Рождество Богородицы

 

Бабка Настя сидит за столом, щёлкает тыквенные семечки,

складывает их горкой, но всё равно не успевает за Сенечкой –

он ловкими пальцами кладёт их в слюнявый рот

и смеётся-смеётся…

«Ох, Сенька, какой же ты у меня проглот,

что воробышек щуплый, а нутро, как у Одаркиного колодца!»

 

Одаркин колодец – самый глубокий во всём селе,

на дне его плещется вода в любую засуху.

А сама Одарка – отродье, каких еще поискать на земле,

всегда у неё припрятан камень за пазухой.

Сорвал как-то Сенечка пару ягод с её смородины,

рясной в тот год,

компота сварить – на полмира хватит!

Другая смолчала бы, а эта выскочила из хаты,

бесновато орёт:

«Сдай его в богадельню, чего возишься с юродивым?»

 

Бабка Настя не обижается, знает, что болит у Одарки, –

дети разъехались, не пишут, не звонят, не шлют подарков.

Страх обвивает и душит её жилистой, как пенька, повителью,

бога молит она прибрать её раньше, лишь бы не в богадельню.

 

А Сенечка никуда не денется, всегда будет здесь, под боком,

не познать бабке Насте, что такое тоскливо и одиноко,

да и жизнь её, как латунное кольцо,

будет гладкая, бесконечная…

А иначе-то как?

Кто же будет херувиму Сенечке

бабкой, дедом, матерью и отцом,

оладьи жарить, чистить тыквенные семечки,

видеть, как в глазах его вспыхивают солнца?

Доля Настина не легка, но велика, –

нельзя мальчишке одному, не вынесет он сиротства.

И потому достанет ей силы, хвала небесам,

жить и держать на узловатых руках

зыбкий мир, убывающий не по дням, а по часам,

как вода в засуху на дне даже Одаркиного колодца.

 

Ночь пахнет яблочной вялицей,

бабке Насте не спится,

сторожит – Сенечка вертится, вот-вот раскроется.

Споро поправляет стеганое одеяльце,

гладит ему новую рубашку из сахарно-белого ситца,

праздник завтра большой –

Рождество Богородицы.