Как только я познакомилась на новой работе с Еленой, сразу возникла стойкая ассоциация с Татьяной Булановой, репертуар которой был наполнен женскими страданиям и слезами. Внешностью на знаменитую певицу Лена не походила – рослая, крупная тридцатилетняя женщина не могла тягаться с изящной певицей, но она носила такую же фамилию и также смиренно жаловалась на нелёгкую судьбу.

Порою, забывшись, я называла её Татьяной, на что Елена очень обижалась. Обидчивость была её, пожалуй, самой яркой чертой характера, хотя со временем я поняла, что она к тому же прекрасная актриса и манипулятор.

Томно опустив глаза на свои большие руки с прекрасным маникюром, она с упоением рассказывала, какая злостная хозяйка съёмной квартиры, где Лена проживала с девятилетней дочерью, как не хватает денег, как тяжело без мужского сильного плеча.

Становилось даже стыдно, что я имею полную семью, тогда как Лена влачит с ребёнком полуголодное существование.

Я исправно занимала Лене деньги (которые, кстати, она почти никогда не отдавала, но горячо обещала сделать это в ближайшее время), таскала из дома продукты. Лена с видом обездоленной королевы принимала подношения и одаривала меня новой порцией душещипательных рассказов.

Незаметно она заполонила мою жизнь. Лена внимательно следила за мной и постоянно бросалась на помощь – рекомендовала идеальный лак для слоящихся ногтей, мчалась шинковать ко дню рождения салатики, помогала достать путёвку в детский лагерь. Об этих услугах её никто и не просил, но не принять помощь, которую она так искренне предлагала, было невозможно.

Она стала частым гостем. Приходила без приглашения с дочкой «на чаёк» в пятницу вечером, и выгнать её в ночь не поднималась рука, приходилось предлагать ночлег. На следующий день она не торопилось уходить, и, бывало, возвращалась на квартиру лишь в воскресенье, нагруженная провиантом. Не могла же я не поделиться едой, когда несчастным нечего кушать.

Эти визиты раздражали меня, но хорошее воспитание, привитое с детства, не позволяло дать решительный отпор навязчивой гостье. Хотя даже мама, в своё время учившая меня на все лады вежливому общению, с возмущением высказывала своё отрицательное мнение и порывалась поговорить с Леной лично. Печальнее всего было то, что отношения с мужем испортились — он взял за правило, когда Лена была у нас, исчезать из дома или надолго запираться в комнате.

Конечно, это не могло не встревожить меня, и я решилась на серьёзный разговор с Еленой. Но, пока я, краснея, мучительно подбирала слова, Лена разрыдалась в голос, сетуя на свою неудавшуюся жизнь, и упрекая, что я, её единственная подруга, отворачиваюсь от неё. Учитывая, что разговор проходил у меня во дворе, и мимо забора начали сновать любопытные соседи, я, скрепя сердце, повела Лену в дом.

В эту же ночь Лена оставила у меня свою дочь, под предлогом, что ложится на дневной стационар, и за ребёнком некому присмотреть. Больничный лист давно был закрыт, но она находила новые и новые причины не забирать дочь. В итоге девочка прожила у нас месяц. За это время мы порядком измучились – Алина оказалась лживым, капризным ребёнком, к тому же она втихую наговорила огромный счёт по телефону. Избавились от «груза» мы не совсем красиво, но действенно – привезли девочку с вещами к Елене домой и всучили ребёнка.

Позднее Лена неоднократно закатывала мне безобразные сцены – от громких претензий, что я бросила её в бедственном положении, до унизительных просьб вновь принять Алину.

-Светик, ну я в институт заочно поступила, мне уехать надо на месяц, -томный голосок, так не вяжущийся с монументальной внешностью, мешал мне сосредоточиться на работе.

-Лена, извини, но раз ты приняла решение учиться, ты должна была заранее всё рассчитать, - твёрдо говорила я, хоть сердце предательски дрожало от нахлынувшей жалости.

-Я на тебя как раз и рассчитывала! Мы же подруги, - не сдавалась Лена, угодливо заглядывая в глаза.

-Я тебе уже помогала, проси других, - не сдавалась я, хотя заранее знала, что никто из сотрудниц не согласится – мой горький опыт оказался не первым, и женщины зареклись ей помогать.

-Но ты должна, - продолжала ныть Лена.

-Ничего я тебе не должна! – разозлилась я, – и никто не должен! Учись сама нести ответственность за свою

жизнь!

Я одержала маленькую победу над собой, сумев противостоять манипуляциям. Ростки сомнений я заглушала, убеждая себя, что Лена наверняка выкрутится. Так и случилось – нашлись какие-то дальние знакомые, согласившиеся приютить дочь, потом приезжала бабушка девочки, а через пару лет Лена начала оставлять Алину одну.

Алина, пользуясь свободой, стремительно подрастала. Неоднократно я видела её гулявшей в обнимку со старшими парнями.

Я рассказывала Лене об этих случаях, но она лишь распахивала огромные, чем-то похожие на коровьи, глаза.

-Ну что ты, не может быть! Она у меня хорошая девочка. Наверняка с кем-то перепутала!

Когда Алине стукнуло шестнадцать, Лена стала бабушкой. Спохватилась, когда об аборте не могло быть и речи.

Без того шаткая жизнь Лены просто затрещала по швам. Долгов насобиралось столько, что пришлось сменить сим-карту, телефон разрывался от звонков негодующих заёмщиков, в своё время поддавшихся на жалостливые уговоры несчастной женщины. Но от своих сотрудников, требующих возврата кровных, не скрыться, и Лена сменила работу. Дошли слухи, что дочка оставила на бабушку малыша и куда-то уехала с очередным ухажёром.

Недавно я случайно увидела Лену, ведущую за руку симпатичного трёхлетнего мальчугана. За что-то отчитывая внука, женщина сердито говорила:

-Ещё раз тебе говорю: ты должен…

Не желая быть замеченной, я свернула за угол, и не услышала конец фразы. Но судя по всему, Лена не изменилась, не сделала никаких выводов. По-прежнему ей все должны, даже маленький ребёнок.