***
Марку Перельману и Лидии Корнеевне Чуковской
где новый рай плывёт, и кажется: неисцелим, неисцелим,
ещё реальность доковидная лежит и смотрит, как живая,
там движется война лимонная и, обращённое к двоим,
лицо, себе всё чётче видное, по страшной насыпи гуляет.
оно само себе молчание, и свет, и ужас подрывной,
в ломбард относит птичку жёлтую с мечтой о гибели и рае;
что детским вопрошаньем падало в нерасторопный праздник свой,
и юное, и угловатое, – всё убывает, убывает;
храни над ветром хамофонии двадцатых гордый самиздат,
на человеке перевозочном табличку с надписью «полегче»;
мы – той культуры дуновение: домашний скрежет, тихий ад,
машинопись негромогласная и два листка на ветках речи;
один – хранит неутолимую беду, как вечный ватерпас;
другой – за всех несёт прощение, не подставляя принципата;
смотри – ложится пламя белое на сильных нас, пронзённых нас,
и с каждым днём слепей редакторы – как будто надо, так и надо;
а утром – лента, пляски фауста, десятый круг и новый бал;
простить врага и равнодушного, любовь смертельную вне дома,
вернуть на полку том ворованный – почти как герцен завещал,
и в простоте твоей озоновой зажить и мыслить по-иному.
