежный

С его божественным амбре

И гладиолус, тонкий, нежный,

В лимонном девственном гофре.

 

 

ПОД СЕНЬЮ РОЗОВЫХ МАГНОЛИЙ...

 

Под сенью розовых магнолий,

В саду японском, у пруда,

В одной из дам признал едва

Из прошлых лет красотку Олю.

 

И, верно, было бы ошибкой

Вам досаждать в который раз,

Когда б ни зелень редких глаз

С неподражаемой улыбкой.

 

Однако, что же с нею сталось?!

Красотки внешность, не трубя,

Уж подминала под себя

Лисой крадущаяся старость.

 

Да… годы к нам не знают ласки –

Сошла на нет былая стать.

Когда бы нам моложе стать,

Себя не прятали б под маски.

 

Что старость? – лист осенний с ветки.

Подобно древнему холсту,

С годами прячем красоту,

Мы под морщин густые сетки.

 

Зачем все той же тропкой к драме

Веду тебя, читатель мой?

Не лучше ль старости святой

Мне обнажить иные грани?

 

Довольно прежних лет ошибок.

Я к милой даме слишком строг.

Она, держа в руке цветок,

В пруду рассматривала рыбок.

 

Мы все живем под Бога оком.

Нет, не состарилась она.

Быть может, чуточку грустна

И ей немного одиноко.

 

Совсем не старость, просто зрелость.

Она все так же хороша.

И верно, та же в ней душа.

Но где в тебе былая смелость?

 

Ну что ж, вперед. Была бы воля.

– Не правда ль милые цветы?

Она в ответ мне: – Это ты?

Едва узнала.

– Здравствуй, Оля!

 

 

КАЛЛЫ

 

Закатом вышитый узор

Уже ласкался с небом алым.

А мой с утра ласкают взор

Вот эти розовые каллы.

 

Их крыльев шелковый атлас

Своей красою безупречной

Подви’г меня в который раз

Поразмышлять о теме вечной.

 

Ведь люди, верно, неспроста –

И те, кто сведущ, и невежды –

Твердят: любовь и красота

Спасают мир и нас, как прежде?

 

Тут, как кому ни прекословь,

Услышишь много мнений диких,

Я ж на вопросы про любовь,

Всех отсылаю к Эвридике.

 

Мы все со страхом не успеть,

Спешим испить любви иссопа,

Забыв, что надобно иметь

К тому же верность Пенелопы.

 

Или другой пример: Лейли.

Пусть я далек от званья мэтра,

Уверен в том, что для любви

Важна еще, как воздух, жертва.

 

А красоту на свой аршин

Я отмечаю мненьем едким:

Она в отсутствие души

Сродни блестящей этикетке.

 

Что на пиру фужер пустой,

Хоть и красив с любого бока?

Обремененным красотой

Всегда в итоге одиноко.

 

Еще не сделались больны?

Мол, он опять запел про душу.

Но в этом нет моей вины,

Ведь вы вольны меня не слушать.

 

Во всем, к чему ни призови,

Я остаюсь доволен малым.

Вам больше скажут о любви

Вот эти розовые каллы.

 

 

В АЛМАЗАХ РОС КУПАЛСЯ КУСТ...

 

Уж первый луч входил во вкус,

С зарей сплетаясь в чудный вензель...

В алмазах рос купался куст

Огромных розовых гортензий.

 

Вползал в раскрытое окно

Авроры летний дух из сада.

В уютном кресле в кимоно,

Устав, спала Шахерезада.

 

Историй сказочная нить

Вела ее тропою длинной.

Устал и я, чего таить,

От сказки долгой и наивной;

 

Устал от сложной вязи слов,

От арабесок оправданий,

От покаяния клубков

И от ажура обещаний.

 

От бесконечности речей,

От многоточий, междометий,

От невиновности ничьей

И неизвестности соцветий.

 

Довольно! Все! Пора казнить!

Нить сказки слишком долго вьется.

Я обрубаю эту нить!

Вот только пусть она проснется.

 

А под окном, широк и густ,

К Шахерезаде без претензий,

В лучах зари купался куст

Огромных розовых гортензий.

 

 

ПРОФИЛЬ

 

У злой судьбы, как мага-чародея,

Для нас в запасе множество идей:

Увидел Вас, одну, в оранжерее

Среди цветущих белых орхидей.

 

Как не узнать точеный тонкий профиль?

Он словно был один на миллион.

Его Вам подарил не Мефистофель,

А сам Творец и с ним Пигмалион.

 

Пигмалион – в мечту влюбленный мастер,

Уж не сыскать сегодня таковых, –

Резцом своим, во всем ему подвластным,

Создал себе подобную, как Вы.

 

Конечно, Вы совсем не Галатея,

А из меня плохой Пигмалион,

И все ж, как он, от радости хмелея,

Я в Вас, мадам, безумно был влюблен.

 

Но, к сожаленью, наша карта бита.

Любовь – удел, скорее, лебедей.

Ушла, не обернувшись, Афродита,

А вслед за ней ушел и Гименей.

 

Однако... Вы меня не замечали,

Хоть были рядом – руку протяни...

Как Вы бледны и, видимо, в печали...

Но тут заметил: Вы же не одни.

 

Судьба, скажу вам, скверная подруга,

За просто так ты с нею не шали.

Вы взяли под руку – наверное, супруга –

И по дорожке медленно пошли.

 

Нет-нет, не мне мешать чужому счастью.

Я на него беды не навлеку.

Но чтобы быть к событию причастным,

Я помещу Вас с профилем в строку.

 

А мне, скажу, и большего не надо.

Ведь жизнь давно на радости скупа.

И, проводив точеный профиль взглядом,

Сказал судьбе: «Прости, но не судьба!»

 

 

ТАНГО

 

Бокал с «Бордо» украсил ломтик манго.

Мелькнула грусть в улыбке визави.

– Я Вас, мадам, хочу позвать на танго –

Еще до окончания любви.

 

Что предложить мадам, влюбленной в глянец,

Наложнице гламурной суеты?

Еще один, увы, прощальный, танец

И эти надоевшие цветы.

 

Сюжетный ряд всего, что было с нами,

За дымкой лет уже неразличим.

Напрасный труд искать между словами

Следы неубедительных причин.

 

Меня уже, как прежде, не тревожат –

Не раз ее хотевшего спасти –

Ни страстный взгляд, ни сладкий запах кожи,

Ни даже неуклюжее «прости...»

 

Утихла боль с последним шагом танго.

– За Вас, мадам! Прощайте! Селяви!

Пусть Вам «Бордо» и этот ломтик манго

Напомнят о несбывшейся любви.

 

 

НОЧЬ В СТО ТЫСЯЧ ПОЦЕЛУЕВ

 

Судьба – назойливый диспетчер,

Уж и не знаю, с чем в связи,

В одну связала две стези,

А с ними – нас в июльский вечер.

 

К чему нам гнет дурных известий?

Исчерпан глупостей лимит.

Давно – ни злости, ни обид

Во мне, лишенным чувства мести.

 

Давай в одну уложим строки,

С пера сошедшие вчера,

С тобой хотя бы до утра

Оставим ревность и упреки.

 

Сколь ни плоди заботы будней,

Как ни вертись, а жизнь одна.

С глотком душистого вина

Ее, надеюсь, не убудет.

 

И раз судьбы мы не минуем,

Друг другу можем мы помочь:

У нас с тобой в запасе ночь

Длиной в сто тысяч поцелуев.

 

 

Я УСТУПИЛ СУДЬБЕ БЕЗ БОЯ...

 

Я уступил судьбе без боя –

В который раз без лишних фраз –

И вновь лишил себя покоя,

Когда опять вдруг встретил Вас.

 

Все той же статью удивляя,

В себе несли по праву Вы

Красу супруги Менелая

И мудрость северной совы.

 

Но сколь во взгляде тайной страсти!

Нет-нет, оставить и забыть!

Жаль, не в моей, простите, власти

Вам запретить красивой быть.

 

Как тяжелы любви галеры!

Бежать, бежать из плена прочь!

Но как оставить мне Венеры

Столь обольстительную дочь?!

 

В окно заглядывает осень,

Спеша нарядом удивить.

И как же все-таки Вас бросить?

На осень, может быть, свалить?

 

 

НОЧЬ. ЛУНА. БУТЫЛКА «КЬЯНТИ»...

 

Ночь. Луна. Бутылка «Кьянти» –

В желтой юбке из соломы.

По ребру бокала кантик,

Полный чувственной истомы.

 

Предвкушая радость встречи,

От волненья плавя жабры,

Без конца роняют свечи

Воск на плечи канделябра.

 

Тот ворчит, но все же терпит

Капель восковые грозди,

А бокал: «И где же черти

Носят ветреную гостью?»

 

Вдруг, за отблеском зарницы,

Ночи сумраку контрастом,

Гостья в дом впорхнет как птица

И с улыбкой скажет: «Здравствуй!»

 

– Аллилуйя! – вскрикнет «Кьянти»,

Чревом радостно ликуя.

И замрет, волнуясь, кантик

В предвкушеньи поцелуя.

 

 

СОН

 

Вы по весне во сне –

Кто ж от весны откажется? –

Снова явились мне –

Кажется.

 

Мы, а вокруг миндаль –

Розовый и загадочный, –

Звал под свою вуаль –

Сказочник!

 

Пчел монотонный гул –

Песня любви кудесника.

Вкус ароматных губ –

Персика.

 

Пел нам лукавый Лель –

Вечный весны поверенный,

Нас погружая в хмель –

Медленно...

 

Вдруг... Вам на гладь чела,

Словно на лоно вереска,

Села одна пчела –

Дерзкая.

 

Этой пчелы укус

К чьей, уж не знаю, радости

В явь обратил искус –

Сладостный.

 

Минул видений сонм

Вместе с миндальной россыпью...

Может, придете в сон

Осенью?

 

 

ЛЮБОВЬ – ОНА КАК ЦЕЛЫЙ МИР...

 

Любовь – она как целый мир,

Как дар небесной выси,

В ней – нежных чувств весенний пир,

Слиянье душ и мыслей.

 

Она – и нежный запах роз,

И терпкий дух герани.

В ней – и обидчивость мимоз,

И кровь на поле брани.

 

Любовь – и к сладком вину

Десерт с лимонной долькой,

И тяжкий рабский труд в плену,

Терпенье и не только.

 

О ней молчать сколь ни зови,

Свое, как прежде, гну я:

Пою божественной любви,

Ликуя, аллилуйю!

 

 

ЖИЗНЬ РАЗОШЛАСЬ НА РУКАВА...

 

Теперь «неправ» и «неправа»

Простыми видятся словами.

Жизнь разошлась на рукава,

И в этом мы виновны сами.

 

Ты, знаю, не желала зла.

Ни в чем тебя не обвиняя,

«Я по-другому не могла»

Уже как данность принимаю.

 

Любовь словами не спасти,

Когда она обманом бита.

И все же пусть, и ты прости,

Не приживется в нас обида.

 

Души изменой не согреть,

И я над памятью не властен.

Порой так хочется стереть,

Да не найдется нужный ластик.

 

 

СУДЬБА ОКОНЧИЛА ГЛАВУ...

 

Судьба окончила главу,

Все грани обнажились.

С тобою мы в ее канву,

Увы, не уложились.

 

С тяжелым грохотом мортир

Души сломалась лопасть.

Теперь меж нами лишь пунктир –

Один, размером с пропасть.

 

– Постой, быть может, я не прав?

Судьбы глава – как веха.

В ответ ко мне с одной из глав:

– Не прав… – вернулось эхо.

 

 

И СНОВА ДУША ПУСТА...

 

Тошнит от тисков лжи.

От злого «прощай!» – жжение.

И снова моя жизнь

Лежит на ребре жребия.

 

И снова душа пуста.

С чего это кот ластится?

И вновь начинать с листа,

Издерганного ластиком.

 

 

КОГДА БЫ Я ЛЮБИЛ С ОГЛЯДКОЙ...

 

Когда бы я любил с оглядкой,

Уже бы Вас не сохранил.

Я Вас любил за недостатки,

За Ваши слабости любил.

 

За все пороки и изъяны.

Вас не пытаясь изменить,

В своем терпении упрямый,

Старался Вас не разлюбить.

 

И, шаг за шагом, постепенно,

Мою любовь признали Вы.

Когда б Вы были совершенны,

В ней не нуждались бы, увы.

 

 

ВОПРЕКИ

 

Как эта вишенка в вине

Напиток делает моложе,

Вопрос «и что нашел ты в ней?»

Мое желанье только множит.

 

Что мне лихие языки?

Пускай склоняют, коль охота.

Ее люблю я вопреки

Их пресловутому «за что-то».

 

И пропустив сквозь решето

Все пересуды и злословье,

Я подвожу итог: «за что?»

Не уживается с любовью.

 

 

К ЧЕМУ С ЛЮБЕЗНОСТЬЮ НАТУЖНОЙ...

 

К чему с любезностью натужной,

Слегка хотя бы вскиньте бровь,

Мне предлагать испортить дружбой

Еще вчерашнюю любовь?

 

Увы, без прежних притязаний

Вам другом быть не научусь.

Остаться верными друзьями

На пепелище нежных чувств?

 

Пускай немало червоточин

В любви, ушедшей за черту,

Из Вашей дружбы многоточий

Одну лишь точку предпочту.

 

 

НАХОДКА

 

Встречу с нею – оскал случая,

Предзакатный удар прибоя,

Я, потерями в жгут скрученный,

Как и прежде, назвал судьбою.

 

А судьба, не сказать кроткая,

Все ворчала и все спешила –

Ночь любви, без того короткую,

На живую лишь нить сшила.

 

И с зарей, не спросясь, вздорная,

Удаляясь кривой походкой,

Обратила в потерю скорою

Ту, что вновь посчитал находкой.

 

 

ГЛАДИТ НОЧЬ ПРОЕМЫ ОКОН...

 

Гладит ночь проемы окон,

А прелестница луна

Золотой купает локон

В чаше белого вина.

 

Неспроста с весной разлиты

Всюду запахи любви –

Подарила Афродита

Мне ночную визави.

 

Сладковатый дух мимозы

С ароматом диких роз

Источали медь и бронза

Девы шелковых волос.

 

Сколько неги в нимфе дикой!

Да не сердится Морфей,

С несравненной Эвридикой

Этой ночью я Орфей.

 

Льется огненное скерцо

Истомившихся сердец...

Как любви не разгореться,

Если здесь ее певец?

 

Пой весну, поэта лира!

Бейся в зависти, сатир!

Звуки горнего эфира

Очищают мрачный мир.

 

Он не станет больше прежним.

Сладок нам весенний плен –

Просыпаются надежды

Вновь унынию взамен.

 

Пусть себе луна купает

В чаше локон золотой –

Может, так она спасает

Нас любовью с красотой.

 

 

СЕДАЯ ОСЕНЬ НА ЧЕЛЕ...

 

Седая осень на челе

Рисует линии.

В хрустальной вазе на столе

Сухие лилии.

 

Дрожит полночная свеча,

Печалью плавится,

За нас с тобою отвечать

Свече не нравится.

 

Искрится розовый «Мускат»,

В бокалы просится

И что-то шепчет наугад

Старушке осени.

 

А ветер, старый хулиган,

Ругаясь с сучьями,

Стучит в окошко: «Капитан,

Еще получится!»

 

 

ДРОЖИТ СЕДОЙ ДЕЛЬФИНИУМ...

 

Дрожит седой дельфиниум

В богемском хрустале,

Плетутся тени длинные

На бархатном столе.

 

Плутая в междометиях,

Волнуется «Бордо»,

На масляном портретике

Улыбка Виардо.

 

Мерцает и печалится

Пугливая свеча,

И как ей не отчаяться,

Когда все сгоряча?

 

Несет пора осенняя

Все то же дежавю,

И пусть не до веселья мне,

Его переживу.

 

 

СЧАСТЬЕ

 

Влетело, словно мотылек….

Казалось, место застолбило,

Оно же пОбыло денек –

И за собою поманило.

 

В пути – откуда что взялось? –

Мы, не заметив, разделились.

Оно у нас не прижилось,

А мы ему не научились.

 

Скопить хотели счастья впрок,

А нам с тобою не хватало

Один лишь выучить урок:

Во всем довольствоваться малым.

 

Теперь я счастлив от всего,

Омлету радуюсь на завтрак,

И даже счастлив за того,

С кем будешь счастлива ты завтра.

 

 

УВЫ...

 

Увы, у жизни скорый бег...

А мы зачем-то с Вами медлим...

Мне очень жаль, что первый снег

Для нас становится последним.

 

Увы, но кто непогрешим?

Не с Вами нам поют осанны.

А, впрочем, кто чужой души

Считал бесчисленные раны?

 

Увы, но в ней теперь не Вы,

Не Вы и раны исцелите.

Я Ваш, простите мне, увы,

Плохой, наверное, ценитель.

 

Снежинки хлесткой полосой

В атаку шли – пора прощаться.

Увы, мне с Вашей красотой

Не научиться обращаться.

 

 

ТЫ СТРОЙНЕЙ БЕРЕЗКИ В РОЩЕ...

 

Ты стройней березки в роще.

Создал же Господь!

Что в тебе люблю я больше:

Душу или плоть?

 

А в ответ мне: – Вы поэты

Очень странный люд!

Вам любить и то и это

Разве не дают?

 

Я готов воды напиться

С нежного лица,

Только б нам поторопиться

Внять словам Творца.

 

Ветер платьице полощет…

Ох, и хороша!

Пусть ты в нем березки тоньше,

Все ж важней душа.

 

 

ПЛАТОЧЕК

 

Премного в зрелости печали,

Но как же юность близорука!

Попался в руки мне случайно

Платочек твой – в любви порука.

 

Немой свидетель чувств внезапных,

В своей ранимости хрустальных,

В нем все еще хранился запах

Былой поры свиданий тайных.

 

Давно уж нет объятий нежных

Под сенью розовых магнолий,

И в беге дней к страницам прежним,

Увы, утеряны пароли.

 

Крепки мы задними умами,

О прошлом много сожалений,

И все ж хотя бы временами

Не стоит спорить с провиденьем.

 

Премного в зрелости печали...

Пусть у судьбы неровный почерк,

Определенно, неслучайно

Попался в руки твой платочек.

 

 

БЕГЛЯНКА

 

Мне рыжий песик руки лижет.

Вот в ком привязанность без фальши!

А Вы, слыхал, теперь в Париже,

Не стали ближе – стали дальше.

 

А дальше – значит реже вести;

А реже вести – легче строки.

В каком бы ни были Вы месте,

Держусь я ныне правил строгих.

 

Не строгий к Вам лишь песик рыжий –

Поводит глазками льняными.

Вы ж для меня в числе убывших

Под грифом значитесь «Иные».

 

Есть у иных такая тяга:

Им без парижей жизнь безвкусна.

– Ну что, пошли гулять, бедняга,

Пока беглянки место пусто.

 

 

ВЕСЕННИЙ СОН

 

Вошла под шепот ветерка

В мой сон как тень,

В руках, обернутых в шелка,

Держа сирень!

 

А голос – нежный, неземной,

Несущий весть:

– Вчера мне снился образ твой –

И вот я здесь.

 

Прошу принять меня как дар,

Без лишних слов.

Какой чудесный будуар!

Какой альков!

 

А впрочем, я переживу

И эту блажь:

Я соглашусь для рандеву

И на шалаш.

 

И раз уж мы наедине,

Под сна плащом,

Не заплатить ли дань весне?

Когда еще?

 

 

ТЫ СНИЗОШЛА ВЕНЦОМ ФАНТАЗИЙ...

 

Ты снизошла венцом фантазий,

Строкою завтрашних стихов –

Как взор чарующий оазис

Среди бескрайности песков.

 

Явилась мне небес наградой,

Обожествленная красой,

С росою утреннего сада,

С глотком прохлады в тяжкий зной.

 

Втекла ручья струею свежей –

Как дух, как вечный абсолют,

Преобразив улыбкой нежной

Души беспечной неуют.

 

В соединении незримом

Без лишних слов и суеты

Мы стали вдруг неповторимым

Великим целым – я и ты.

 

И пусть покажется не новым

Один, приставленный к нулю,

Но десять букв дают три слова –

Заветных: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.

 

 

СУДЬБЫ НЕСЛОЖЕННОЙ ГЛАВЫ...

 

Судьбы несложенной главы

Сегодня мне не жалко.

Не я виновен в том, не Вы,

И даже не гадалка.

 

Не стала встреча двух сердец

Союзом непреложным,

Но все ж, как нежных чувств певец,

Ищу я плюсы в прошлом.

 

И если, перьями звеня,

Свободна птица счастья,

Пусть Вам наденет от меня

Браслетик на запястье.

 

А я, сколь птицу ни лови,

Уж счастлив тем, что Вами

От безответности любви

Когда-то был избавлен.

 

 

ВЕТЕР ЛЕТ, ПРИВЫКАЯ СТУЧАТЬСЯ В СТЕКЛО...

 

Ветер лет, привыкая стучаться в стекло,

К нам уже не особенно строг.

С каждой встречей с тобой в дом приходит тепло –

На короткий, но все-таки срок.

 

Ты назавтра уйдешь, и, тебя не виня,

Я останусь на прежней меже.

Между «после» и «до» ничего не менять

Привыкаем, наверно, уже.

 

Пусть твердят, что привычки в порядке вещей,

Мол, за них не особенно бьют,

Я твоей, по привычке, желаю душе

Обрести наконец-то приют.

 

 

НОЧЬ

 

В ночи прокричит незнакомая птица,

Подернется свод паутинками звезд,

Почувствую я, тебе снова не спится

Вдали от меня за две тысячи верст.

 

Из сада повеет осенней прохладой,

Разбавленной духом стареющих роз.

Прошепчет луна: огорчаться не надо, –

Струясь нежным светом по веткам берез.

 

Безродным щенком где-то всхлипнет калитка,

Седой тишине вопреки ли, в упрек –

И к Богу моя обратится молитва

О том, чтоб тебя от невзгод уберег.

 

 

ТАЛИСМАН

 

Признаться, образ Ваш и ныне

Нет-нет мелькнет в одной из тем,

Но Ваш портретик на камине

Уже не трогает совсем.

 

Смотрю на лик в резной оправе

Как на вчерашнюю главу

И понимаю, Вас не вправе

Судить за редкость рандеву.

 

А эпилог приму как данность,

Ведь автор строк не я и Вы:

Их неслучайная случайность –

В меню прожорливой судьбы.

 

Простим мы в ней такую скверность –

Не отменить же аппетит?

А Вы мою простите дерзость –

Бокал и мой уже налит.

 

Судьба не Золушка в карете,

И сам я вовсе не гурман,

Меня не трогает портретик –

Он мой, простите, талисман.

 

 

ПРОНИКНЕТ НОЧЬ В ПРОЕМ ОКОННЫЙ...

 

Проникнет ночь в проем оконный

Без приглашенья, словно враг,

И в тот же миг тоской знакомой

Меня погрузит в липкий мрак.

 

А следом вены, будто ленты,

Мне станет скручивать в жгуты –

И я почувствую, что где-то

За сотни верст страдаешь ты.

 

Она трясущуюся руку

Протянет, требуя вина,

А у меня пойдут по кругу:

Зачем? за что? и чья вина?

 

– Ее, ее!.. – шакальим воем

В ответ сквозь дым от сигарет. –

Раз от вопросов нет покоя,

Налей и пей – вот мой совет.

 

– Не пью! Противится аорта!–

Советов больше не хочу!

Вы мне с тоской уже до рвоты!

Я лучше вам зажгу свечу.

 

И сбросив тяжких мыслей путы,

– Нет-нет, ее я не виню! –

Я из души ночную смуту

Молитвой тотчас прогоню.

 

 

ОЛЕАНДРОВЫЙ КУСТ

 

Ко мне стучится день вчерашний...

Накинув памяти петлю.

Он мне предложит кофе чашку,

Хотя я кофе не люблю.

 

И поведет дорожкой–змейкой

Туда, где мы в саду густом

Сидим на маленькой скамейке

Под олеандровым кустом.

 

Где под прицелом купидона,

А он в любви неудержим,

Цветы из белого виссона

Смогли мне голову вскружить.

 

Нет-нет, не глаз раскосых зелень,

Я знаю цену их оков,

А олеандровое зелье –

Дыханье нежных лепестков.

 

Всего одна, казалось, встреча –

И мной полученный недуг

Меня хожденьем обеспечил

По лабиринту долгих мук.

 

Сошли года с водою талой,

Печали минули давно,

И мне все то, что с Вами стало,

Могу признаться, все равно...

 

Но… не сказать, что наважденье,

Лишь вспомню я о встрече той –

Приходит легкое круженье,

А с ним и смутный непокой.

 

В душе цветочная гирлянда

Не вызывала бы минор,

Когда б я ядом олеандра

Отравлен не был до сих пор.

 

* ОЛЕАНДР, -а; м. [франц. oleandre] – вечнозелёный южный кустарник с душистыми розово-красными или белыми махровыми цветами и узкими листьями.

Все части растения ядовиты, что связано с содержанием в них олеандрина, корнерина и других сердечных гликозидов. Сок олеандра, употреблённый внутрь, вызывает сильные колики у людей и животных, рвоту и диарею, а затем приводит к серьёзным проблемам в деятельности сердца и центральной нервной системы. Содержащиеся в нём сердечные гликозиды могут вызвать остановку сердца.

 

 

КРОВАВЫЙ ЦВЕТ МАХРОВЫХ РОЗ...

 

Хотел бы я, да не оставить

Воспоминаний прежних лет,

И мне опять злодейка-память

Являет прошлого сюжет.

 

И снова змеями полезли...

Уютный сад, июльский день

И рой махровых роз кордезий,

Собой опутавших плетень.

 

Играя множеством оттенков,

Кровавый цвет, как карта в масть,

В нас зажигательным фламенко

Будил волнующую страсть.

 

Нас закрутило в диком танце,

Обдав потоком жгучих струй...

Ах, эти трепетные пальцы!

Ах, этот жаркий поцелуй!..

 

Где этот сад? где эти розы?..

Сошли в былое с тем огнем.

О Вас я вспомнил слишком поздно

В уединении своем.

 

Уж нет страстей тех – до болезни,

К ним интерес во мне угас,

 

Но вид махровых роз кордезий

Меня волнует и сейчас.

 

У злой судьбы так много каверз.

Вас обвинить я не спешу.

Вот отыщу Ваш прежний адрес

И Вам, возможно, напишу.

 

 

МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ

 

От терний жизни – приступы мигрени.

Мне ни к чему магический кристалл:

Лечу мигрень я веточкой сирени,

Пока еще любить не перестал.

 

Пока еще душа не наизнанку,

Пока еще мозги не набекрень,

Тяну, как вол, любви тугую лямку

И прочь гоню уныние и лень.

 

Я не ищу ни славы, ни богатства,

Не возвожу порок на пьедестал.

Когда любовь – от всех невзгод лекарство,

Она и есть магический кристалл.

 

Ищи ее в жестокой чаще терний.

Когда найдешь, смотри, не загуби...

Всего одна лишь веточка сирени,

А сколько в ней божественной любви!

 

 

СТРАННЫЙ ВИЗИТ

 

Каприз ли, странная причуда –

В боа, чуть сползшего с плеча,

Она, возникнув ниоткуда,

Пришла как будто невзначай.

 

Улыбка та же, бровь резная,

Лукавых глаз голубизна...

Что привело ее, не знаю,

Наверно, ранняя весна.

 

– Ну как ты? Жив?

– Как видишь. Вроде.

Вопросы – будто приговор.

Нет-нет, уж лучше о погоде,

Чем снова слушать всякий вздор.

 

– Я забежала на минутку.

– Зачем?

– Увидеть, что здоров.

Мне рассердиться б не на шутку,

Шутить, однако, не готов.

 

Весна нашла косой на осень,

Красой картинною блеснув.

Зачем пришла, когда не просят,

Не рвусь, как прежде, на блесну.

 

От прошлых лет не жду я чуда.

– Спешу я, милый, есть дела.

Пришла – как будто ниоткуда,

Ушла – как будто не была.

 

 

МАРТИНИ

 

Под сладкий запах алых лилий

Мы с Вами пили до рассвета

Мартини с привкусом ванили –

Вино соломенного цвета.

 

Свечам безумным плавя плечи,

Лихая ночь, огнем пылая,

Быть может, ради этой встречи

Украла Вас у Менелая.

 

Вы, ночи следуя капризу,

Что златокудрая Елена,

Дарили пылкому Парису

Всю сладость царственного плена.

 

В ночи блестел немым упреком

Чужой браслетик на запястье.

Между любовью и пороком

Легло украденное счастье.

 

Нет счастья там, где будут трое:

Небесных сфер законы строги.

Не потому ль на участь Трои

Прямой намек ложится в строки?

 

Воровка ночь, расправив брови,

Сошла главою с гильотины –

И не ваниль, а привкус крови

Я вдруг почувствовал в Мартини.

 

 

ПРЕЛЕСТНО! ШАРМАН!

 

Я вновь застаю себя в позе портретной,

Каминным огнем прогоняющим сплин:

С любовной платформы изменчивым ветром

Снесло, словно щепку, брюнетку Жаклин.

 

От милой Жаклин на холодном граните

Остались на память – прелестно! шарман! –

Сережка с камеей – резной Нефертити,

Букетик камелий и в письмах роман.

 

И что из остатков ее реквизита

В ее оправданье я мог бы извлечь?

Но свой приговор произнес инквизитор:

За ложь и измену немедленно сжечь!

 

Камелии, письма, сережка с камеей

Отправились в пламя: прощайте, Жаклин!

Как старый товарищ, перечить не смея,

Со мной согласился мой верный камин.

 

С пылающим другом из множества истин

Одну, но не ту, что плескалась в вине,

Мы все ж извлекли из шипения писем,

Написанных в стиле мадам Севинье.*

 

Мари де Шанталь, только, чур, между нами,

Я к мудрости Вашей приближен на шаг:

Чем больше людей узнаю вместе с Вами,

Тем больше, как Вы, обожаю собак.

 

– А может, с тобою послушаем Шнитке?

И это пройдет. Не горюй, Командор.

Виляя хвостом, растянулся в улыбке

Со мною согласный и пес лабрадор.

 

*Мари де Рабютен–Шанталь, маркиза де Севинье;, 1626-1696 – французская писательница, автор «Писем» – самого знаменитого в истории французской литературы эпистолярия. В её честь назван кратер Севинье на Венере.

Является автором популярных афоризмов, таких как:

«Неверность могут простить, но не забыть»;

«Чем больше я познаю людей, тем больше люблю собак».

 

 

ПРЕСЛОВУТОЕ «НО»

 

Я влюбился в Нью-Йорк

В яркий день октября:

Он с мажорностью строк

Подарил мне тебя.

 

Развеселый бурлеск,

Ускоряющий пульс,

Вызвал яростный всплеск

Ослепительных чувств.

 

Восхитительный взгляд

Заводной визави –

Сладкий пагубный яд

Неуемной любви.

 

Шелковистых волос

Золотистый виссон,

Сладким запахом роз

Погружающий в сон.

 

Кто бы знал, что за сном

На любви полотно

Ляжет черным пятном

Безобразное «но...»

 

И оно, словно бес,

Погружаясь во вкус,

Вдруг сменило бурлеск

На трагедию чувств.

 

И с минорностью строк

В серый день декабря

Разлюбил я Нью-Йорк,

Где тебя потерял.

 

 

КРЮШОН

 

Неспроста печалится в бокалах

Беспрестанно розовый крюшон –

Терпкий вкус признаний запоздалых

В нем очарования лишен.

 

Нет в нем восхитительности прежней,

Не прельстит букетом нежных слов,

Поутихли прежние надежды,

Примирившись с тяжестью оков.

 

Улеглась чреда напрасных точек

В строчке от оплавленной свечи.

Часа расставанья не отсрочить

Кажущейся вескостью причин.

 

Из бокала с горечью прощальной

Льется заунывное «прости...»

Я крюшон, печаль в нем укрощая,

Тороплюсь ликером развести.

 

 

ЭРАТО*

 

В небе звезд сияют гроздья...

Тени бродят по паркету...

Что за сказочная гостья

Услаждает слух поэту?

 

Не для пошлого разврата,

Пусть и в легком пеньюаре,

Златокудрая Эрато

Щиплет струны на кифаре.*

 

Душу звуком опоясав,

В тайный мир открыв завесу,

Волей Зевса дочь Парнаса

Для поэта служит мессу.

 

Тот под музыку Вселенной,

Слов с небес хватая слитки,

Их за девой вдохновенной

Уложить спешит на свитки.

 

Пробил час – и дева эта,

Светлолика, легкокрыла,

Обернувшись на поэта,

Тихо руку опустила.

 

– Все! И больше не невольте.

Уж сама гоню дремоту.

На прощанье мне позвольте

На свою взглянуть работу.

 

– Боже мой! Какие строки!

Что ж, порадуйте подругу.

Лишь ко мне не будьте строги.

Я пошла. Целуйте руку.

 

И совет: – Прикройте дверце

В царство рацио и мыслей.

Милый друг, пишите сердцем –

Чистым сердцем, без корысти.

 

– В общем, делайтесь моложе.

– Вы куда? Не уходите!

– Я еще вернусь, быть может.

А подругу берегите.

 

*Эрато – (др.–греч.) – муза лирической и любовной поэзии. Родилась в результате союза Мнемосины и Зевса. Ее имя производное от имени бога любви Эрота.

Атрибут музы – кифара – древнегреческий струнный щипковый музыкальный инструмент, сходный с лирой.

 

 

ТРАМВАЙ НОМЕР 6

 

Пускай не часто, но подчас

С судьбой случается, бывает:

В вечерний час увидел Вас

Шесть лет спустя в шестом трамвае.

 

На Вас в трамвайной суете

Смотрел сквозь толщу лиц усталых

И сожалел о встречах тех,

Которых нам не доставало.

 

Вы та же будто... но не та –

Не избежать коросты прозы:

В чертах лица... лета, лета!..

Уже и Ваш заметен возраст...

 

С годами, вижу я, сбылось

И даже то, что не хотите:

По глади бронзовых волос

Пошли серебряные нити...

 

И не предъявите судьбе...

На все всегда своя причина...

Морщины вижу на губе...

– Вы не выходите, мужчина?

 

Кому теперь вменять в вину?..

Мы все не сделаны из стали.

Вы, головой прильнув к окну,

Дремали, видимо, устали.

 

Что мне бы в Вас еще прочесть?..

Я на часы взглянул – бывает:

Они показывали шесть,

Шесть лет спустя в шестом трамвае.

 

Не буду женщину будить,

Судьба ведь та еще плутовка.

– Простите, мне тут выходить,

Чуть не проехал остановку.

 

 

АУТОДАФЕ

 

Зачем зашел я в старое кафе?

Красе мадам, без всяких реквизитов,

Я огласил бы аутодафе,

Когда бы был Великий инквизитор.

 

И снова рок объятия простер.

Я им уже до чертиков запуган.

Определенно: сразу на костер!

Вот только жаль почтенного супруга.

 

Солиден... лыс... хотя и не маркиз,

Не финансист, но, думаю, в обойме.

Он ей достался, видимо, как приз,

Она ему досталась, как обои.

 

Да, славно поработала фреза:

Она все та же, стала даже краше.

Тут наши с нею встретились глаза.

Супруг-то Ваш годится Вам в папаши.

 

Я стал ее рассматривать в упор...

Что с Вами? Вы краснее помидора...

Довольно, отменяю приговор:

Должна же быть у женщины опора.

 

Бежали мысли путанной строкой...

Я не сержусь и даже не ревную.

Зачем мне нарушать чужой покой,

Вас лучше с той строкою зарифмую.

 

Адью! Желаю ветра в паруса.

– Вина! Гарсон! Держи свою монету!

Костер – чертям! Да здравствует краса!

Чем жить еще бродячему поэту?

 

 

ЕСЛИ БЫ...

 

Если бы лил не сентябрьский дождь,

Дул бы не южный, а северный ветер,

Так и шагали бы врозь по планете,

С грустью теряясь в следах от подошв.

 

Если бы ты за зонтом не неслась,

Если бы сам он, ломаясь от ветра,

Не угодил в мою шляпу из фетра,

Разве бы встреча сердец удалась?

 

Если бы вечер на день поменять,

Если бы с губ не сорвалось: «Простите!»,

Если б не зонт мой – наш общий спаситель,

Под руку ты не взяла бы меня.

 

Если б не смел я в глаза заглянуть,

Если бы в них не увяз, как в трясине,

В этих глазах мне, божественно синих,

Не довелось бы и ныне тонуть.

 

Может, и наш бы ушел дилижанс,

Если б не эти случайные «если»,

Может, судьба, все случайности взвесив,

Нам подарила спасительный шанс.

 

 

ПОРТРЕТИК В БРОНЗОВОЙ ОПРАВЕ...

 

Ее забыть я был бы вправе,

Но как стереть глубокий след?

Портретик в бронзовой оправе

Нашел я в хламе прошлых лет.

 

О, этот взгляд из подземелья!

Богини грез зеленый яд!

Я пить ее хмельное зелье

Когда-то был безумно рад.

 

Служа прелестнице забавой,

Глупец, вкусивший сладость уз,

Вбирал в себя бальзам с отравой,

Как верный раб, из страстных уст.

 

Однако... страсть дружна с изменой.

Притворных чувств недолог срок:

Любовь сказалась легкой пеной,

В волне же прятался порок.

 

Как часто мы, и в это верит

Из нас, наверное, любой,

Страстям распахивая двери,

Впускаем, думаем, любовь.

 

Меж ними грань тонка и зыбка –

Сродни игре кривых зеркал,

Когда за милою улыбкой

Вдруг обнажается оскал.

 

И до поры, не видя грани,

Невольно делаясь больны,

Живем мы в сладостном дурмане,

Желаний чувственных полны.

 

Но... ныне я от них свободен...

Теперь уже слуга пера,

Греховной жизни на исходе

Их предаю суду костра.

 

И, междометием отметив,

Над прошлым я не господин,

В оправе бронзовой портретик

Отправил в пламенный камин.

 

 

ЗАЧЕМ-ТО ВИДЯТСЯ ВО СНЕ...

 

Зачем-то видятся во сне

Одни чужие лица,

А ты, как ясный образ, мне

Уже не стала сниться.

 

И там, в сплетеньях тайных сфер,

Где даже мысли виснут,

Ищу тебя среди химер,

Иллюзий и бессмыслиц.

 

Едва мелькнет размытый лик,

Скользнув прозрачной тенью,

И я почувствую на миг

Твое прикосновение.

 

Иль вдруг под неба простыней

В сиреневых закатах

Повеет сладостной струей

Волос знакомый запах.

 

– Ну где ты? – слов бросаю горсть

В незримую помеху.

Но мой отчаянный вопрос

Ко мне вернется эхом.

 

Застынет точкой над водой

Неведомая птица,

И снова странной чередой

Пойдут чужие лица.

 

 

ТЫ ЯВИЛАСЬ ГОТОВЫМ ПОРТРЕТОМ...

 

Ты явилась готовым портретом –

Со смешинкой в зеленых глазах,

Обожгла, словно шлейфом кометным,

И ушла, ничего не сказав.

 

Пронеслась, как мгновение, кратким

Вихрем бронзово-медных волос,

На холсте оставляя к загадке

Навсегда безответный вопрос.

 

От кометы отпавший осколок,

Исполняя вторичную роль,

С «почему?» сотней тысяч иголок

Наносил нестерпимую боль.

 

Не желая в попытках напрасных

Лишь усиливать чувство вины,

Твой портрет «Неизвестная в красном»

Хладнокровно убрал со стены.

 

День и ночь чередой неизменной,

«Почему?» заменяя на «пусть»,

Со страницы души постепенно

Стерли ластиком горечь и грусть.

 

В редких снах – незнакомые лица,

В них тебя не заметно уже,

Но а я, как и прежде, молиться

О твоей продолжаю душе.

 

 

ВУАЛЬЮ ЗВЕЗД ПОКРЫТО НЕБО...

 

Вуалью звезд покрыто небо.

Морфей парит над дымкой грез.

Луна, взойдя на смену Феба,

В ветвях купается берез.

 

Гори она в самом Аиде,

Ее за свет благодарю,

Но не Селене с Артемидой

Я предпочтенье отдаю.

 

Их не сравнить с моей богиней,

Объятьем скованной тугим.

Ей дарит скрипка Паганини

Свои сонаты – вечный гимн.

 

Закон любви не мной положен.

Страстей земных поклажа – ложь.

Скажи, что может быть дороже

Сердец на брачном ложе дрожь?

 

О, как прекрасен лик царицы!

Пред ней Морфей клонится ниц.

Царицы веки, словно птицы,

Мерцают крыльями ресниц.

 

Богини нежная улыбка

Влечет призывно на Олимп...

На пике нот смолкает скрипка,

Издав со стоном легкий всхлип.

 

Уходит ночь... Пусть будет завтра...

Шепчу, волос целуя медь:

– Так рад, что ты не Клеопатра,

Чтоб утром мне не умереть.

 

 

СВЯТАЯ НОЧЬ

 

В объятьях ласковых алькова

Над изголовьем два крыла.

Ночь, освященная любовью,

Благословенна и светла,

Благословенна и светла...

 

Роз лепестки целуют простынь,

Волнуя чувственный бокал –

В нем пузырьков златая россыпь,

Сродни зари алмазным росам,

Искрится в отблесках зеркал.

 

Свеча, сгорая от смущенья,

Вслед лепесткам кровавых роз

Купает с явным наслажденьем

Свои серебряные тени

В ручьях запутанных волос.

 

Дрожат приспущенные шторы.

Свеча: – Я вас не тороплю.

– Люблю!» – небесным приговором,

И эхо следует с повтором:

– Люблю, люблю, люблю, люблю...

 

Вконец устав, едва мерцая,

Сердец биенью в унисон

Свеча в молитве, тихо тая:

– Храни влюбленных, ночь святая, –

Под стон протяжный сходит в сон.

 

В объятьях ласковых алькова

Над изголовьем два крыла.

Ночь, освященная любовью,

Благословенна и светла,

Благословенна и светла...

 

 

ПРИТЯЖЕНИЕ ДУШ

 

У судьбы про запас много улочек тесных.

На одной из таких в неприглядной глуши

Чей-то росчерк пера неких сфер поднебесных

Двум сердцам обнаружить себя разрешил.

 

Дождь апрельский, лаская капризные лужи,

Торопился исполнить торжественный туш.

Как бы встречу сердец ни назвали кликуши,

Я ее бы назвал притяжением душ.

 

И десницей судьбы провидения Гений

Бросил к нашим ногам подходящий резон:

Я тебя, взяв за локоть, без тени сомнений

Пригласил, не спросив, под спасительный зонт.

 

Шли мы к белому храму по мокрой тропинке,

Теплый дождь, веселясь, омывал купола.

Ты, ладошкой смахнув незаметно слезинку:

– Как же долго, – сказала, – тебя, я ждала.

 

 

ТАЕТ ВЕЧЕР В ОСЕННЕМ ВИНЕ...

 

Тает вечер в осеннем вине.

Медь заката морщинит гардины.

От увядших цветов на стене

Тени горбят усталые спины.

 

От свечи расползается свет

По расщелинам мрачного дома.

Над холодным камином портрет

Проступает фигуркой знакомой.

 

И лицо – мне знакомо оно,

Взгляд с улыбкой знакомы – и что же?

Не скажу, что уже все равно,

Но как будто на это похоже.

 

Может быть, возрастная пора

С каждым шагом утраты врачует:

То, что вдруг приглянулось вчера,

Нас сегодня, увы, не чарует.

 

Отчего? – не спросить у свечи,

И сама уже скоро не спросит;

Просто скуку с тоскою к ночи

Мне навеяла поздняя осень.

 

 

КАК ИЗБАВИТЬ СЕБЯ ОТ ИЗБИТЫХ КЛИШЕ...

 

Как избавить себя от избитых клише?

Кто-то скажет: «Попробуй прополис».

Мне станичной глуши тишина по душе,

А тебе по душе мегаполис.

 

Вреден мне мегаполиса каменный лес,

Ядовита обитель Минервы.

Мне по сердцу цветущий вишневый навес –

Верный способ излечивать нервы.

 

Лет пугающий блеск – сединой на висках...

Для души не гораздо ли проще

Разменять твой скворечник в бетонных тисках

На палатку в березовой роще?

 

Соберусь и тебя с ошалелой весной,

Согласись, что и это неплохо,

Увезу хоть в шалаш под пушистой сосной

На ковер из парчового моха.

 

 

СКАЖИ – И Я К ТЕБЕ ПРИМЧУСЬ...

 

Сгорая в пламени огня,

От вожделенья плачут свечи...

Теченье времени меня

Своим дыханием не лечит.

 

Что мне до слез капризных свеч?

Судьба роман уже сверстала,

А в нем страниц нечастых встреч

Нам так с тобой недоставало.

 

Скажи – и я к тебе примчусь

С клубком несбывшихся мечтаний

Из невостребованных чувств

И нерастраченных желаний.

 

У мирозданья на виду,

Судьбу избавив от недуга,

Мы утолим, к ее стыду,

Всю недолюбленность друг друга.

 

 

СНОВА...

 

Может быть, и хранятся ответы

В тайных комнатах дерзкой весны,

Но зачем, нарушая обеты,

Ты крадешь мои ветхие сны.

 

Снова запах лаванды от кожи

Набегающей легкой волной

Учащает дыханье на ложе,

Что когда-то делила со мной.

 

Снова тихие шорохи ночи

В утомлении лунных лучей,

Снова шепот чреды многоточий:

– Только мой ты и больше ничей.

 

Хороводит видением смутным

То ли явь, то ли призрачный сон

До тех пор, пока раннее утро

Не окрасит проемы окон.

 

Снова ляжет на сердце осадком

До конца не понятная грусть,

Снова сна разгоняя остатки,

О спасеньи твоем помолюсь.

 

 

ТЫ ВЛЕТЕЛА КАК ЯРОСТНЫЙ ПРАЗДНИК...

 

Яркой фразой в коротком рассказе,

Не держась за черты и межи,

Ты влетела как яростный праздник

В мою скучную серую жизнь.

 

Под весенние звуки свирели

Накатила волною на риф,

Сладким запахом юной сирени

От унылого сна пробудив.

 

Птицей юркой в смешном оперенье

Ты впорхнула, внезапная, в дом

И меня в колдовском озареньи

Опьянила цветочным вином.

 

Все сошло: и сомненья, и муки...

До того непокорный судьбе,

Отдавая себя на поруки,

Я, как есть, растворился в тебе.

 

 

ЕЖАСЬ, КУТАЕТСЯ ВЕЧЕР...

 

Ежась, кутается вечер

В кашемировую шаль.

Несговорчивые свечи

Льют с горячих плеч печаль.

 

По зеркальному безбрежью

Свет растерянный скользит,

Пряча лучики надежды

В тонких складках жалюзи.

 

От сирени в красной вазе

Тени вьются по стене.

Недосказанные фразы

Тают в розовом вине.

 

В мыслях грешных кто-то тайный

Чертит дуги и круги,

А в тревожности случайной

Чьи-то слышатся шаги.

 

Где-то скрипнет половица,

Ей – вторая отвечать.

Впору, видно, помолиться,

Чтоб стряхнуть с души печаль.

 

 

ВДОВА КЛИКО

 

Метель беснуется в ночи.

Трещит поленьями камин.

В гостях – Жаклин, а от свечи –

Благоухающий жасмин.

 

Хлопок «Клико» и возглас: – Ах!

Янтарный блеск в глазах ма шер

И след дразнящий на губах

От шоколадного драже.

 

– Вы вновь ко мне из царства снов?

– Слова, мой друг, опять слова.

К чему клубок напрасных слов,

Когда кружится голова?

 

– Давай уйдем от лишних тем.

На сердце, право, нелегко.

Пришла – и будь доволен тем.

Чем ты разбавил мне «Клико»?

 

– Как ты неловок, мой корнет! –

Твоя «Вдова» на мне уже.

– Позвольте с губ похитить след

От шоколадного драже?

 

 

В БЕГЕ ДНЕЙ И НОЧЕЙ ВЕРЕНИЦ...

 

В беге дней и ночей верениц,

Не осудишь ведь суетность буден,

В вечном шелесте жизни страниц

Нас столкнули капризные судьбы.

 

Мы, спустившись с гордыни вершин,

От небес получили по плюсу,

Заплатив глубиною морщин

И еще сединою по вкусу.

 

То ль с годами пожухла трава,

То ль сбывается чье-то пророчество,

Разгораться, как прежде, дровам

Почему-то в камине не хочется.

 

Видно, мы на вершок подросли.

Ни к чему нам ключи и отмычки.

Не пришлись: в нас уже проросли

Обойтись друг без друга привычки.

 

 

ЧУЖАЯ

 

Судьба в своей текучести беспечной

Вдруг удивит чредою перемен:

Привез ее в морозный серый вечер

Спортивный серебристый «Ситроен».

 

В лице мадам – корабль сел на рифы,

Ночная хмурь, сместившая зарю.

– Простите, друг, но в Вас волшебной нимфы,

Как прежде, я уже не узнаю.

 

Сошла на нет кудесница лесная.

Впитали сталь зеленые глаза.

– Чужая Вы, я Вас такой не знаю,

Ушла от Вас девчонка-егоза.

 

– Мне плохо! – тихим голосом, печально.

Устала я.

– Устали быть собой?

– Молчи, молчи... Устала и скучаю,

Но так слаба, чтоб ссориться с судьбой.

 

Похоже, явь стократ печальней были.

С чего бы вдруг морщинки на губе?

– Замечу, что не мне Вы изменили,

Вы изменили верности себе.

 

Ей на лицо упала тень густая.

– Казни меня, но только не гони.

– Я не гоню Вас, что Вы, – отпускаю.

Идите с миром.

– Милый, обними.

 

– Побудь со мной еще немного рядом.

– Мадам, Вы не устали от измен?

Чужая Вы. Чужого мне не надо.

Вас ждет – адью! – спортивный «Ситроен».

 

 

И СНОВА НОЧЬ...

 

И снова ночь... видений смутных сонм

Спешат унять дрожащие ресницы.

И снова стон, и снова тот же сон,

В котором наша встреча повторится.

 

Поры былой деньки умчались прочь –

Не долгой, но веселой, безмятежной, –

Оставив мне зачем-то эту ночь

И сон, где мы счастливые, как прежде.

 

В сиянье звезд насмешница луна

По небосводу золотом разлита.

Я вновь вхожу в ручей того же сна

С обрывками Иисусовой молитвы.

 

 

ГРАНАТОВАЯ ЛОЖЬ

 

Душистое амбре, вздыхая виновато,

Спешило источать дрожащее «Бордо»,

Окрашивая в цвет кровавого граната

Последний встречи час и всё, что было до.

 

Ажур ненужных слов звучит как откровенье.

За золото любви фальшивый выдан грош.

Я слушаю тебя и пью без сожаленья

С гранатовым «Бордо» гранатовую ложь.

 

Последняя строка последнего свиданья,

Вершит последний слог усталое перо.

Тому, чему не быть, не нужно оправданий,

В игре остывших чувств не выпадет зеро.

 

– Прости меня, мой друг… и я тебя прощаю…

С измученным «прощай!» раскручена праща.

Портретик в серебре я молча возвращаю,

Им радость первых встреч зачем отягощать.

 

Растаяли шаги твои в ночной прохладе.

Кровавое вино разлито на столе.

Оставлен влажный след коралловой помады –

Коралловым колье – на тонком хрустале.

 

 

ГОРНОСТАЙ

 

Мы расстались с тобой в день весенний – последний,

А увиделись вновь в первый вечер зимы.

В то, что прежде казалось исчезло бесследно,

Не судьбой ли опять были втянуты мы?

 

Ты все прятала личико в нежную шубку.

Стройный стан, не стесняясь, ласкал горностай.

– Повезло горностаю, – заметил я в шутку.

– Мне совсем не до шуток, мой друг. Перестань!

 

– Извини... Ты меня ненавидишь, наверно?

Вечер стал на себя примерять полумрак.

– Не сердись, дорогой, это, кажется, нервы.

– Понимаю.

– Прости... Без тебя мне никак.

 

Тут и там светлячки – по небес покрывалу.

– Я устала... Глупа... Никому не нужна.

– Успокойся... Не плачь... Мы начнем все сначала,

Будем вместе умнеть – в этом ты не одна...

 

Гроздья звезд – словно птиц бесконечные стаи, –

Мириадами свеч прорастали в ночи...

Может быть, до сих пор и везло горностаю,

Но теперь мне придется его огорчить.

 

 

ОСЕННИЙ РОМАНС

 

Старый парк берендеем лихим заколдован:

Пруд, ограда, скамья – будто в сказочном сне.

Ты в боа Айседоры сошла с фаэтона

И с улыбкой Джоконды подсела ко мне.

 

Вновь в усталой душе, вызывая тревогу,

Прежних чувств принялась пробуждаться волна.

– Как живешь, дорогой?

– Ничего. Слава Богу.

– Всё один?

– Как и прежде. А ты?

– Не одна.

 

– Вышла замуж?

– Заметно?

– На сей раз удачно?

– Всё язвишь? Не кусайся. Какой листопад!

– Любишь мужа? – Конечно.

– А он? – Однозначно.

– Поздравляю. – Спасибо.

– Ну что же, я рад.

 

– Но, как видишь, тебя я еще не забыла.

– Ты как будто все та же и все же не та.

– Помню нашу любовь. – Да когда это было?

– Мне пора. – Понимаю. – Я так занята.

 

Под осенний романс опадающих листьев

И печальные вздохи редеющих крон –

«Не хандри, монсеньор» – мягкой поступью лисьей

С легким шлейфом «Диор» отошел фаэтон.

 

 

НЕВЗНАЧАЙ В ХРУСТАЛЬНОМ СКВЕРЕ...

 

Радость – сменщица потери

Стерла горечь и печаль:

Мне ее в хрустальном сквере

Подарил шутник февраль.

 

Каждый миг февральской шутки

Точно взвешен на весах:

Мне навстречу в лисьей шубке

Шла красавица в слезах.

 

А шутник еще и меткий,

Да на выдумки горазд:

На нее с сосновой ветки

Вдруг скатился снежный пласт.

 

Я же мистер, а не миссис,

От себя не убежать:

Из-под снега шубку лисью

Тотчас стал освобождать.

 

– Может, снег, сроднившись с мехом,

Вам удачу принесет.

– Мне сегодня, – с горьким смехом, –

Почему-то не везет.

 

– Все потери не случайны.

Будем двигаться вперед?

Пусть же наши две печали

Обратятся в антипод.

 

Невзначай в хрустальном сквере

– Мне февраль: «Не ошибись!» –

Потерялись две потери

И две радости нашлись.

 

 

В ГУСТОЙ ТОЛПЕ, БЕГУЩЕЙ В НЕБЫЛЬ...

 

В густой толпе, бегущей в небыль,

В потоке ветренной судьбы –

Как нам сойти с ее тропы? –

Увидеть Вас готов я не был.

 

На миг в людских фигур просветах

Я Ваш поймал случайный взгляд –

И вновь взлетела вверх монета,

И вновь желанием объят.

 

Себя, пусть Вами не был узнан,

Хотел заставить: позови!

Но встрепенулся в сердце узник

Не мной отвергнутой любви.

 

Заложник вечного сюжета

Судьбу о встрече не просил.

Прервав падение монеты,

Он Вас с толпою отпустил.

 

 

АПОФЕОЗ

 

Дрожит последний лист березы,

Смертельный чувствуя мороз.

Как злой судьбе апофеоз –

Шипы на голом теле розы.

 

– Прости. Закончен разговор.

– Прощай! – Судьбы размашист росчерк.

Палач: – Товар любви просрочен! –

Занес отточенный топор.

 

Злодейка Смерть скривила рот.

Кровь поползла по эшафоту –

И по былой любви уходу

Заплакал снова небосвод.

 

 

ТЫ МЕНЯ ОТЫЩИ...

 

Ты меня отыщи в бесконечности серой,

В бирюзовый рассвет за собой позови,

В край березовых грез, неутраченной веры,

В мир оживших надежд и небесной любви.

 

Из замерзшей души прогони злую стужу,

Словно птицу в ладонях, дыханьем согрей,

Я тебе прошепчу: ты мне дорог и нужен,

Лишь меня отыщи, умоляю, скорей.

 

Из ромашек браслет мне надень на запястье,

За печали потерянных лет не взыщи.

Я тебе возвращу васильковое счастье,

Только ты не забудь и меня отыщи.

 

 

В ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР С ПОРЫВАМИ ВЕТРА...

 

В поздний вечер с порывами ветра

Лезут в память пейзажи Коро.

Мне б от мэтра хоть шляпу из фетра,

Что б прогнать настроенье Пьеро.

 

Злые нотки собак перебранки

Ветру в такт нагоняют хандру.

Ваш портретик в серебряной рамке

Не зовет почему-то к перу.

 

Нет от лика былого волненья,

Пусть по-прежнему светел и мил.

Не приходит к Пьеро вдохновенье –

Он, наверное, Вас разлюбил.

 

 

ТЕБЯ В ЛЮДСКОЙ ГУДЯЩЕЙ МАССЕ...

 

Тебя в людской гудящей массе

Я не ищу в случайных лицах.

Душа из пепла чувств угасших

Едва сумела возродиться.

 

И в ней, очищенной печалью,

Где нет и тени укоризны,

Взошли за вешними лучами

Ростки желаний новой жизни.

 

Я не ищу тебя, как прежде.

Душа, излеченная болью,

Оделась в свежие одежды

И стала полниться любовью.

 

 

МОЙ СЛОГ НЕУКЛЮЖ...

 

Мой слог неуклюж и порою язвит,

И все же с давлением лет

Все чаще я им призываю к любви,

Которой, быть может, нет.

 

Все чаще с потерей, сбивающей спесь,

Строка устремляется ввысь,

И я понимаю, что все-таки есть! –

И жизнь обретает смысл.

 

А что еще есть для спасенья души?

Пусть ложь над страною кружит,

Мой слог неуклюж, но взывает с вершин

Любовью окрасить жизнь.

 

 

ТЕПЕРЬ В ТЕБЕ ЛЮБЛЮ Я ОСЕНЬ...

 

– Когда-то я...

Была и юной, и красивой,

Свежа как веточка сирени.

– В тебе, такой невыносимой,

Любил тогда я цвет весенний.

 

– А что теперь?

Теперь стара я и плаксива...

Гляди, уже морщины, проседь...

– Теперь ты ярче и красивей –

Теперь в тебе люблю я осень.

 

 

ПРЕДЧУВСТВИЕ ВЕСНЫ

 

То ль обиду время лечит,

То ли явью стали сны,

Для меня с тобою встреча –

Как предчувствие весны.

 

Глаз волнующая зелень,

Губ узор, косая бровь –

Словно пагубное зелье,

В венах вновь взбурлили кровь.

 

Грациозная походка –

Дикой хищнице под стать...

Ох, я чувствую, находка

Может вновь пропажей стать.

 

Впрочем, это и не важно,

Тщетно прошлое винить,

Ведь весны, с пропажей даже,

Ни за что не отменить.

 

 

ЧЕЙ, НЕ ЗНАЮ, РУКИ...

 

Чей, не знаю, руки,

но с ее мановеньем незримым

На скалистом пути

двух сердец на любви эверест

Мы в какой-то момент,

перестав быть дыханьем единым,

Разделили на два

нам когда-то доверенный крест.

 

Кто – на «Ист», кто – на «Вест»,

потащились мы, словно калеки,

Греясь памятью дней

лучших лет у холодной стены.

И дрожали в ночи

без конца воспаленные веки

Под мерцание свеч,

угасающих с чувством вины.

 

Сорок суетных лет

тонкой струйкой стекали по стеблю,

Наполняя собой

два сосуда, вмещающих жизнь.

Мы, платя по счетам,

обошли по периметру землю

И на той же тропе,

поседевшие, снова сошлись.

 

Вечным зовом любви

яркий свет излучала вершина...

– Я устала, мой друг,

без тебя не осилить. Прости.

Отвечал, протянув ей

дрожащую руку в морщинах:

– Мы едины опять –

значит вместе сумеем взойти.

 

 

АЙ ЛЕФТ МАЙ ХАРТ ИН САН-ФРАНЦИСКО...

 

А мне бы взять билет обратный

В былое этак лет на шесть

И в Сан-Франциско снова сесть

На голубой трамвай канатный.

 

И укатить от дней-пираний,

От воронья грядущих лет

Туда, где Энтони Беннетт*

Звучит в прибрежном ресторане.

 

В тот день нам все казалось важным:

И гладь воды, и небосвод,

И в белом толстый теплоход –

Невозмутимый и вальяжный.

 

И даже мой плохой английский,

К нему фруктовое желе,

«Нуво–живое–Божоле»

И танец – трепетный и близкий.

 

– Как Вы, мадам, однако робки...

Как Вы застенчивы, мадам...

Но я огласке не предам

Все то, что просится за скобки.

 

Недолго время наслаждений.

Семь дней промчались парой строк,

И наш, и так короткий, срок

В конце ужался до мгновенья.

 

Окончен бал, задули свечи...

–Тебе сама я позвоню...

Вас за молчанье не виню:

Наверно, стал и сам застенчив.

 

Спешат в неведомое годы

Уже со скоростью молвы...

Где Вы теперь, и там ли Вы?

Где в белых фраках теплоходы?

 

И где Ворота Золотые, *

Пролив и остров Алькатрас?*

Где Ваши профиль и анфас

И Ваши волосы густые?

 

Ушло... исчезло в сером тоне...

Пора бы чувствам и остыть,

Но окончательно забыть

Вас не дает проклятый Тони.

 

Прощаться лучше по–английски.

Сижу в дыму от сигарет

И повторяю за Беннетт:

– «Ай лефт май харт ин Сан-Франциско...»,

«Оставил сердце в Сан-Франциско...»

 

*«Ай лефт май харт ин Сан-Франциско...» («Я оставил своё сердце в Сан-Франциско») – песня, наиболее известная в исполнении американского певца Тони Беннетта,

его визитная карточка.

*Энтони (Тонни) Беннетт – (англ. Tony Bennett) – американский эстрадный певец традиционной свинговой и поп-музыки с элементами джаза.

*Ворота Золотые – пролив, соединяющий залив Сан-Франциско с Тихим океаном, мост в городе Сан-Франциско, проходящий через пролив Золотые Ворота и парк в Сан-Франциско.

*Алькатрас – остров в заливе Сан-Франциско, бывшая тюрьма, теперь музей.

 

 

МАРИНА

 

Зрелой памятью ведомый,

К ней – царице юных грез,

Я опять тропой знакомой

Тороплюсь с букетом роз.

 

Море чувств – до кома в горле,

Роз букет несу как крест.

Вот он дом – тридцатый номер,

Третий, кажется, подъезд.

 

Юность дверце растворила,

В кровь впустив адреналин:

Те же красные перила,

Тот же стен ультрамарин...

 

Столько лет, а в сердце нежном

Снова дрожи не унять –

Вновь стою с надеждой прежней

У квартиры сорок пять.

 

На звонок – девчушка.

– Можно?

– Вам кого? – в глазах испуг.

– Мне Марину, – осторожно. –

Я ее старинный друг.

 

Вспомнил вдруг Ассоль из Грина –

Жениха у моря ждет...

– Друг? Но бабушка Марина

Никого не узнает.

 

– Можно? – и за внучкой следом...

В зале, в кресле у окна

Под пушистым красным пледом,

Я едва узнал – она!

 

И присел на пуфик рядом,

Словно в юные года...

Как она была бы рада,

Если б только… вот беда!

 

Жизнь порой дешевле пенни...

Эх вы, грезы-миражи...

Я царице на колени

Тихо розы положил.

 

Если ты от чувств не плакал,

То, наверно, не любил –

Роз любимых нежный запах

Вдруг Марину пробудил.

 

Но едва открылись веки,

Цвет безумных мутных глаз,

Признаюсь, меня навеки

До глубин души потряс.

 

В них, когда-то чистых, ясных,

Вместо сини стыл металл.

– Это я, Марина. Здравствуй. –

Ей, волнуясь, прошептал.

 

Лучше б это все мне снилось...

Что я ждал? Метаморфоз? –

Ничего не отразилось

На лице царицы грез.

 

И затем – как жизнь жестока! –

В пальцах розу теребя,

Вновь Марина, будто в кокон,

Не спросясь, ушла в себя.

 

Что я мог? Закрылось дверце.

Руку ей поцеловал

И промолвил с болью в сердце:

– Я тебя не забывал.

 

До чего судьба ранима!

Каждый миг неповторим.

– До свидания, Марина.

Мы еще поговорим.

 

 

ВЫ ЛЕТОМ БАБЬИМ ВНОВЬ ВОРВАЛИСЬ В ОСЕНЬ...

 

Вы летом бабьим вновь ворвались в осень.

К лицу мадам осенний кардиган,

Лишь не идет быть с дамской папиросой,

Ведь я уже давно не хулиган.

 

Позвольте мне с волос убрать листочек,

Позвольте ручку Вам поцеловать.

От редких встреч и частых многоточий

И Вам, и мне придется отвыкать.

 

Такая жизнь. Устали. Понимаю.

От важных дел попробуй откажись.

А я устал быть в ней все время с краю

И повторять за Вами: это жизнь.

 

Еще листок... пора готовить грабли –

Прибрать в душе, с душою не шали...

Пришли вчера ко мне Вы с летом бабьим,

Сегодня с бабьим летом отошли.

 

 

МАДАМ, ИНЫЕ ВЕЧЕРА...

 

Мадам, иные вечера,

Иное все и даже фразы.

Да я и сам еще вчера

Был жертвой Вашего отказа.

 

Теперь, признаюсь, Ваши «нет» –

Предмет забавы и курьеза,

И я уже не тот корнет,

Чтоб относиться к ним серьезно.

 

Сегодня Ваш ответ любой...

Но-но, мадам, держитесь стойко!

Во мне Вы вызвали любовь,

Не в силах быть ее достойной.

 

Ну что же... перышка к ладье?

Мерси. Простите, что колючий.

Не упадите! Всё! Адье!

Пишите письма. Ваш поручик.

 

 

ЕЩЕ ЛИСТВЕ НЕ ВРЕМЯ ПАСТЬ...

 

Еще листве не время пасть,

Не время серому ненастью,

А мы погоде наше счастье

Уже позволили украсть.

 

Со звуком, воющим в трубе,

Оно развеялось по ветру...

Наверно, зря бросал монету

Я на него своей судьбе.

 

Пришло за счастьем в пол гроша

И понимание однажды,

Что на пути с потерей каждой

Я ближе к мудрости на шаг.

 

Нет-нет, еще не время пасть

Листве и серому ненастью.

Быть может, к нам под маской счастья

Ходила низменная страсть.

 

 

СЕНТЯБРЬ ЧТО-ТО ЗАГРУСТИЛ...

 

Сентябрь что-то загрустил,

Страницы осени листая...

С одной из них за птичьей стаей

Я Вас когда-то отпустил.

 

Уж ветер принялся стелить

Бульвары листьями – несносен.

Вы с кем сегодня эту осень

Предпочитаете делить?

 

Шальному ветру в унисон

Грозится ливень неуютом.

Зачем и Вы виденьем смутным

Опять тревожите мой сон?

 

Не вспоминайте обо мне,

Вас отпустил, как Вы просили.

Теперь сломать и Вы бессильны

Мою привычку к тишине.

 

 

ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ

 

От волненья свеч искрится

Проседь стареньких гардин,

А по дому дух струится –

Очистительный жасмин.

 

День грядущий – в дымке зыбкой...

О вчерашнем не горюй,

Лучше мы с тобой с улыбкой

Покоримся сентябрю.

 

Что наступит, то и будет,

Нас невзгодам не сломать.

Станем все сюрпризы буден

Благодарно принимать.

 

О былом, прощаясь с летом,

Лишь немного погрустим,

И, укрывшись мягким пледом,

Лету горести простим.

 

Нам, сентябрь, не завидуй

И судить нас не спеши.

Обещаем, что обиду

Мы прогоним из души.

 

 

СТРАННЫЙ ВИЗИТ

 

Каприз ли, странная причуда –

В боа, чуть сползшего с плеча,

Она, возникнув ниоткуда,

Пришла как будто невзначай.

 

Улыбка та же, бровь резная,

Лукавых глаз голубизна...

Что привело ее, не знаю,

Наверно, ранняя весна.

 

– Ну как ты? Жив?

– Как видишь. Вроде.

Вопросы – будто приговор.

Нет-нет, уж лучше – о погоде,

Чем снова слушать всякий вздор.

 

– Я забежала на минутку.

– Зачем?

– Увидеть, что здоров.

Мне б рассердиться не на шутку,

Шутить, однако, не готов.

 

Весна нашла косой на осень,

Красой картинною блеснув.

Зачем пришла, когда не просят,

Не рвусь, как прежде, на блесну.

 

От прошлых лет не жду я чуда.

– Спешу я, милый, есть дела.

Пришла – как будто ниоткуда,

Ушла – как будто не была.

 

 

ДОЖДЬ

 

Твой портрет, нарисованный тушью,

Моет в лужах неласковый дождь.

Не терзай мне упреками душу

И визитами сна не тревожь.

 

Пузыри по лицу – будто пеной,

Виновато лопочут: прости...

Твой прощая обман неизменно,

Мне лица твоего не спасти.

 

Дождь полощет бумагу чечеткой:

Не сложилось, так что ж, не взыщи.

Пальцы нервно – по бусинкам четок:

Не пиши, не звони, не ищи.

 

Сердце ноет свирелью пастушьей...

Лишь к ночи успокоился дождь,

Смыв портрет, нарисованный тушью,

И любовью прикрытую ложь.

 

 

ДО ВЕСНЫ ОБЕЩАЙТЕ НЕ СНИТЬСЯ...

 

– Это Вы?

– Я. Привет!

Привела под кленовые своды

На осенний ковер

нас случайно тропа в октябре.

– Правда, тут хорошо?

– Только, друг мой, ни слова про годы.

– Я и Вы – у костра...

– И шатер в золотой бахроме.

 

– Сколько цвета вокруг!

– В этом осень, бесспорно, искусна.

– Барбарисовый куст

полыхает соцветием чувств.

– Жаль сойдет красота.

– Я прошу Вас, не надо о грустном.

Не спугните, мой друг,

Вы на осень слетевшихся муз.

 

– Как красив листопад!

– Но и с ним нам придется проститься.

От вчерашней листвы

не останется лоска, увы.

– Подождем до весны...

– До весны обещайте не сниться.

– Обещайте и мне,

что не будете сниться и Вы.

 

 

ВЕЧЕР. ВЕТЕР, ЗЛОБНЫЙ, СКЛОЧНЫЙ...

 

Вечер. Ветер, злобный, склочный,

В лапах путается сосен.

Дождь стеною многоточий

С полотна смывает осень.

Вновь на сердце тяжкий груз,

Вновь к стеклу окна прижмусь.

Кто к ночи в мой дом приносит

Вновь тоску, печаль и грусть?

 

Мрачно все вокруг и серо,

Вечер скукой изувечен.

Вязнут мысли, ноют нервы,

У свечи худеют плечи.

Шепчет голос – тайный зверь:

Ты слезам ее не верь.

Может, это время лечит

Боль и раны от потерь?

 

Отвратительная мука –

Бесконечность дум напрасных.

И кого еще без стука

В дом приносит в час ненастный?

– Это я, – с щелчком ключа. –

Есть кто в доме? Отвечай.

Ты не рад?

– Ну что же, здравствуй.

– Я продрогла. Срочно – чай.

 

 

БЕСПУТНАЯ

 

Ветер, вздорный до слез, на осеннем дворе

Спорит с лужами.

На оконном стекле, до прожилок замерз,

Лист простуженный.

 

Ты вошла: – Это я. – Пряди мокрых волос

Ветром спутаны.

Упреждая вопрос: – Не сердись на меня.

Я беспутная.

 

– Не сержусь, и давно. У камина, мадам,

Отогреетесь.

И примите бальзам. Ваш халат-кимоно.

Заболеете.

 

– Так устала, поверь. Тяжело на душе.

Я в отчаяньи.

– Вам не стоит теперь, раз вернулись уже,

Так печалиться.

 

– Неужели простил? Вся промокла, дрожу...

Носом хлюпаю…

Отдохну – расскажу... Жалюзи опусти...

Да, я глупая...

 

– Слышу те же духи... Ваш любимый «Жасмин»?

– Им я верная.

Поперхнулся камин: – Влипли вновь, лопухи,

В дело скверное.

 

 

ГОСТЬЯ ИЗ ШКАТУЛКИ

 

Дождь – осенний старик, обезумевший зверь,

Бил по кровле титановой тростью.

И зачем мне судьба из шкатулки потерь

Вновь достала внезапную гостью?

 

Тушь на мокром лице, на глазах пелена.

– Снова греки разрушили Трою?

– Я продрогла... несчастна... налей мне вина...

– Быть красивой непросто, не спорю.

 

– Я прошу, не язви. Растопил бы камин.

Да, я дура, я злая Гингема.

– У меня на гингем есть осиновый клин.

Про гингем мною пройдена тема.

 

– Не простишь? Или мне указал на порог?

– Нет, мадам, просто пали Помпеи.

Сожалею о том, но, увы, я не Бог

И любовь воскрешать не умею.

 

Дождь по кровле все бил – обезумевший зверь...

– Что ж, прощай, несмотря на погоду.

Гостья гордо нырнула в шкатулку потерь.

Сколько ж в этой шкатулке народу!

 

 

ПРИЗРАК

 

Своей судьбе я вроде не перечу.

Зачем она, когда совсем не ждешь,

Мадам в слезах из прошлого под вечер

В мой дом приводит осенью и в дождь?

 

Опять глаза наполнены печалью,

Опять «люблю», «скучаю» и «прости».

Я, этих слов почти не замечая,

Стараюсь чаем женщину спасти.

 

Мадам дрожит, как лист на голой ветке...

Я б мог еще поверить и простить,

Жаль огоньком от яркой этикетки

Замерзших чувств уже не растопить.

 

– К чему слова, они как паутина,

У оправданий множество причин.

Вот Ваше место, в кресле у камина,

И Вас прошу, давайте помолчим.

 

Что наша жизнь? – полна колючей прозы,

Сколь ни срезай шипы у дивных роз.

В горячий чай мадам роняла слезы,

Как будто жизнь пустили под откос.

 

Она в слезах уснула в мягком кресле.

Пусть спит и видит сказочные сны.

– А ведь могла, – подумал, – вот бы, если...

Хотя... уже и «если» не важны.

 

Мне за нее осталось лишь молиться.

Господь, ее печали утоли...

И тут услышал скрипы половицы

И плач дверной несмазанной петли.

 

Не удивляюсь осени сюрпризам,

Привык к ее репризам и ревю:

Ко мне на чай зашел продрогший призрак –

Былой любви мираж и дежавю.

 

 

ПЕЧАЛЬ, РАЗБАВЛЕННУЮ ГРУСТЬЮ...

 

Печаль, разбавленную грустью,

Плеснув в мерцающий хрусталь,

Свече шепнул: – Конечно, жаль,

И все ж давай ее отпустим.

 

Дыша прерывисто и страстно,

«Шато» – гранатовый коралл –

Теснило ласкою бокал

И лепетало: – Я согласно.

 

А за окном весенний дождь,

Смывая слабые надежды:

– Ушедшим сердца не тревожь! –

Со мною быть пытался нежным.

 

Портретик в тонком серебре –

Изящный профиль с ломкой бровью –

Уже отыгранною ролью

Не соглашался на тире.

 

Полупрозрачной серой тенью –

Полунамек, полу-упрек –

Вздыхала: – Срок уже истек, –

Седая веточка сирени.

 

Вконец запутанные мысли,

Отдавшись терпкому вину,

Вдруг улеглись в строки длину:

– Меж нами не было единства.

 

А за окном весенний пев: дождь,

Пугая слякотью безбрежной:

– Оставь уже! Когда есть ложь,

Тогда потери неизбежны.

 

В ответ полночная свеча,

Теряя воск: – Зачем пророчить? –

Роняла в строчки многоточья

С разгоряченного плеча.

 

Ворча старухою при этом:

– Скорей бы, что ль, настало лето…

 

Скорей бы, что ль, настало лето…

 

 

КОСИЛСЯ ДОЖДЬ НА СЕРЫЙ ВЕЧЕР...

 

Косился дождь на серый вечер,

Плетя косицы слезных струй.

Земле с утра сулила вечность

Свой долгий влажный поцелуй.

 

Едва дыша, едва мерцая,

Свеча ласкала полумрак,

Бессильем света прорицая

Все то, о чем я знал и так.

 

Как часто в поисках ответа

Себя в ошибках не винишь.

У одиночества нет цвета,

А если есть, то серый лишь.

 

Всё ждешь, что мастер-неизбежность,

Стирая краски прежних лет,

Души напрасную мятежность

Окрасит снова в белый цвет.

 

Вплетались в пляшущие тени

Судьбы невидимой рукой

И постоянство заблуждений,

И бесконечный непокой.

 

Несостоявшаяся встреча

Давно была предрешена,

Чему, вздыхая, не перечил

Бокал душистого вина.

 

Так с запоздалостью ответа

Винить во всем себя спешишь.

У одиночества нет цвета,

А если есть, то серый лишь.

 

Всё ждешь, что мастер-неизбежность,

Стирая краски прежних лет,

Души напрасную мятежность

Окрасит снова в белый цвет.

 

 

КРУЖИТ ВЕТЕР ЛИСТВУ...

 

Кружит ветер листву над зеркальностью луж

Осторожно и робко – застенчив.

Что, ответь мне, добавит родству наших душ

С грузом лет запоздалая встреча?

 

Впрочем, нам ли с тобой в них закаты впускать

И бежать от сезонного гриппа,

Коль бокалы теснит золотистый «Мускат» –

Нежный запах акации с липой?

 

Не тряхнуть ли, подруга моя, стариной?

Было б странным мне выглядеть старым.

Если двадцать в душе, пусть, мальчишка дрянной,

Мне плевать на увечья и раны.

 

Да – морщины уже, да – уже седина…

Украшают почтенные годы.

А давай-ка, за встречу до самого дна –

Я, как прежде, еще и негодный.

 

Над зеркальностью луж ветер кружит листву…

Не «Мускат», а вода колдовская.

Я, как прежде, тебя и женой назову,

И еще, как тогда, заласкаю.

 

Где мерцание свеч довершает сюжет,

Были б лишними чьи-то вопросы,

Лишь один: как связать со степенностью лет

Шепот твой: – Ты еще и несносный?

 

 

КАШНЕ

 

Вздыхая, плавилась свеча,

«Мускат» в бокале золотился...

В кашне, растерянной, ничья,

Вошла осенняя царица.

 

В лице – тревога и печаль.

– Прости, мой друг, я так устала.

Мне так тебя не доставало.

Нет-нет, не надо отвечать.

 

Волос причудливый янтарь –

Прожилки красной меди с бронзой.

Царицы Осени нектар –

Как власть поэзии над прозой.

 

– Не стоит грусть в себя впускать.

– Спокойно тут, тепло, уютно...

– Мадам, опять на сердце смута?

Согрейтесь. Вот он Ваш «Мускат».

 

– Идет Вам этот красный цвет.

Вы в нем по–прежнему прелестны.

Я ведь закончил Ваш портрет.

Как Вам сидится в новом кресле?

 

– Предпочитаете «Шанель?»

Да Вы дрожите, Андромеда.

Я Вас сейчас укрою пледом.

Снимите чертово кашне.

 

 

ДЕЖАВЮ

 

То ль мираж, то ль предчувствий кураж –

Далеко от родимого дома

Мне на миг городской антураж

Показался до боли знакомым:

 

Тот же дождь из поточных полос,

Тот же столб, то же время под вечер,

Таксофон и газетный киоск,

И фигура все та же – навстречу.

 

Всплыл из памяти давний сюжет,

Не бывает таких совпадений:

Дождь, кафе, тротуар, силуэт,

Зонт японский и запах осенний.

 

Я, сославшись на мокрый сезон:

– Можно к Вам? – до безумия просто

Поднырнул под спасительный зонт,

Обозначив начало знакомства.

 

За «вчера» благодарный судьбе,

У небес неусердный проситель,

Вновь, как прежде, рванулся к тебе…

– Ой! Пардон! Обознался. Простите.

 

Удивляет сюрпризами жизнь:

На похожей из множества улиц

Мы когда-то с тобою сошлись,

А сегодня, увы, разминулись.

 

Не предъявишь претензий дождю –

Ты в сюжете случайном, не броском,

Оказалась, – Ау! – дежавю,

В Лету канувших лет отголоском.

 

 

ПРОЩАЛЬНАЯ МЕЛОДИЯ

 

Осенний цвет ее волос,

Предвидя зиму, кутал плечи.

В глазах свечи немой вопрос

Был расставания предтечей.

 

Седой ручей из зыбких струй

Теней прозрачных и печальных,

Сопровождая поцелуй,

Журчал мелодией прощальной.

 

Не в силах вслух произнести,

В ночи едва, почти неслышно,

С губ – полушепотом: – Прости.

Прости, что так нелепо вышло.

 

Свеча – метаться и мерцать,

Не уставая возмущаться:

– Когда б любви не отрицать,

Тогда б не стоило прощаться.

 

Вином наполненный фужер:

– Вы что такое говорите?

Не осуждайте их, ма шер,

Уж сами скоро догорите.

 

Свечи последний тяжкий вздох

Фужеру был немым ответом:

– Я догорю, но видит Бог,

Их согревала до рассвета.

 

 

ИЗМЕНА

 

Твои шаги в ночной тиши –

Кошачья поступь,

Строки издерганной души

Внезапный отступ.

В холодном пламени огня

Оскал гиены.

Под нежной лаской одеял –

Змея измены.

За оправдательным «устала!»

Нередко следует «прощай!»

Того, чего не доставало,

Себе и ей не обещай.

Как расставанье неслучайно,

Так неслучайна и печаль.

Таит в себе любая тайна

Разоблачения печать.

Копился много лет заряд

Под райским садом,

И много лет бальзама взгляд

Мешался с ядом.

Враг, притаившись, выжидал,

Не спал в засаде,

Сразил кинжалом наповал –

Ударом сзади.

Блажен, кто с самого начала

Несет прощения печать.

Того, чего не доставало,

Уже не стоит обещать.

И с очистительным «прощаю!»

Сошлись в улыбке палача

Открытой тайны неслучайность

И неслучайная печаль.

 

 

ПРИ СВЕЧАХ В УЮТНОМ ДОМЕ...

 

При свечах в уютном доме,

В старой комнате с гардинами,

Вопреки шальной погоде

Льется музыка каминная.

 

В змейках пламени поленце,

Прыснув огненными искрами,

Выдаст па или коленце,

Веселясь с восторгом искренним.

 

Не страшна седая вьюга,

Пусть, свирепая, беснуется.

Если рядом есть подруга,

Сердце вьюгой не остудится.

 

Если б вьюга эта знала,

То не стала бы упорствовать.

В узких плещется бокалах

Неспроста вино заморское.

 

А не выпить ли, родная,

Нам за жизнь, ведь живы вроде бы,

Чтоб в сердцах, зимы не зная,

До конца хранилась оттепель.

 

За любовь! – Я выпью стоя. –

Если только настоящая, –

Лишь она чего-то стоит,

Остальное преходящее.

 

 

ФОТОГРАФИЙ ОБРЫВКИ СГОРАЛИ В ОГНЕ...

 

Серый дождь за окном, собираясь с утра,

Вдруг сорвался, как цепи лишенный.

Ты, загадкой еще оставаясь вчера,

Ею стала сегодня решенной.

 

Фотографий обрывки сгорали в огне,

Согреваясь дыханьем каминным,

Призывал к откровенью бокал «Шардонне» –

Аромат белой розы с жасмином.

 

Все, что мы называли судьбою,

С гулким воем и жалобным стоном

Черный дым уносил за собою

В небеса, в небеса, в небеса…

 

Строки лжи неудавшейся песни,

Никому, кроме нас, неизвестных,

Растворялись в потоках небесных:

Словеса, словеса, словеса…

 

Так легко в неудачах судьбу обвинять –

Не сложилось, мол, что оставалось?

Ей во всем доверяться – себя растерять,

Прикрывая банальную слабость.

 

Потому-то так часто, любуясь собой,

Мы находим всему оправданье:

Сладость встречи с тобой называем судьбой,

Не судьбой – горький вкус расставанья.

 

Дробью дождь барабанил по кровле:

– Не судьба, а свободная воля.

Распалялись в камине уголья:

– Не грусти, не грусти, не грусти…

 

«Шардонне» с золотистым отливом –

Аромат белой розы с жасмином –

Рифмовать за дождем и камином:

– Отпусти, отпусти, отпусти…