Он вернулся в апреле. Курил. Молчал.
И в оборванных жестах читалась память
О внезапном начале лихих начал,
Нескладушках трёх лет, слипшихся комками.

В дрожи пальцев читалось: он верил. До.
И теперь не нащупать, как верить после.
В хриплом вдохе звучал резкий, рваный тон -
Приказного отчаянья хрупкий мостик.

В развороте плеча отзывался страх,
Порожденье привычки к войне без смысла.
Ненадёжно поведал неловкий взмах,
Что в молочнике время уютов скисло.

Остывал горький кофе, густел, как нефть,
Остывал за окном чуждый звон апреля.
Он пришёл, как любовницу бросив смерть,
Потому что объятья её не грели.

И смертельный огонь, откипевший срок,
Ностальгией шуршал в пыльных жёстких прядях.
Усмехался из складок одежды рок,
Спящий символом в буром его наряде.

Я тянулся сквозь полночь в его глазах,
Сквозь тускнеющий сумрак его молчанья,
Сквозь осевшие пеплом на волосах
Три разорванных года - к словам прощанья.

Я тянулся за якорем, зная цель.
Я тянулся, с цепи обдирая тину.
Повторяя, как мантру: "Мой дом - не мель.
Это суша. Маяк. Это Мыс Кристины".