МОЙ!
«Вот так жену себе выбрал Иван Русак!
Ивовый прутик – куда ей до ладной Поли!»
Бабы судачат, с ухмылкой косят глаза
в сторону крайнего ряда в свекольном поле.
В росной ботве незаметно упавших слёз –
прятать обиду уже не впервой молодке.
Раз уж слепая любовь привела в колхоз,
нужно терпеть: бесконечны молва и сотки.
Взгляды Полины сильнее лучей пекут:
полет соперница, ревностью злой терзаясь;
зависть-тоска зеленит травяной лоскут…
Вдруг из укрытия выскочил – гляньте! – заяц.
Кинулись бабы, подолы поджав, за ним,
бросив степенность, как тяпки, на междурядье.
Но быстроногого трудно догнать одним,
жалко – другим, третьи – просто спектаклю рады.
Видано ль дело: несутся за серым вскачь
жёнка Ивана и брошенная зазноба.
Тут хоть держи кулачки, хоть от смеха плачь –
не пропусти представление, пялься в оба!
«Наша-то прыткая, эвон бежит лисой!»
«А городская ведь тоже не лыком шита!»
«Девки, старайтесь, а то удерёт косой
от вас обеих в высокие камыши-то»…
Не увильнёт, будет пойман одной из двух.
Лягут скорее костьми (или пышным телом)
обе девицы, скорее испустят дух,
чем отстранятся, отступятся неумело.
Полдень. Жарища. Устал молодой зверёк.
В жизни своей не встречал он такой охоты.
Вряд ли бегун-попрыгун и представить мог,
что его резво накроет подолом кто-то.
Зайца отпустит ловчиха: «Иди домой!»
А побеждённой без злобы шепнёт устало:
«Встретишь другого, поверь. Просто этот – мой!
Я своего Русака навсегда поймала».
