ОЙ, СТОГА, СТОГА!

 

 

 

В окружье покосного стана, где красное солнышко встало,

где водное зеркало сталью

блистало для пристальных глаз,

красивый, как у Левитана, как в райских садах Аватара,

лесной

открывался

пейзаж:

 

Красивый, не спорьте, ей-богу!..

На каждой поляне — по стогу, притом, возведённому с толком,

на каждом стогу — по шесту,

по птице, меняющей ногу, на том, беспокойном посту.

 

На девственных травах зелёных, примятых зарёю-гулёной

— литые, тяжёлые зёрна

рассыпчатой божьей росы…

Крик чибиса, цапли озёрной, мольба перепёлочки сонной.

— О чём?

— У кукушки спроси!..

 

А мне догадаться не сложно: июль сенокосный и росный

доставил немало тревог

пернатым на просеках грозных

вдали от жилья и дорог.

 

Как молнии, косы блистали отбитой, наточенной сталью

— в руках великанов брутальных —

над таинством

птичьих примет...

Иные забыть бы детали за самою дальнею далью,

в душе моей исповедальной,

в мозгах

отвихрившихся лет.

 

Но как я забуду, коль память,

моя чернозёмная память,

крестьянская, цепкая память

как птица, стоит на посту!

Подальше — от шумных компаний, от штормов двенадцати балльных,

от кризисов страшных, глобальных.

Поближе — к родному гнезду...