ДОРОГА ИЗ ИЕРУСАЛИМА

Тает в дымке шоссе и закат красит в красное горы,

как невинною кровью распятого ложью Христа,

в небо рвётся душа и летит над пустынным простором,

запечатав смиренно немотой благодарной уста.

 

Время словно застыло и пустилось в обратный отсчёт,

и две тысячи лет время здесь, будто вовсе не жи'ло

за оливковой рощей Иордан неприметный течёт,

тянут к солнцу плоды, наливаются маслом оливы.

 

В этом городе всё, так как было, наверно, вчера

(если зренью убрать лишний люд в современных нарядах),

лишь безу'держно ход набирает в апреле жара,

да паломники ждут утешенья в душе и отраду.

 

На ступенях у древнего храма торгуют менялы,

не в убыток себе, норовят залежалое сбыть,

на вопрос о цене, отвечают улыбкой линялой,

все две тысячи лет продолжая Маммоне служить.

 

За углом фарисеи и книжники спорят поныне,

что дозволил пророк и чем грех заниматься в субботу,

уступить, не желая упорно друг другу в гордыне,

сводят так же свои бесконечные личные счёты.

 

В Гефсиманском саду повстречать можно душу Иуды,

словно грешная вечность прикоснётся случайно к щеке,

брызнет холодом страх, как осколки разбитой посуды,

набежит ветерок и затихнут шаги вдалеке.

 

Здесь по улочкам узким вела Его римская стража

и кричала толпа, призывая распять поскорей,

и шатала Его неподъёмная весом поклажа,

убеждая спасти, заблудившихся в жизни людей.

 

А потомки заблудших и кричавших безумно - «Распни!»,

одобрявших решенье Пилата - о том не судачат,

обрести вновь желают свой Храм, все прошедшие дни

у остатков Стены нескончаемо просят и плачут.

 

Завершается день, будто прожиты тысячелетья,

тает в дымке шоссе и закат красит в красное горы,

не найти нужных слов, существуют одни междометья,

в небо рвётся душа и летит над пустынным простором…..