Французская женщина кинокритика Плахова

Больше всего он ценит свою независимость. Именно поэтому избегает штатной работы (а если и работает в штате, то не сидит в редакции, предпочитая отсылать статьи по e-mail). Без него не обходится ни один значительный европейский кинофестиваль – в умении открывать новые имена этому корифею экспертной критики нет равных. Как и в способности отстаивать свою позицию вопреки законам кланов. Недаром Никита Михалков видит его в страшном сне! Но есть в жизни независимого Андрея Плахова одна непреодолимая зависимость. У нее женское имя: Катрин. Катрин Денев. Однажды в конце 60-х юный студент мехмата Львовского университета влюбился в прелестный образ девушки из «Шербургских зонтиков», написал знаменитой актрисе во Францию письмо (на адрес русской редакции французского радио) и… получил ответ. С этого момента его жизнь круто переменилась.

 

Плахов не из тех, кто легко делится личным. В его манере общаться есть что-то рафинированное – вероятно, так и должны выглядеть люди, специализирующиеся на отборе the best. И все же, заговорив о Катрин, вы получаете все шансы пробудить в этом мощном аналитике романтика. По большому счету он до сих пор остался верен французской женщине своей мечты (и брак с киноведом Еленой Плаховой, успешный и давний, тому ничуть не помеха и даже наоборот!). Ибо предан некоммерческому искусству, которое символизирует эта, по мнению западных кинодеятелей, последняя звезда современности. Их творческий роман продолжается: Плахов написал о Катрин уже вторую по счету книгу – «Катрин Денев. От Шербургских зонтиков до 8 женщин», кстати, изданную в Виннице. На ее московской презентации присутствовала Катрин Денев собственной персоной.

 

ИЗ УКРАИНЫ С ЛЮБОВЬЮ

 

– Андрей, чем же вы так зацепили сверхзанятую кинодиву, что она села писать вам ответ? Ведь многочисленные поклонники наверняка заваливали красавицу сентиментальными посланиями…

 

Как сообщала Катрин, она была очень тронута изящным стилем, что я всецело отношу к заслугам переводчика (по моей просьбе перевод сделал человек, который долго жил во Франции). Сотрудники французского радио передали письмо Денев после того, как озвучили его в своей передаче – этот радиовыпуск даже слышал один мой сокурсник. В моем письме было длинное описание впечатления от ее игры. А еще в свои 19 я искренне сокрушался по поводу интервью Катрин польскому журналу, которое вышло под заголовком «Любовь мне надоела, деньги меня забавляют». Я написал буквально следующее: «Как же так? Не знаю, как во Франции, но у нас, в Советском Союзе, еще существуют романтические отношения». «Не надо верить тому, что пишут газеты», – ответила Катрин. Думаю, она была удивлена, получив письмо из такой страны, как наша. Сожалела, что я не видел ее лучших фильмов: «Дневную красавицу», «Тристану», и была убеждена, что и не увижу – потому что, по ее мнению, эти фильмы никогда и ни при каких обстоятельствах не будут идти в СССР. В общем-то она была права. Но, конечно же, я их посмотрел, хотя и позже: уже когда занялся своей новой профессией.

 

– Именно общение с Катрин подвигло вас к «большой перемене» участи. После дружбы с формулами не страшновато было погружаться в иррациональную стихию искусства?

 

Действительно, это произошло во многом благодаря моему романтическому увлечению. Несмотря на то что педагоги прочили мне блестящую научную карьеру математика, предлагали писать диссертацию, я все больше охладевал к учебе. Начал прогуливать лекции – кстати, в первый раз это произошло из-за картины «Шербургские зонтики». А если учесть, что в нашем прокате в то время появилось много европейских фильмов… Вскоре я был уже близок к тому, чтобы профессионально писать о кино. Против этого очень возражала моя мама, воспитывавшая меня после развода одна. Будучи инженером, она хотела, чтобы я пошел по ее стопам, хотя сама привила мне любовь к литературе и искусству. Тогда технические профессии считались перспективными, гарантировали какую-то стабильность. А искусство и прочая лирика в условиях процветания советской цензуры выглядели несерьезно. Маме казалось, что это профессия без будущего.

 

– К счастью, ваша мама ошибалась, и вдвойне к счастью, что вы ее не послушали. А был ли хоть кто-то, поддержавший вас в этом выборе?

 

Моя будущая жена, Елена.

 

– Обожая свою французскую мечту и даже получив от нее знак внимания, вы влюбились в женщину рядом? Она была похожа на Катрин Денев?

 

Да. Конечно, она не была ее копией, но некоторыми чертами напоминала. Тем более что в тот период тоже была блондинкой. У нас начался роман. С Еленой, которая училась на филологическом, мы взахлеб говорили об искусстве. Писали вместе стихи, переводили свою поэзию с украинского на русский, но любовь к кино в итоге победила. Как-то естественным образом стали вызревать наши планы: не посвятить ли ему свою жизнь? Елена не только спустя какое-то время вслед за мной поступила во ВГИК и тоже стала успешным кинокритиком, но и разделила со мной увлечение Катрин Денев.

 

– Неужели супруга не ревновала вас к ней?

 

Моя жена вообще не ревнива, а в данном случае для ревности просто не могло быть оснований – моя влюбленность в Катрин благополучно перешла в область профессионального интереса.

 

– Как сказал бы психоаналитик, сублимировалась… И оказалась такой сильной, что профессиональный интерес только прогрессирует – судя по количеству написанных о Катрин страниц. Неплохой сюжет для кино...

 

Сейчас трудно говорить об этом – прошло столько лет... Любовь по-новому проявляется, переживая разные фазы – это касается и семейной жизни, и тем более платонических чувств, какие я испытывал к Катрин. Ведь и в наших отношениях с женой на первых порах было достаточно драматургии. Мы оказались довольно разными людьми по характеру и темпераменту. Были трудности и другого рода: моя мама не пришла в восторг от того, что я женюсь так рано и так стремительно – мне было всего 20. А вскоре родился наш сын и пришлось на какое-то время переселиться к ней… Затем был ВГИК, отъезд из Львова и новый сложный период. Мы жили с малышом в Подмосковье, в коммуналке, мерзли, ездили каждый день в столицу на работу. Сначала профессия не приносила никаких денег... На основе увлечений и разочарований юности я даже хотел написать киносценарий.

 

– А роль для Катрин Денев в нем не предполагалась?

 

Для Катрин был подготовлен совсем другой сценарий. Но не мною. Это должна была быть советско-французская копродукция. Речь шла о роли оперной певицы, которая приезжает в Москву, в Большой театр, исполнять оперную партию в «Анне Карениной» (так в сценарии!) и там встречает своего Вронского. Снимать должен был Жак Деми – режиссер «Шербурских зонтиков». К сожалению, этот проект не состоялся, и я впервые увидел Катрин только много лет спустя, уже на ее родине. Да и то не с первой попытки.

 

– Были серьезные препятствия?

 

Разные обстоятельства. Например, однажды режиссер Аньес Варда договорилась с Катрин о том, что мы пообщаемся с ней на церемонии «Сезар» в Париже. Но в этот день мне нужно было ехать в какой-то французский город читать лекцию, которую нельзя было отменить… Когда же встреча наконец произошла, я смог убедиться, что магнетизм Катрин существует не только на экране. Единственное, что немного смутило, – это голос. Красивый в устах ее героинь, в жизни он звучит как-то резко, быстро и монотонно. Но этому есть свое объяснение. Катрин приобрела привычку к скороговорке в детстве, потому что вынуждена была перекрикивать трех своих сестер.

 

– Насколько далек ее кинообраз от реального?

 

На самом деле Денев совсем не похожа на тот образ, который ей обычно приписывают – холодной блондинки. Когда на пресс-конференции, которую я вел в Москве в прошлом году, Катрин спросили: «А можете ли вы проявить темперамент: разозлиться, выйти из себя, разбить какую-то вазу?», она рассмеялась и ответила, что ей необязательно для этого злиться. «Я очень резкая и порывистая, быстро двигаюсь и могу разбить все что угодно безо всяких на то причин», – сказала она. Катрин Денев невероятно энергична, несмотря на то что любит расписываться в лености, – достаточно прикинуть количество фильмов, в которых она снимается. 4-5 в год!

Не кто иной, как моя жена обнаружила еще одно подтверждение феноменальной харизматичности Катрин. В московском ресторане мы сидели за столом вместе с большим количеством молодых, холеных и ухоженных женщин из журнала «Вог», спонсора визита Катрин Денев. В зале был полумрак, и Елена обратила мое внимание на то, что у всех лица размыты, только у Катрин абсолютно четкий овал, от которого исходит сияние ли, излучение ли. Не почувствовать эту магию невозможно, несмотря на ее морщины, на то, что ей за 60!

 

– Когда состоялось долгожданное знакомство, имя Андрея Плахова уже было синонимом профессионализма высшей пробы. Если в давней переписке вы выказали пылкие юношеские чувства, то теперь демонстрировали талант киноведа, тонкого знатока и ценителя достижений актрисы Денев. Она это оценила?

 

Катрин умная женщина и прекрасно поняла, что играет особую роль в моей жизни, хотя бы по тому факту, что человек написал о ней две книги… Катрин знала, кто я, тем не менее была напряжена, поскольку всегда напряжена с людьми, к которым не привыкла. Я начал интервью с самых обыкновенных вопросов, не планируя выведывать какие-то секреты, – я и так практически все, что хотел, о ней знал, давным-давно проштудировав все возможные источники информации… Мало-помалу психологический контакт, придающий другое измерение беседе, был установлен. И в конце ее я решился напомнить о том вопросе, который звучал в моем юношеском письме. О любви, которая надоела, и о деньгах, что забавляют. «Я часто читала о себе чушь. На Западе такое безобразие обычное дело – а в России возможно?» На что я ответил, что сейчас, наверное, тоже возможно. А раньше, может быть, и нет… Такой вот парафраз темы, к которой Катрин Денев особенно чувствительна. Как-то на моих глазах Катрин отчитала журналиста за то, что тот попытался выяснить что-то о ее личной жизни, крикнув в сердцах: «Я же не задаю вам нескромных вопросов, какое же вы право имеете спрашивать меня?

 

– Если человек реагирует так болезненно, можно заподозрить, что у него не все ОК. В противном случае отпор даешь спокойно и легко – словно нахального котенка за шкирку отбрасываешь…

 

Я так не думаю. Нежелание говорить о личном – это очень по-французски. Катрин особенно утомили бесконечными приставаниями, потому что ее частная жизнь закрыта больше чем у кого бы то ни было. Между тем загадочность и неповторимость ее кинообраза восходят к звездам классической эпохи кино. Катрин единственная из современных актрис, кто обладает той магией, которую воплощали Марлен Дитрих, Грета Гарбо. В этом смысле она последняя звезда. Режиссер Кэрол Рид как-то высказался: «Неважно, хорош актер или плох – важно, чтобы в него влюбилась камера». Наверное, существует и какое-то физическое объяснение этого магнетизма: особенности кожи, преломление света…Роман камеры с лицом или есть, или нет.

 

КИНОКРИТИК БОЖИЕЙ МИЛОСТИЮ

 

– Вы столь глубоко проникли в киношное заэкранье, почему же так и не решились испытать себя в качестве режиссера? Говорят, для этого необходима чертовщинка, которая или есть, или нет…

 

Когда-то я собирался сделать такую попытку. Мы с женой специально поехали в Москву встретиться с «живым режиссером» Андреем Кончаловским, который был нашим кумиром. Ведь во Львове не делалось кино, потому мы, собственно, и покинули город окончательно в 1975-м. «Вы хотите быть режиссером. А знаете ли, что главное в этой профессии?» – спросил меня Кончаловский. – «Наверное, талант» – «Ничего подобного. Это очень большая наглость. Которой, по-моему, вы не обладаете». И действительно, я не обладал ею, тогда, во всяком случае. Уже позднее я понял, что режиссура предполагает не столько элемент творчества, сколько умение манипулировать людьми. Я же всегда старался избегать карьерных подвижек такого рода. Я не люблю людей до такой степени и в то же время не ненавижу, чтобы выстраивать какие-то комбинации и интриги.

 

– Зато все эти таланты, и даже более чем, присущи Андрею Кончаловскому. Кстати, как вы относитесь к его двухтомным излияниям о низких истинах и возвышающем обмане?

 

Честно говоря, не стал их читать. Я очень хорошо знаю Андрея Сергеевича, в курсе, что у него было много женщин и все такое, но мне он не этим интересен. Андрон (так его принято называть среди своих) достаточно прагматичный и циничный человек, тем не менее я его очень уважаю. И он парадоксальным образом в чем-то остается романтиком. Он близок мне тем, что старается дистанцироваться от любых форм зависимости. Как и он, я строю свою жизнь так, чтобы не участвовать ни в каких коллективных акциях, не принадлежать ни к каким кланам, партиям, группировкам и пр. И очень остро реагирую на попытку давления.

 

– А когда вы впервые сумели дать настоящий отпор?

 

Отработка диплома с 1972 по 1975 годы на Львовском телевизионном заводе «Электрон» в КБ после окончания мехмата стала для меня настоящей пыткой. Тем более что я уже поступил заочно на киноведческое отделение ВГИКа и все понимали, что я даром не нужен этой организации. Я даже ездил в Москву за откреплением, но меня так и не отпустили. И дело даже не в том, что работа была неинтересной. Там царила жесткая, едва ли не фашистская дисциплина. Как-то раз мне позарез нужно было уйти, а начальник, он же парторг отдела, не разрешил. И я вышел из себя, высказав все, что о нем думаю, чем привел в состояние шока – он-то был уверен, что имеет дело с чрезвычайно вежливым и воспитанным молодым человеком, от которого никак нельзя ожидать ничего подобного.

 

– Выбрав профессию кинокритика, вы просто обрекли себя на роль человека, разящего правдой. Многим пришлось испытать шок, подобно вашему бывшему шефу?

 

В перестроечном 1986 году, на 5-м съезде кинематографистов, я был одним из инициаторов революционного переворота, благодаря чему приобрел репутацию якобинца, идущего по трупам. Между тем я не сказал ничего особенного – только то, что фильм «Лермонтов» режиссера Николая Бурляева безобразен с профессиональной точки зрения и его стыдно показывать перед открытием съезда. Говорили, что после этого Бондарчуку стало плохо в президиуме, его увезли в неотложку и что я его чуть ли не в гроб не уложил, ведь Бурляев на тот момент был его зятем… Сбросив старый состав правления Союза кинематографистов, мы создали Конфликтную комиссию и возвращали зрителю картины, пострадавшие из-за цензуры. Работа была интересной и благодатной, хотя иногда чиновники продолжали тупо сопротивляться по поводу легализации отдельных фильмов, например, «Комиссара». Самой большой заслугой того времени считаю то, что мы дали возможность работать Александру Сокурову и он стал крупным режиссером, почти классиком. Хотя тогда почти никто (кроме меня и еще нескольких человек) не верил в это… Так или иначе, профессия критика неоднозначна – ты затрагиваешь людей, их амбиции, даже если стараешься быть деликатным. Все время гладить по шерстке невозможно – приходится иногда говорить неприятные вещи.

 

– А по какому поводу Никита Михалков обозвал вас жалящей молью?

 

Насколько мне известно, такой чести удостоился другой критик, Денис Горелов. Но со мной у Никиты Михалкова тоже напряженные отношения. Я ценил его как режиссера, но никогда не боготворил. Пока он не устремился в политику и в общественные структуры, у нас не было особых противоречий. А вот его фильм «Анна. От 6 до 18», который я посмотрел на Берлинском кинофестивале, мне очень не понравился и я написал статью, где была одна хлесткая фраза: «Фильм раздражал своей слащавой сентиментальностью». Но случилось так, что в посланном по факсу тексте эта фраза исказилась (имейлы тогда еще не были в ходу) и «слащавая» превратилась в «слюнтявую». Но, наверное, ему даже «слащавой» хватило бы! Михалков был взбешен, и когда я по приглашению Рустама Ибрагимбекова пришел на просмотр фильма «Утомленные солнцем», заявил, что не желает меня видеть. Мол, пусть Плахов смотрит фильм в другом месте, потому что он меня оскорбил. А потом было еще веселее: на пресс-конференции на вопрос, собирается ли он делать римейк «Утомленных солнцем» или какой-то другой проект, Никита изрек: «У меня есть проект, о котором я думаю днем. Но ночью мне снится Андрей Плахов, и у меня сразу пропадает желание им заниматься!»

 

– Вот как, оказывается, вы на него влияете! Конечно, художника всякий обидеть может. А уж критик тем более…

 

Это правда, связь между режиссерами и критиками весьма странная – это две антагонистические профессии, и невероятно трудно выстраивать отношения. Как говорил Франсуа Трюффо, который был критиком до того как сделаться режиссером, стоит один раз вместе выпить или пообедать, тем более, не дай бог, за счет режиссера, и у того, например, фильм оказался неудачным – и ты моментально оказываешься перед дилеммой между подлостью и хамством. «Я в таком случае выбираю хамство», – признавался Трюффо. Я тоже. Но это всегда мучительно. Например, с Романом Балаяном мы сто лет знакомы и, можно сказать, дружны, мне когда-то удалось поддержать его фильм «Полеты во сне и наяву». Но я помню, как он на меня обиделся, когда я сказал однажды что-то не очень лестное о «Филере»… Режиссеры очень чувствительны, я их прекрасно понимаю – это тяжелая профессия. Но у каждого свои задачи: у режиссера – снять хороший фильм, у критика – написать хорошее исследование и быть честным при этом. Лично я слышал от того же Михалкова не менее «лестное» определение, чем «жалящая моль»: «Критики – это мухи на теле кинематографа». Да, мухи, но такие, которые не дают этому телу зажиреть, заснуть, постоянно его слегка покусывая…

 

– Как же уживалось ваше внутреннее ощущение свободы с работой в «главном рупоре советской эпохи» – газете «Правда»?

 

Знаете, одиозность «Правды» несколько преувеличена: тогда все газеты мало чем отличались от нее литературно и идеологически. Более того, в «Правде» было больше возможностей сделать что-то полезное. Например, с Отаром Иоселиани я подружился благодаря тому, что в одной из статей мне удалось протащить всего лишь название его фильма «Пастораль», который был запрещен в Грузии. И когда в Грузии прочли газету «Правда», решили: ага, значит, он разрешен и… дали возможность снять следующий! Если «Правда» кого-то хвалила, это прибавляло шансов продвинуть карьеру. Зато если ругала, могла полностью ее разрушить. Критика в такой газете была карающим мечом. К счастью, на моей совести такого нет: я понимал ситуацию.

 

– Пару лет назад в интервью вы назвали скандально-сексуальную «Пианистку» самым важным фильмом XXI века. Этот выбор для вас до сих пор актуален?

 

Нет, конечно, век тогда только начинался. Позднее появились другие важные фильмы, Ларса фон Триера, например, а в кинооткрытиях последних пяти лет лидирует Восток. Энергия идет оттуда. В этом ряду шедевры Вонг Кар-Вая: «Любовное настроение», «2046», потрясающий «Пустой дом» Ким Ки Дука.

 

– Недавно мне на глаза попалось забавное «гадание по кино». В нем утверждалось, например, что человек, которому нравятся фильмы вроде «Властелина колец», в душе ребенок, ну а тот, кто выбирает «Пианистку», либо имеет зажимы в определенной сфере, либо киноманьяк-профи. :) Какие сугубо профессиональные «заморочки» в ходу у критиков?

 

Несомненно, можно составить мнение о человеке, судя по списку фильмов, которые он выдвигает как любимые… А насчет заморочек – меня лично смешит чрезмерный фанатизм в восприятии искусства, когда дело доходит до духовной приватизации, монополии на него. Причем это довольно распространенное явление. Мол, Ларс фон Триер только благодаря мне существует. Или взять ту же «Пианистку». Одна кинокритикесса считает, что одна она его глубоко поняла, до такой степени, что чуть ли не сама сняла этот фильм! И еще одну странную вещь я наблюдаю, которая происходит почему-то с российскими критиками. Все они, приехав на фестиваль, совершенно одинаково воспринимают фильм. Раньше была идеология, которая унифицировала людей, но сейчас-то что заставляет людей добровольно говорить одно и то же? Причем картина либо назначается шедевром, либо, наоборот, провалом. Это словно носится в воздухе: никаких аргументов, чистая эманация.

 

– А вообще от чего зависит массовое восприятие одного и того же фильма? Ведь нередки случаи, когда произведения искусства «забрасывались гнилыми помидорами», а потом признавались шедеврами.

 

От ауры аудитории. Например, присутствие определенных людей может провалить премьеру. Так было с фильмом «Возвращение» талантливого дебютанта Андрея Звягинцева. Он триумфально прошел в Венеции, вызвав двадцатиминутную овацию, а когда впервые шел в Москве в огромном зале, где были Чубайс и подобные ему люди, вызвал отторжение и многим не понравился.

 

– Актеры обычно отмечают разницу между нашей и зарубежной киношколой. Насколько это относится к профессии кинокритика? Ведь вы много лет в составе международной ассоциации кинокритиков ФИПРЕССИ и активно печатаетесь в лучших зарубежных изданиях.

 

Пожалуй, у нас сильнее литературная традиция. А вообще тенденция развития критики почти одинакова и у нас, и на Западе: она становится более приближенной к зрителям, интересам публики, молодежной аудитории и, как следствие, более примитивной. Этого требует большинство изданий и об этом постоянно говорят на заседаниях ФИПРЕССИ.

 

– Свои книги в винницком издательстве «Глобус-пресс» вы издаете из коммерческих или ностальгических соображений? Исследование о звездах западной режиссуры «Всего 33» пользовалось колоссальной популярностью в кругу киноманов…

 

Я не преследовал никаких коммерческих целей. О том, были ли «Всего 33» коммерчески успешными, надо спросить моих издателей – я абсолютно не в курсе. История создания книги проста: в течение десяти лет я активно ездил по фестивалям и видел фильмы, которые у других еще не было никакой возможности посмотреть, общался с режиссерами, о которых наши люди пока даже не слышали. И мне хотелось дать читателям картину современной постмодернистской кинокультуры 90-х, открыть для них действительно интересные фигуры, составляющие ее пейзаж… Конечно, я поддерживаю какие-то коммерческие проекты, но этот не из их числа.

 

– Ваш сын в чем-то повторил ваш путь? Была ли у него в жизни своя Катрин Денев?

 

Дмитрий пытается работать на съемочной площадке, был звукооператором, фотографом, потом администратором группы. Он по-своему романтик, только черный. В свое время участовал в серьезных биологических экспедициях. В чем-то мы похожи: например, он пишет стихи, что я тоже делал в его возрасте, публикует их в интернете и даже имеет поклонников. Что же касается того, была ли у него cвоя Катрин – может, и была. Но у него такая бурная личная жизнь: уже трое детей, причем все от разных женщин, за ним уследить невозможно… А вот со всеми тремя внучками мы с Еленой общаемся. Регулярно.

 

ДОСЬЕ

Андрей Плахов – один из крупнейших российских кинокритиков, эксперт по современному кинопроцессу. Его имя широко известно читателям целого ряда газет и журналов, как у нас, так и за рубежом. С 1987-1991 гг. и с 1997 года – вице-президент ФИПРЕССИ, Международной Федерации кинопрессы, влиятельнейшей организации, заслужить одобрение, а то и приз которой для фильма столь же важно, как и получить другую награду крупного кинофестиваля. C июня 2005 – президент ФИПРЕССИ (Плахов стал первым за историю ее существования россиянином, возглавившим этот пост).

Куратор программ Московского Международного кинофестиваля и «Кинотавра», консультант и член жюри многих международных фестивалей, председатель отборочной комиссии Международного фестиваля кинематографических дебютов «Дух огня». Живет в Москве, однако полжизни проводит за границей, участвуя в фестивалях. Начиная с 1980 г. объездил весь мир.

Родился в 1950 г. во Львове, окончил Львовский университет (1972) и киноведческий факультет ВГИКа (1978). Кандидат искусствоведения (1982), член Союза кинематографистов России. Лауреат премии Союза кинематографистов по киноведению и критике. Работал в отделе культуры газеты «Правда», преподавал на киноведческом факультете ВГИКа.

С 1986 по 1990 был секретарем Союза кинематографистов (самым молодым за его историю) и приобрел репутацию наиболее авторитетного критика. Тогда же возглавил Конфликтную комиссию по творческим вопросам, благодаря деятельности которой «с полок» было снято более 200 фильмов, долгое время запрещенных идеологией. Был одним из самых активных ниспровергателей традиций официозной советской кинокритики.

Его статьи о кино – репортажи с фестивалей, рецензии на фильмы, интервью с режиссерами и знаменитостями – регулярно появляются на страницах газет и журналов: «Коммерсант», «Искусство кино», «Сеанс», «Киносценарии», Premiere. Плахова часто печатают зарубежные издания, такие как Guardian, Sight and Sound и Hollywood Reporter. Многочисленные газетные и журнальные публикации, личные встречи с ведущими режиссерами второй половины ХХ века стали основой для вышедшей в 1999 году книги Плахова «Всего 33. Звезды мировой кинорежиссуры», практически сразу ставшей библиографической редкостью. Успех книги послужил толчком к изданию не так давно вышедшего продолжения, рассказывающего уже и о наиболее любимых кинокритиком актерах.

В последние годы специализируется в основном по зарубежному кино.

Любимые режиссеры: Сокуров, Тарковский, Кончаловский, Герман, Иоселиани, Муратова, Звягинцев, из зарубежных – Хичкок, Висконти (о них писал диссертацию). Живет по принципу «Ни дня без строчки».

Любимые фильмы: «В джазе только девушки», «Андрей Рублев», «Зеркало». Любимая актриса – (конечно же!) Катрин Денев.