Невероятно сухая осень. Под подошвами хрупают листья и есть в этом звуке что-то яблочное — словно город откусывает от хрустящего бочка «Белого налива». И воздух оставляет на языке такой же травянистый привкус, несладкий и свежий.

 

Всегда ходила быстро и невольно торопила других. Не знаю, куда спешила, но мир вращался слишком медленно: походка женщины впереди, водитель такси, стрелка часов, кленово-красные светофоры, потускневшие до благородного оттенка из-за осевшей пыли... Подстраиваюсь под твой размеренный шаг и кончиками пальцев берусь за рукав пальто. Под руку слишком строго, за ладонь — жарко. Ты улыбаешься уголком губ, знакомясь с моей не-логикой, и предупреждаешь, что пряжка острая.

 

Ломкое золото крошится в руках, ржавея цветом, когда солнце укутывается в тучи, а ты остаёшься таким же бессовестно рыжим, под стать времени года. Люблю его. Мимолётное желание собрать гербарий, наклеив на бумагу таёжное разноцветье, беззвучно вальсирует освободившимися листками. Отпускаю их. Если подведёт память, пахнущий клеем картон ничем не поможет...

 

Безумно боюсь лестницы без перил и её расколотых ступеней, но ты не дашь мне оступиться, не отпустишь... Неровные строки заявлений — почему твои буквы изящнее? — подписи, бланки, печати и странный вопрос о фамилии. Разве можно отказаться от твоей, такой солнечной и немного осенней, как ты сам? Не произнесла ни слова, но была услышана — в графе появляется строка о согласии. Из моих слегка спутавшихся кудрей внезапно вылетает шафраново-медный лист, красивый и похожий на ладонь. Делает кульбит в порыве ветра из форточки и ложится вместо подписей на почти оформленные документы.

 

Секретарь смеётся «на счастье», а мы ей верим, и я впервые не оглядываюсь.