Деградация или естественный отбор?
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»
© И. С. Тургенев
Размышляя на тему изменений разговорной (да и письменной, чего греха таить) речи за последние десять-пятнадцать лет, лично я прихожу к неутешительным выводам. Да, специалисты по языку почти в один голос говорят, что пока язык жив, он неизбежно видоизменяется. Здорово. Но у меня возник вопрос, когда, с какого периода — я уж не говорю года — быть безграмотным стало нормой.
Вроде бы, в школах всё так же преподают русский язык. Вроде бы, ворды, гуглдоки и прочие вконтакты прямо настойчиво подчёркивают слова и выражения, которые отклоняются от принятых правил написания (буква Ё — история отдельная, хоть Лебедев в своём «Ководстве» и говорит, что её нет необходимости употреблять на письме). А безграмотность растёт.
Особенно это досадно, когда заходишь на поэтические порталы и видишь там мало что графоманию, так ещё и написанную с чудовищными ошибками, при виде которых возникает недоумение: оказывается, и вот так можно. Или русскоязычные фотохостинги, на которых (как правило, под фотографиями, вообще не имеющими не только художественной, а какой бы то ни было ценности) в названиях работ в конце сплошь многоточия или восклицательные знаки, которых там быть не может и не должно.
Если окунуться в недалёкую — всего-то сто лет — историю, то мы видим, что в Советской России, а затем и в СССР ликвидация безграмотности проводилась в добровольно-принудительном порядке. Согласно декрету Совета народных комиссаров РСФСР от 26 декабря 1919 года всё население в возрасте от восьми до пятидесяти лет, не умевшее читать или писать, было обязано учиться грамоте на родном или русском языке по желанию.
Тут можно процитировать источник, находящийся в открытом доступе. К 1936 году было обучено около 40 миллионов неграмотных. В 1933—1937 годах только в учтённых школах ликбеза занимались свыше 20 миллионов неграмотных и около 20 миллионов малограмотных. По данным переписи 1939 года, грамотность лиц в возрасте от 16 до 50 лет приближалась к 90%. К началу 1940-х ситуация с неграмотностью в большинстве районов СССР перестала быть катастрофической.
Тут важно ещё добавить, что борьба с безграмотностью сопровождалась борьбой с беспризорнщиной. Даже через активное «не хочу» многим приходилось социализироваться и учиться. О методах и последствиях этого можно говорить много, но факт остаётся фактом: в вопросе ликбеза плюсы перевешивают минусы. И потом, просто на минутку представьте себе труд тех учителей, которым пришлось с нуля учить чему-то новому взрослых, зачастую совершенно не желавших получать знания дядек и тёток.
Казалось бы, престиж образования, выстроенный годами советской власти, даже весёлые девяностые не смогли поколебать и разрушить до конца. Но с какого-то момента в истории России быть безграмотным стало уже не зазорно. Откуда это неуважение к своему языку? Ведь все «модные» словечки, такие как «кринж», «вайб» или — слыхали такое? — «селебы» (от английского celebrities) не от большого ума пошли в массы, а от элементарной безграмотности, от отсутствия словарного запаса.
То есть, конечно, русский язык жив, раз он видоизменяется, но в какую сторону он меняется? Можно ли говорить о своего рода «естественном отборе», призванном заменить архаичные слова новыми англицизмами и жаргонизмами? Или всё же мы наблюдаем постепенную деградацию, вырождение, оскудение языка? Не случится ли так, что один из прекраснейших литературных языков со временем превратится в обычную помойку, куда сбрасывают всё испорченное и ненужное?
Как когда-то под эгидой «Учпедгиза» выпускались прекрасно проиллюстрированные (одна Эвенбах сколько в это вложила времени и сил!) буквари и учебники для народов Крайнего Севера, так сейчас рынок заполонён скверного качества книжной продукцией для детей, при этом издаваемой на отличной бумаге и стоящей бешеных денег. Стоит ли удивляться, что поколения, растущие на этой дряни и берущие в руки гаджет с ранних лет, уже безнадёжно далеки от идеала образованного человека.
Процесс обесценивания родной речи неизбежно влечёт за собой крушение нравственных ценностей. Если не останавливать это своевременно, может оказаться уже слишком поздно что-то менять. Я не имею ничего против нынешней молодёжи, хоть и совершенно не понимаю её. Но мне страшно, когда я вижу, как они пишут, и слышу, как они говорят. Есть ли смысл пытаться вмешиваться в процесс, рискуя быть посланным на три буквы? И не увидим ли мы, как уходят в прошлое учебники русского языка, в которых не стало необходимости?