9-я японская центурия
О, мой ловец стрекоз!
Куда в неведомую даль
ты нынче забежал?
Тиё-ни
Ряд хокку ты писала на цветках,
всегда предпочитая ипомеи -
так образы казались чуть полнее,
чем в творчестве великого Мацуо.
Округой простирается цинга:
орут на мир беззубые марухи,
мужья их - в непростительных запоях,
где хвалят непосредственность цыган -
молиться колесу в пшеничном поле.
От смерти тянет вовсе не гнильём,
а запахом засаленного тела.
В периоды напастей многодетность
не кажется семействам сладкой манной.
Купаться дети ходят нагишом:
на пять шестых, оплакивавших мамок, -
одна шестая держится их талий.
Ты гладишь вечерами нежный шов -
последствие всех кесаревых таинств
и тягостно вздыхаешь: как же так!?
В природе превалирует зелёный.
Нечасто попадается залётный
в провинции прославившей статичность.
Действительность небрежна и желта,
но ты её закончила с отличьем:
уроки счастья сделаны - не стоит
повторно удивляется и жевать
давным-давно известные устои.
Родные экспортируют свистки
(ты признана наследницей их дела).
Заказчики продукции истлеют,
и ты захочешь бытности монахинь.
Недуг тебя попробует свести:
впиваясь зверем - сильным и мохнатый -
в худое тело женщины за тридцать,
а смерть положит душу на весы,
но выйдя, посоветует "запритесь!"
Ты резко отличалась от девчат:
усвоила премудрости трёхстиший;
никто не называл тебя трусихой;
ты доблестно сражалась на подушках.
Ох, как тебе хотелось обучать
урокам белой зависти подружек,
развенчивать идею "время - деньги!"
и, с помощью давно забытых чар,
тревожить знаменитых приведений.
Тебя прозвали первой егозой
(во многом ты не чувствовала меры).
Все девочки впоследствии немеют -
незыблемый закон патриархата, -
но ты болтала с пашней и грозой,
с соседским батогом, с отцовской ханкой,
покуда существо большого роста
подбрасывало чёрную горсть зол
в напитанную щепоть благородства.
В двенадцать ты пошла к ученикам
Мацуо, прочитав им пару хокку,
но вскоре вы расстались полюбовно
(к семнадцати ты бросила обоих):
"Не поздно перестать?" "Уже -никак!
Отсутствие суждения о боге,
не отдаляет оного от мыслей".
Касания любого жениха
вели к простой потребности отмыться,
поэтому ты долго не могла
осилить притеснения позора.
С супругом израсходован пуд соли
и выплаканы лужицы и лужи.
"Чего ж не наступает немота,
коль сказано всё лучшее всем лучшим?
Виной, конечно, время безголовых,
что точно не устанет нас мотать,
как беса в пресловутой бесоловке".
Цинга одолевает. Первый год
в цепочках эпидемий - самый долгий.
Сейчас столкнулись с меньшею бедою
(у бед таки бывают величины).
Когда случился горький переход
двухмесячного сына - вас лечили
(характер помутнения был страшен).
Советовали горы. Предки гор
для битвы с одиночеством на страже
осваивали эхо. Сто веков
народ классифицирует находки:
настоянные травником на водке
обугленные корни мандрагоры -
залог галлюцинаций; стариков,
гонимых страхом, сирых, малахольных
аптекарь успокаивает устно.
Ты веришь, что сынишка стал рекой,
а муж, что тоже умер, - длинным руслом.
Немного перепало общих дней,
но многое запомнилось навеки.
Глаза стремятся к вечности, но веки
препятствуют стремлению тех самых.
Тебе не удаётся обеднеть,
но деньги - не лекарство от терзаний.
Ты пишешь на цветке: "Оставьте числа
и чаще размышляйте о беде -
в момент раздумий вряд ли та случиться!"
