На Большой Посадской меня сбил грузовик.

Совсем близко я увидела серебристый бампер. Потом был толчок – средней силы, но довольно-таки грубый. «Откуда здесь грузовик?!» - тюкнула в висок первая мысль. И тут же другая: «Вот так оно и случается…»

На пустынной улице вдруг образовалось большое количество людей. Кто-то снимал на смартфон, кто-то звонил в «Скорую»… А я некрасиво, нелепо лежала на боку посреди перекрёстка и разглядывала оцарапанную ногу.

Грузовичок оказался гримвагеном - транспортом кинобригады; вот теперь всё ясно, опять в центре сериал снимают. Кабина выплюнула на асфальт человека. Он наклонился надо мной; страшно знакомые глаза - маленькие, цепкие - смотрели на меня с тревогой.

Васько.

Валя Васько, главный додик курса. Мой институтский ухажёр.

 

Он не попадал ни в одно из амплуа, что стандартно крепят молодым актёрам при поступлении. Был не очень умён, серьёзно зажат и фатально некрасив. Но васьковская мамаша некогда посвятила юность актёрству и была близко знакома с мастером курса – так сынок и оказался среди талантливой вузовской молодёжи.

Мы брезговали общаться с ним.

Рачьи, близко посаженные точки-глаза Васько все чаще подолгу останавливались на мне, и к третьему курсу он перешёл в наступление. Караулил с вялыми ромашками около дома, отвратительно бубнил Бодлера… А когда весь выпуск гулял на моей свадьбе с Тиграном, ассистентом режиссёрской кафедры, Васько вдруг разбил витрину ресторана, вышел через неё на улицу, ранясь острыми стекольными зубами, и исчез из моей жизни на долгих десять лет.

 

…Соня! Сонечка, это ты?! – он пытался поднять меня с земли, но мои каблуки разъезжались в разные стороны и упорно не хотели держать разом обессилевшее тело. Вдали запричитала сирена «Скорой». Васько перешёл на драматическую скороговорку:

- Меня прав лишат, ей-Богу, Сонь, не губи, уволят, прошу, не сдавай, хорошая моя...

 

Он был в брендовой рубашке поло. С хорошей причёской и приятным парфюмом. И речь стала куда лучше, профессионально подметила я.

Прибывшим медикам мы наскоро пояснили, что я сама виновата и всё в порядке. Те не стали возражать («ой, вы же Софья Сахнович, а можно фоточку, ух ты, я смотрел второй сезон, а моя мама не пропускает ни один спектакль…»). И уже через час я и Васько – Васькооо!... – сидели в баре друг напротив друга и смеялись, сталкиваясь лбами над столиком, как лучшие друзья.

 

-А что Тигран? Вы вместе, детишки есть? – деловито осведомился мой внезапный кавалер, потягивая «Лонг-Айленд». Я помрачнела: муж оставил меня через год после свадьбы, встретив в ресторане армянскую горбоносую пигалицу-официантку, не говорящую по-русски и покорно опускающую глаза перед мужчиной. Уж не папа ли ресторатор ему ее и подсунул, гнушаясь невесткой-актрисой?.. Замуж я больше не вышла.

 

-Он был недостоин тебя. Слышишь? Только осёл недостойный мог унизить такую женщину. – Васько поджал губы и резко отвернулся. Я невольно залюбовалась им: какой благородный профиль, нет, ну надо же, рыцарь!.. И, неожиданно для себя самой, вне всех измерений и миров, протянула руку и погладила его по щеке. Васько чуть повернул голову, поймав мои пальцы губами…

 

Ночь заблокировала нас в моей квартире. Опьянённые закатным солнцем, мы вломились туда, словно подростки - бешено целуясь, скидывая обувь, с треском сдирая одежду… Мы переплетали пальцы, все сильнее и увереннее врастая друг в друга; оставляя зарубки, пуская корни…

 

-А помнишь, Соня, читал тебе: «С еврейкой бешеной простёртый на постели…»? Ну не смейся, тут правда нужен широкий взмах рукой. Боже, какие у тебя бедра. Я хочу целовать твою ободранную голень, потом подняться выше, вот так… Соня. Соооня…

 

 

Пропал он на третий день. Ушел за шампанским, оставив меня нежиться в постели. И даже не поцеловал на прощанье – об этом я вспомнила позже, пытаясь выцепить из памяти хоть какие-то фактические детали. Ни телефона, ни адреса. Да что там – даже контору, в которой он числился водителем, я не знала. Васько исчез, словно его и не было. И навалилась тоска.

 

День за днём, день за днём…

Тишина нянчила меня две недели.

Но её уютный кокон был взорван звонком.

 

-Софа, детка! – глубокий грудной голос в трубке был такой мощи, что пришлось отнести телефон подальше от уха. Магда Валевская, моя московская подруга. Пьяненькая. – Как ты, гордость петербурского театра, музыки и кинематографии? В гости когда? Да я-то там же. Пою, словно райская птица. Мы всё «Сильву» даем. Гастроли в Казани – само собой, не Париж, но…

Этот беспечный трёп, полный жизни и красок, резко контрастировал с моим маленьким внутренним кладбищем.

 

-Сонька… - голос приятельницы неожиданно приобрёл развратно-кошачьи интонации. – А ты Васько помнишь?..

«Сердце пропустило удар» – это не метафора. Это вполне обычная клиническая картина среди сердечников и влюбленных дур.

А Магда продолжала:

 

-Бросила я машину за углом. Ремонт дороги, чтоб их. И пешком-пешочком, а потом на переход. По Большой Дмитровке, к театру. Тут раз – вспышка света, потом удар! Грузовик, детка, дикий грузовик, в центре Москвы! Вот тебе, думаю, и блистательный финал… Моахха-хха! А это Васько, наш Васько. Но какой он стал!.. Нет, тебе определённо стоит познакомиться с ним заново. Но позже, дорогая, существенно позже, не смешай мне все карты.

Мне пришлось закрыть глаза - так легче было переносить этот рассказ. Безупречное контральто изливалось из трубки:

 

-А помнишь, помнишь, как он читал «С полячкой бешеной простёртый на постели…» - и рукой еще в сторону?.. Ну этого, как его… Верлен, да? И на тебя так глазами! А любил-то он меня… Каков сюжет! И до сих пор читает, только представь. За шампанским сейчас ушёл – надо же иногда вылезать из кровати! – Магда зашлась в заливистом хохоте.

 

«Бодлер», - бесцветно произнесла я. - «Что Бодлер? Что Бодлер, Софа? Алло?..»

Я повесила трубку.