Премьера
Море ведает секреты.
Многие уже отпеты
Капитаны судеб.
Правда где? Ну хоть примерно?
Ангелы людей, наверно,
По поступкам судят.
И ступал своей дорогой
Арлекин разноодетый.
Теплом солнца не пригретый,
Тьмой гонимый и тревогой.
Арлекин далек от горя.
Сцену сколотив у моря,
Раздает листовки:
“Приходите! Приходите!
И детей с собой берите!
Шоу без остановки!”
И на площади известной,
У прилавка встав с цветами,
Завлекает он стихами
Горожан зайти на пьесу.
Люди глупо улыбались,
Мимо пробежать старались,
Но билеты взяли.
Осмелели: очень скоро
Перед ним толпилась свора.
Шум, как на вокзале.
Всем хватило, сотням дюжин.
Вечер солнце гнал на запад,
С неба начинало капать.
Все отправились на ужин.
Арлекин сидел на балке,
Громко щелкал зажигалкой,
Поджигал купюры.
Все, что заработал за день,
Запалил. Он был не жаден
До макулатуры.
Ночь провел, читая сказки,
Сны рисуя. Лист бумажный
Стих украсил эпатажный.
А со стен взирали маски.
Ночь котенком прижималась
И урчала. Что за малость! -
Человек беспечный.
Он без денег, он без крова,
И корит его сурово
Встречный-поперечный.
Но ведь весел! И улыбка,
Пусть едва-едва заметна,
Не пропала. Смех в ответ на
Мир, в котором жизнь так зыбка.
Пробил час, народ скопился,
На наряд не поскупился:
Золото, бриллианты.
Словно в оперу одеты
Провинциальные эстеты,
Захолустья франты.
Вышел в платье черно-красном
Арлекин, поклон отвесил.
Дальше: танец, воздух тесен,
Столько песен: все о разном.
Хлопает толпа в ладоши:
Арлекин такой хороший!
И поет, и пляшет!
Словно ветер гонит листья,
А художник вторит кистью.
Танец цветом вяжет.
Бубенцы звенят игриво,
Кастаньеты увлекают
В пляс людей, и потакают
Их движениям шутливо.
Он неуловим, как блики,
На апсиде базилики,
Как вода и время.
Его пляска - паутина.
Доказательств нет в помине
Танца теоремы.
И ему рукоплескали
Растолстевшие от лени,
От безделья, от пельменей
Люди и ликер лакали.
Тучи скучились, сверкнула
Молния, прервав разгула
Шум и пьяный вой.
И тогда решив, что хватит,
Выходцы из сельской знати
Шли к себе домой.
Арлекин, привыкший к грусти,
Сел, со сцены свесив ноги,
И подумал, что убоги
Слуги тела, жрицы муста.
Он углем сгоревших хижин
Рисовал лицо. Недвижен
Колокол при церкви:
Не зовет прийти к порогу
Помолиться в спешке Богу
И не внемлет жертве.
Сколько надо откровений,
Рваных жил, икон и веры,
Чтобы вскрыть замок на двери
Тех, кто умер от сомнений?
Снова шоу. Лови момент!
Кто купил абонемент,
Место занимали.
Нет терпения у массы:
“Мы вчера отдали в кассу
Денег и не мало!”
Арлекин все так же ловко
Шел средь них, снимая кольца.
Не звенели колокольцы,
И не слышен шаг - сноровка.
Срезав кошельки, пропал он:
В никуда ушел по шпалам,
Примеряя бусы.
А в толпе меж тем орали:
“Ой! Грабители! Украли!
Покажитесь, трусы!”
Спохватились, да уж поздно:
Вор сбежал, унес богатство.
“Это кража! Святотатство!” -
Кулаками трясли грозно.
Девочка, зажав фломастер,
Арлекина пишет. Страстен
На бумаге танец.
Утром школа, мел на досках.
Мать нашла ее наброски,
Собирая ранец.
Разрывая, кричит: “Маме
Не прожить без ее брошки!
Без серег!” Но молвит крошка:
“Я люблю его. Он с нами”.
