Шломо
ветка, ворона. небо — высотки по шею.
падает снег, в алгоритмах паденья кошерный.
тщится автобус, его обгоняет каршеринг.
у перехода буксует молодка с дитём —
трудно с коляской: дорога в буграх да траншеях,
но в магазине напротив крупа подешевле.
шломо наумыч вскрывает леденчик с шалфеем
и закрывает окно, недовольный окном.
отодвигает обед, недовольный обедом —
склизкой картошкой и бледной болезной котлетой.
шломо наумыч — известнейший привереда:
вэй, вот бы к храйме — румяное солнце мацы!
шломо в палате зовут то скелетом, то дедом;
в целом добры: то укутают жиденьким пледом,
то угостят леденцами: от кашля все беды,
с кашлем не выпишут — хоть ты в глаза им насцы!
шломо, врачей уважая, взвивается сразу:
тембель вы, павел! а, вы, александр, шлимазл,
если себе позволяете едкие фразы
по отношению к тем, кто шутя препарирует боль!
вэй, вот была бы жива моя нежная бася,
вот бы она припечатала: скалкой и басом.
жалко, детишек не нажили: глазки-топазы,
длинные пальчики, кудри — кедровая смоль.
шломо ужасно устал.
из морфиновой яви
ткётся знакомый — невидимый видимый яхве
с тысячей рук — и в застиранном белом халате:
шломо, не кашляй, от кашля расходятся швы!
шломе вдыхает: море, арак, разнотравье,
видит коляску, застрявшую в химкинской хляби,
плачет, и хочет помочь, и — прямой, сухощавый —
дёргает створку окна
и шагает в закатную высь.
