На эхо надежды идущий...
— Здравствуй, Керри моя. Звёзды ярче весной — далеко
освещают равнину. Змеящийся длинно окоп
пьёт олу’ненность вод, окуная язык в озерко.
И о сером цветасто сейчас рассуждать нам легко,
если сумрак стекает надеждой в окрестный простор,
и стихает вдали пуль визгливый неспевшийся хор.
Так фальшивит, вещая, слащавый трибунистый вздор,
верой мажет посулов заржа’вевший старый затвор.
Нас ведь, Керри, в герои теперь за убийства зачли.
С ливнем алые тут по оврагам струятся ручьи.
Лучший друг, с кем спиною к спине — под увалом земли,
там, внизу — со свиданьицем? — черви целуют в ночи.
Ворон клёкотом хриплым примкнуть к соловьям норовит.
Зябким утром восход с горизонта изнанкой кровит —
ножевыми прожилками шрамов под травы пролит.
Встосковалось с рассветом. А помнишь ли —
утро… не брит?..
Здесь и эхо — не эхо, на голос осколок летит.
Керри, веришь? Гул страха теперь уж не так басовит.
Рядом череп белёсый, дождями до блеска отмыт —
поля сторож зловещий — разбужен, с молчанием зрит
в небо блёклое. Примулы — будто зрачки из глазниц —
наблюдают бесстрастно метания встрёпанных птиц.
Иней рани морозной коснулся мурав-плащаниц:
лица, плечи — иконами нерукотворных божниц.
Неземная усталость так манит в элизиум сна.
Слушай, Керри… не плачь и не жди, мне дорога одна:
мыс заветный — там кофе душистый в беседке, луна…
её трубочка-луч… бесконечность покоя сполна.
☆ ☆ ☆
— Рыжим лисом лукавым в наш город прокрался апрель.
Обнимать бы тюльпаны, от запахов утра дуреть,
под стаккато дождя босиком танцевать во дворе…
Боль не выдышать с дымом рассветных туманов, мой Блэр.
Словно въелись под кожу пустынные злые ветра.
Морок памяти резать узор по живому горазд.
Чай заснуть не поможет, а виски добила вчера.
В тихом омуте вымерли черти, истаял мираж,
где беспечные песни, полынные пряные сны.
Блэр, не надо… не стоит испытывать чувство вины,
ты всегда был таким — недомашним, взрывным, неручным,
да и мой неуживчивый нрав предпочёл остальным.
Я в порядке… почти. В трубку девочкам вру: «very good»,
только поняли — в гости давненько уже не зовут.
В небе тёмном жонглирует звёздами призрачный шут…
Знаешь, Блэр… я, пожалуй, в стихах это всё опишу,
если спрятанный страх, что прорваться наружу спешит,
не иссушит чернила, не вытупит карандаши.
Сочиню пенье птиц, ливня шум и сигналы машин —
в эту яркую блажь без утрат мы, смеясь, убежим.
А пока прорастает сквозь корку тоски новый день.
Помнишь, ласковый мой шалопай, солнца луч на воде?
Отдыхай... Ворожу, удержу на заре твою тень,
не пущу за черту, сберегу, не отдам пустоте.
