ЛЁГОНЬКИЙ. ПОСЛЕСЛОВИЕ
"Мне снится - поднимается и плачет
опять нелепый лёгонький Пьеро" (с).
Бывает иногда, что потрафишь советчику,
переделаешь текст для пущей слезливости,
для более выгодного звучания или ещё как,
и с ним что-то происходит,
что-то важное теряется в нём навсегда.
Нет, всё-таки лучше писать честно.
Я часто пишу странные тексты,
которые, наверно, могли бы писать волки,
этакие простые саги про то, что мир жесток,
и добро в нём зачастую куда хуже зла,
и ничего в итоге вернуть назад уже невозможно.
Наши сетевые конкурсы как места общего пользования -
все говорят о них презрительно: "фи!",
но участвуют - а иначе читателя не дождёшься.
И вот на один из них я подал некогда своё творение,
короткую балладу о "лёгоньком" —
мальчишке, который покончил с собой
фактически на моих глазах.
Десять лет назад
случилась глупая и страшная история,
этот мальчишка с группой подельников,
которым было едва-едва по 14 лет,
проходил по делу о кражах машин в сельской местности
эпизодов этак на полста.
В деревне машина — кормилица,
поэтому выследили их и сдали полиции
обычные сельские работяги,
уставшие терпеть выходки сынков местного "кулачья",
происходивших из вполне обеспеченных семей.
"Сынки" заехали в СИЗО с "концертом",
изображая матёрых "отрицал",
не приемлющих всё тюремное,
поломали в камерах всё, что смогли,
выбили стёкла, спалили проводку, долго плясали и выли,
отказались от весьма сносной баланды.
Через месяц-два пыл их поугас,
дело стало "шиться" по накатанной,
эпизоды неуклонно обрастали фактурой,
и в какой-то момент их главарю,
сидевшему отдельно, показалось,
что кто-то из его дружков "сел на измену".
Скорее всего, так вполне могло и быть,
этот мальчик оказался любителем поболтать,
был такой дёрганый, истеричный, дерзкий, спонтанный,
настоящий зреющий "урка"—
остальные-то были куда попроще
и не так задирались ко всем и вся почём зря.
Пообщавшись с ним пару раз, я удивился -
он воспринимал неволю как переход в новое качество,
как некую инициацию на пути в "хозяева жизни",
жил предвкушением тюрьмы и насилия,
видел в людях на воле только "терпил" —
иначе говоря, своих будущих жертв.
Я застал эту историю уже на излёте,
когда случайно услышал на "продоле" странный звук,
заглянул в глазок камеры
и увидел жуткую картину —
с пола подымался, подвывая и хихикая,
страшный, нелепый и нескладный
этакий "чёрный Пьеро".
Дежурившие в тот день контролёры,
молчаливые увальни,
тянувшие службу уже лет двадцать,
которых трудно было вывести из себя чем угодно,
делали вид, что ничего не происходит.
Но всезнающие сидельцы шепнули мне,
что "пахан" — главарь компании автоугонщиков,
кряжистый толстячок с повадками Вия —
приказал парню до утра "закинуться",
то есть покончить с собой самому,
иначе он будет "опущен" подельниками.
Контролёры, конечно, доложили в дежурку -
но были пьяные новогодние дни,
офицерьё СИЗО радостно прыгнуло на стакан,
заявы от пацана не поступило,
режим он не нарушал,
поэтому лейтенант по кличке Витя-Тупой
в карцер парня не закрыл,
а просто велел посадить в пустую "хату" до выяснения.
И всё бы ничего,
но никому и в голову не пришло,
что мальчишка начнёт скатываться с верхней шконки
и падать на бетонный пол.
Крепкие дядьки с сомнением посмотрели на субтильного арестанта,
потом махнули рукой, дескать, клиент лёгонький, не убьётся,
и пошли себе смотреть новогодний телик
и вкушать обалденного запаха борщ.
Вот с утра до вечера он лез, хныкал и падал
с упорством идиота —
а глухой ночью в очередной раз упал и уже не поднялся.
Приехала "скорая",
пацан вроде был ещё жив и даже стонал,
но утром сопровождающие вернулись назад одни.
Историю замяли, изобразив как несчастный случай.
И я соврал читателю —
мне было его совсем не жалко.
Это был шаловливый волчонок,
который через пару лет
превратился бы в молодого волка,
а всё к тому и шло,
и кто знает, сколько загубленных судеб
оставил бы он на своём кровавом пути.
И все, с кем я осторожно касался этой темы,
не выказывали ровно никакого сочувствия,
за решёткой никто не любит суицидников,
персоналу и контингенту от них одни проблемы,
как от гранаты с выдернутой чекой.
И те, и эти пытались вразумить мальчишку,
но тот вошёл в какой-то жуткий транс,
сумел убедить себя,
что лучше умереть "правильным пацаном",
чем жить с вечным "вопросом" за спиной.
А если бы в доказательство
от него потребовали убить другого человека?
Поэтому я и написал в финале о главном —
о том, что иногда
зло бывает гораздо нужнее и важнее добра,
но этой фразы моей никто так и не уловил,
началось привычное обсуждение "было-не было",
упрёки в тюремщине и чернухе,
в полном отсутствии поэзии.
Трудно найти что-то гораздо менее поэтическое,
нежели тюремные байки,
но всё же иногда мне кажется,
что нашими устами пытаются говорить
не только высшие сферы,
где бабочки стерегут тишь да благодать,
но и низшие, пахнущие гарью и серой.
Зазеркалье ждёт вас прямо за дверью
ваших тёплых уютных квартир,
вы пьёте кофе и радуетесь жизни,
а в подворотне какой-то "торчок"
уже давно ждёт вас с ножом в руке.
Так что пусть это будет не поэзия,
но я никогда не считал себя поэтом
и нигде не давал клятвы
писать только то, что всем нравится.
И больше всего мне стыдно
за те свои последние строки:
"Мне снится - поднимается и плачет
опять нелепый лёгонький Пьеро".
Я солгал — для пущей слезливости.
Неправда, он никогда мне не снился.
Его больше нет, и слава Богу.
В мире стало немного спокойней.
Ну и напоследок вот вам развязка той истории.
Со временем всё разъяснилось —
лоснящийся от вкусных передач "паханчик",
обнаглевший от попустительства администрации,
давно и с ходу сдал всю свою гоп-компанию сам,
договорившись со следствием,
а мальчишку подставил почём зря,
свалив всё на мёртвого —
а с того уже не спросишь...
Вот такая штука жизнь.
