МОЙ!

«Вот так жену себе выбрал Иван Русак!

Ивовый прутик – куда ей до ладной Поли!»

Бабы судачат, с ухмылкой косят глаза

в сторону крайнего ряда в свекольном поле.

 

В росной ботве незаметно упавших слёз –

прятать обиду уже не впервой молодке.

Раз уж слепая любовь привела в колхоз,

нужно терпеть: бесконечны молва и сотки.

 

Взгляды Полины сильнее лучей пекут:

полет соперница, ревностью злой терзаясь;

зависть-тоска зеленит травяной лоскут…

Вдруг из укрытия выскочил – гляньте! – заяц.

 

Кинулись бабы, подолы поджав, за ним,

бросив степенность, как тяпки, на междурядье.

Но быстроногого трудно догнать одним,

жалко – другим, третьи – просто спектаклю рады.

 

Видано ль дело: несутся за серым вскачь

жёнка Ивана и брошенная зазноба.

Тут хоть держи кулачки, хоть от смеха плачь –

не пропусти представление, пялься в оба!

 

«Наша-то прыткая, эвон бежит лисой!»

«А городская ведь тоже не лыком шита!»

«Девки, старайтесь, а то удерёт косой

от вас обеих в высокие камыши-то»…

 

Не увильнёт, будет пойман одной из двух.

Лягут скорее костьми (или пышным телом)

обе девицы, скорее испустят дух,

чем отстранятся, отступятся неумело.

 

Полдень. Жарища. Устал молодой зверёк.

В жизни своей не встречал он такой охоты.

Вряд ли бегун-попрыгун и представить мог,

что его резво накроет подолом кто-то.

 

Зайца отпустит ловчиха: «Иди домой!»

А побеждённой без злобы шепнёт устало:

«Встретишь другого, поверь. Просто этот – мой!

Я своего Русака навсегда поймала».