Шломо

ветка, ворона. небо — высотки по шею.

падает снег, в алгоритмах паденья кошерный.

тщится автобус, его обгоняет каршеринг.

у перехода буксует молодка с дитём —

трудно с коляской: дорога в буграх да траншеях,

но в магазине напротив крупа подешевле.

шломо наумыч вскрывает леденчик с шалфеем

и закрывает окно, недовольный окном.

 

отодвигает обед, недовольный обедом —

склизкой картошкой и бледной болезной котлетой.

шломо наумыч — известнейший привереда:

вэй, вот бы к храйме — румяное солнце мацы!

шломо в палате зовут то скелетом, то дедом;

в целом добры: то укутают жиденьким пледом,

то угостят леденцами: от кашля все беды,

с кашлем не выпишут — хоть ты в глаза им насцы!

 

шломо, врачей уважая, взвивается сразу:

тембель вы, павел! а, вы, александр, шлимазл,

если себе позволяете едкие фразы

по отношению к тем, кто шутя препарирует боль!

вэй, вот была бы жива моя нежная бася,

вот бы она припечатала: скалкой и басом.

жалко, детишек не нажили: глазки-топазы,

длинные пальчики, кудри — кедровая смоль.

 

шломо ужасно устал.

из морфиновой яви

ткётся знакомый — невидимый видимый яхве

с тысячей рук — и в застиранном белом халате:

шломо, не кашляй, от кашля расходятся швы!

шломе вдыхает: море, арак, разнотравье,

видит коляску, застрявшую в химкинской хляби,

плачет, и хочет помочь, и — прямой, сухощавый —

дёргает створку окна

и шагает в закатную высь.