Призвание Часть III Глава 3

В уютном, стильном ресторане,

Тамара с Ольгой на диване

Расположившись, те – в креслах,

Разговорились при свечах.

Там из окна шикарный вид

На храм, на реку был открыт.

Старинный, скромный особняк,

Как долгой выдержки коньяк,

Служил собой для заведенья.

Неизгладимо впечатленье

От интерьера для души,

Кто любит посидеть в тиши.

Его уют, как мягкий плед,

В душе оставит теплый след.

Высокий свод, просторный зал…

Гостей он семьдесят вмещал.

Зал теплым светом наполнялся –

Днем с окон многих освещался,

А в вечер – светом Эдисона,

Под звук Шопена, Мендельсона…

Как солнцем ласковым в закате

Иль златым отблеском в дукате,

Спирали в лампочках горели,

Подобно углям, тихо тлели, –

Их абажуром одевала,

Как чаши винного бокала,

Из тонкого стекла корона;

Они просторно, немудрено

Под потолками повисали,

Спокойным светом излучали

Гостям бывалым и захожим,

Интеллигентным и негожим.

Цвет персика во всем преобладал,

Спокойствие он в теле вызывал.

Напоминали царские покои

Декоративные, изящные обои

С названием орнамента «решетка» –

Английская здесь вышла нотка!

Вдоль стен, пред малыми столами,

Стояли стройными рядами

Диваны, стеганные в коже;

Напротив – в стиль стоят, похожи,

У столиков, не портя стан,

По паре кресел, вид «Шафран».

Подушки в синюю полоску,

Добавят для диванов лоску.

Здесь элемент декора выполняли,

Собой проемы окон заполняли:

Картины и латунные тарелки,

На всех столах душистые горелки.

Пол чистый мрамором блистал,

Свет ночников покой давал.

Цветы в вазонах тут и там,

Со вкусом, по своим местам

Размещены. Здесь быть приятно!

Педант хозяин аккуратно,

До мелочей все рассчитал;

Дом на Берсеневской стоял

В два этажа, не выделяясь,

Смиренно в землю упираясь,

Он вечерами оживал…

В нем, кажется, купец живал,

Известный… промышлявший водкой,

Ангиной свален толь чахоткой,

Он вскоре быстро захирел,

А дом, как прежде – нов и цел,

Вновь зазывал к себе гостей,

Привык он жить в кругу людей.

 

В меню от шефа «Каталана» –

Салат из краба океана

Дальневосточной стороны,

Гостями были почтены.

А из горячих был «Аор» –

Обжаренный кальмар в узор,

Украшен, выложен на блюде,

В свободном авторском этюде;

В нем послужили на гарнир:

Картофель нежный, тертый сыр.

Флан шоколадный на десерт,

Похожий на письма конверт,

Им на подносах приносили.

Друзья откушав, не спешили –

Занятный вышел разговор,

Всё о насущном яркий спор.

 

– Скажите мне, коль я не прав! –

Христа помешанным считав,

Бекзат с усмешкой говорил

И с упоением острил. –

Безумствует наш Митя Ветрин,

Он одержим, как Кульман Кэтрин!

Решил оставить институт –

Его дела другие ждут!

Мне о призванье, о дороге,

Христа призыве, о поджоге –

Сердец горенья говорил,

Так убедительно твердил.

Ему ж видней, Он встретил Бога!

Скорей смирить единорога,

Чем друга в том разубедить.

Образованье получить

Заглавным делом в жизни надо!

А там и барствуй от оклада,

Служи Христу внутри, в душе;

И с покаяния клише

Ты к миру, друг, не приставай,

И баснями не разлагай

Уклад привычный на земле.

Нам в детстве о добре и зле

Ту сказку бабушки читали,

Ей с колыбелек укачали:

О Сером Волке, о Яге,

Кощее, Лешем, Горбунке…

Ты русский – не еврей, пойми!

Богов ты русских, Мить, прими!

Не хаживал ты в райский сад,

К нам возвращайся, друг, назад!

Реальность, Митя, наш предел,

Вот что сказать я вам хотел! –

Вещал им Стужин о работе. –

Весь мир лежит в такой заботе –

Добыть себе насущный хлеб…

– О, как же ты доныне слеп!

Откуда ждешь благословенье?

На логику расчет, везенье?

Ты до сих пор не осознал... –

С печалью в голосе звучал

Ответ задумчивого друга.

Но, что случилось?.. Стужин звука

В ушах своих не замечал,

Он видел, Ветрин продолжал

Ему о чем-то говорить,

От слов губами шевелить;

Да их теперь не разобрать,

Плечами начал пожимать

Бекзат в тот час, он вдруг заметил,

Как Митин взор стал ясен, светел;

Глас чей-то громкий прозвучал,

Не вслух – он в душу проникал:

«К нему Мое благоволенье!

Я – нужд его благословенье!

На нем Моя печать! Ты знай!

Его послушай, с ним ступай!»

Слов сих еще не понимая,

Бекзат оторопев, моргая,

Лицом от страха побледнел,

Подумал: «Видно захмелел

Я с Андалусского вина?»

В то время полная луна

В окно с небес свой свет дарила.

«Но не луна ж мне говорила?» –

Он думал, мыслью цепенел…

Бекзат узнать тогда хотел,

Один ли в злополучный час

Он внял неведомый им глас?

И озирая всех вокруг…

Бекзата охватил испуг –

По лицам Стужин прочитал,

Что гласу он один внимал.

Вмиг опустился тяжкий груз

Ему на плечи, и конфуз

Приятелям с лица читался –

Он в ту секунду растерялся,

Не смог с сим чувством совладать…

– Каким же словом напугать

Наш Ветрин друг тебя посмел,

Что ликом стал ты бел как мел? –

Спросила вдруг Вольнова Ольга.

Друзья заметили лишь только,

Что Стужин как-то побледнел. –

Ты часом, друг, не заболел?

 

Слух возвратился – осознал,

Но наш Бекзат не отвечал,

Задумчиво уставясь в пол;

Он в ту минуту лучшим счел

Друзьям того не объяснять,

В сем разобраться и понять,

К чему все это и зачем

С ним приключилось; и затем,

Он намеренно промолчал

И лишь с укором пробурчал,

Взгляд уронив на Ольгу колко:

– Из разговора мало толка,

Коль вас не слышат – не поймут!

– Вам разъяснили, что есть труд!

К чему тут спорить и гадать? –

Призванье каждый должен знать!

Вот вы, к примеру, как узнали,

Что управление избрали?

В вопросе этом корень, соль!

Как вы избрали эту роль? –

Тамара Стужина спросила,

Вопросом в точку угодила…

Растерянно наш друг молчал. –

Вот так же и для нас звучал

Ваш столь чрезмерный интерес

О деньгах: их удельный вес,

Как заработать, как живать,

Как в мире сем существовать!

Ответ тому, кто верен будет,

Кто в горнем поиске пребудет;

Призванье, как для вспашки плуг!

У тех сомнения, потуг,

Кто, взявшись, снова зрит назад…

Печется Бог о нуждах чад!

Что ж, неизвестность всех страшит,

Поможет в страхе – веры щит,

От стрел сомнений уклониться

И под щитом Христа сокрыться.

Без веры людям не ходить,

Без веры – Богу угодить

Никак нельзя! Без веры – лесть!

Бог видит сердце, может счесть,

Он сканер для твоей души.

Ты для себя, Бекзат, реши,

Пред тем как воду волновать,

Заплывы делать и нырять,

Как ты себя, дружек, нашел,

В уме ль сложил аль в книгах счел?

Мир – безграничный океан!

В нем погибают те, кто пьян

От ветров, ложных для души.

Ты поразмысли, не спеши

Ветрам учения внимать,

Тут сердцем надо избирать!

 

Вопросы Стужина томили,

Они не в бровь, а в глаз разили,

Ударом четким наповал;

По телу словно самосвал

Промчался мыслью, раздавил –

Глас тот же Стужина спросил:

«Что ж ты молчишь, всезнайка – вед,

Где ж ты теперь найдешь ответ?»

Вопрос не внешне прозвучал,

Внутри, от совести взывал,

Корил надменный, твердый ум

И от гостей бывалых шум

Его сознанье раздражал,

Бекзат свой перстень нервно мял.

Он вспомнил отчий, старый дом,

И подкатился к горлу ком –

Отец был строгим, он – служил;

И как умел, так и учил:

Здесь славный с кожи портупей

Был лучшим «словом» детских дней,

Вмиг вразумит, на путь наставит

Ударами – ума прибавит.

Одно он твердо с детства знал,

Отец – полковник так сказал,

Что лишь старанье, честный труд

Его по жизни проведут!

О том он много размышлял

И с дедом в знанье возрастал.

Не помнил мать – давно в разводе,

Зато о древнем воеводе,

О Святогоре все знавал,

Из сказов старца почерпал.

Ему, как мягкая перина,

Служила русская былина:

Дед с выраженьем излагал,

Бекзат в рассказах утопал.

 

Баян – дед добрый, озорной,

С ним на кровати в час ночной

Брадою белой щекотает

И сказом долгим забавляет.

От юных дней Бекзат привык

Читать помногу разных книг.

«Все пригодиться!» – дед вещал.

И внук уж с детства обещал

Не предавать своих корней

И русский дух богатырей;

Баян Бекзата освятил

И перстень древний подарил,

Сказав при этом: «Веришь – нет,

Но в перстне этом есть секрет:

В нем мудрость скованна веков

От древних пращуров, щуров!

Об этом сказывал мой дед,

Коль нужен вдруг ответ, совет,

Его ты три да разминай,

По знаку перстня мысль внимай!

Мне перстень этот помогал –

Я лучшую из жен избрал;

Душа в любви нашла покой,

И ты отыщешь признак свой –

Суть, ремесло, предназначенье!»

Такое было наставленье

Баяна деда и отца.

Простившись с отчего крыльца –

Бекзат отныне жил в Москве,

И как другие, в большинстве,

Он кратким словом им писал –

По майлу письма отсылал.

Дед вскоре раком заболел

И излечится не сумел.

Бекзат по старцу горевал

В себе, внутри – никто не знал.

Тех дней простыл уже и след,

Но в сердце помнился совет;

И от того он перстень мял.

Увы! Ответ не прозвучал!

 

На среднем пальце украшеньем

Перстень сидел, и искушеньем

Служил он другу своему.

«Есть объяснения всему!» –

Подумал Стужин. Мне казалось,

Судьба над другом издевалась,

В очах его я счел печаль,

И мне героя стало жаль.

Он как-то жалобно смотрел,

А глас ему внутри велел,

Оставить прошлое и внять –

Христа Спасителем принять.

Бог сквозь сомненья прорывался…

Бекзат растерянным казался,

Он все еще не понимал,

Что Святый Дух его позвал!

Пред ним открылась к жизни дверь…

Читатель! Хочешь верь – не верь,

Но перстень с пальца вмиг исчез…

Подобных фокусов, чудес

Наш Стужин и не примечал.

В карманах, под столом искал

Свою потерю. – Что случилось,

Что потерялось, завалилось? –

С волненьем Ольга вопрошала;

Бекзату в этом помогала,

Увидев, как напуган друг, –

Он источал собой испуг,

Нет, даже ужас им внушал:

Взор обезумевший, оскал…

И руки нервно потрясались,

Как непослушные казались.

– Да успокойся, что с тобой? –

Наш Митя, теребя рукой

Плечо Бекзата, прокричал.

– В чем поспевал, то и избрал! –

Ошеломленный Стужин буркнул,

Как мышка в норку – к холлу юркнул,

Умчал, друзьям не объясняясь,

А те в догадках оставаясь,

Пытались Стужина понять,

Что впрыть заставило бежать

Уравновешенного друга,

С чего наполнилось испуга

Лицо приятное его;

Друзья, не ведая сего,

Все оплативши по счетам,

Расстались – по своим домам.