9-я японская центурия

О, мой ловец стрекоз!

Куда в неведомую даль

ты нынче забежал?

Тиё-ни

 

Ряд хокку ты писала на цветках,

всегда предпочитая ипомеи -

так образы казались чуть полнее,

чем в творчестве великого Мацуо.

Округой простирается цинга:

орут на мир беззубые марухи,

мужья их - в непростительных запоях,

где хвалят непосредственность цыган -

молиться колесу в пшеничном поле.

 

От смерти тянет вовсе не гнильём,

а запахом засаленного тела.

В периоды напастей многодетность

не кажется семействам сладкой манной.

Купаться дети ходят нагишом:

на пять шестых, оплакивавших мамок, -

одна шестая держится их талий.

Ты гладишь вечерами нежный шов -

последствие всех кесаревых таинств

 

и тягостно вздыхаешь: как же так!?

В природе превалирует зелёный.

Нечасто попадается залётный

в провинции прославившей статичность.

Действительность небрежна и желта,

но ты её закончила с отличьем:

уроки счастья сделаны - не стоит

повторно удивляется и жевать

давным-давно известные устои.

 

Родные экспортируют свистки

(ты признана наследницей их дела).

Заказчики продукции истлеют,

и ты захочешь бытности монахинь.

Недуг тебя попробует свести:

впиваясь зверем - сильным и мохнатый -

в худое тело женщины за тридцать,

а смерть положит душу на весы,

но выйдя, посоветует "запритесь!"

 

Ты резко отличалась от девчат:

усвоила премудрости трёхстиший;

никто не называл тебя трусихой;

ты доблестно сражалась на подушках.

Ох, как тебе хотелось обучать

урокам белой зависти подружек,

развенчивать идею "время - деньги!"

и, с помощью давно забытых чар,

тревожить знаменитых приведений.

 

Тебя прозвали первой егозой

(во многом ты не чувствовала меры).

Все девочки впоследствии немеют -

незыблемый закон патриархата, -

но ты болтала с пашней и грозой,

с соседским батогом, с отцовской ханкой,

покуда существо большого роста

подбрасывало чёрную горсть зол

в напитанную щепоть благородства.

 

В двенадцать ты пошла к ученикам

Мацуо, прочитав им пару хокку,

но вскоре вы расстались полюбовно

(к семнадцати ты бросила обоих):

"Не поздно перестать?" "Уже -никак!

Отсутствие суждения о боге,

не отдаляет оного от мыслей".

Касания любого жениха

вели к простой потребности отмыться,

 

поэтому ты долго не могла

осилить притеснения позора.

С супругом израсходован пуд соли

и выплаканы лужицы и лужи.

"Чего ж не наступает немота,

коль сказано всё лучшее всем лучшим?

Виной, конечно, время безголовых,

что точно не устанет нас мотать,

как беса в пресловутой бесоловке".

 

Цинга одолевает. Первый год

в цепочках эпидемий - самый долгий.

Сейчас столкнулись с меньшею бедою

(у бед таки бывают величины).

Когда случился горький переход

двухмесячного сына - вас лечили

(характер помутнения был страшен).

Советовали горы. Предки гор

для битвы с одиночеством на страже

 

осваивали эхо. Сто веков

народ классифицирует находки:

настоянные травником на водке

обугленные корни мандрагоры -

залог галлюцинаций; стариков,

гонимых страхом, сирых, малахольных

аптекарь успокаивает устно.

Ты веришь, что сынишка стал рекой,

а муж, что тоже умер, - длинным руслом.

 

Немного перепало общих дней,

но многое запомнилось навеки.

Глаза стремятся к вечности, но веки

препятствуют стремлению тех самых.

Тебе не удаётся обеднеть,

но деньги - не лекарство от терзаний.

Ты пишешь на цветке: "Оставьте числа

и чаще размышляйте о беде -

в момент раздумий вряд ли та случиться!"