ДОРОГА ИЗ ИЕРУСАЛИМА
Тает в дымке шоссе и закат красит в красное горы,
как невинною кровью распятого ложью Христа,
в небо рвётся душа и летит над пустынным простором,
запечатав смиренно немотой благодарной уста.
Время словно застыло и пустилось в обратный отсчёт,
и две тысячи лет время здесь, будто вовсе не жи'ло
за оливковой рощей Иордан неприметный течёт,
тянут к солнцу плоды, наливаются маслом оливы.
В этом городе всё, так как было, наверно, вчера
(если зренью убрать лишний люд в современных нарядах),
лишь безу'держно ход набирает в апреле жара,
да паломники ждут утешенья в душе и отраду.
На ступенях у древнего храма торгуют менялы,
не в убыток себе, норовят залежалое сбыть,
на вопрос о цене, отвечают улыбкой линялой,
все две тысячи лет продолжая Маммоне служить.
За углом фарисеи и книжники спорят поныне,
что дозволил пророк и чем грех заниматься в субботу,
уступить, не желая упорно друг другу в гордыне,
сводят так же свои бесконечные личные счёты.
В Гефсиманском саду повстречать можно душу Иуды,
словно грешная вечность прикоснётся случайно к щеке,
брызнет холодом страх, как осколки разбитой посуды,
набежит ветерок и затихнут шаги вдалеке.
Здесь по улочкам узким вела Его римская стража
и кричала толпа, призывая распять поскорей,
и шатала Его неподъёмная весом поклажа,
убеждая спасти, заблудившихся в жизни людей.
А потомки заблудших и кричавших безумно - «Распни!»,
одобрявших решенье Пилата - о том не судачат,
обрести вновь желают свой Храм, все прошедшие дни
у остатков Стены нескончаемо просят и плачут.
Завершается день, будто прожиты тысячелетья,
тает в дымке шоссе и закат красит в красное горы,
не найти нужных слов, существуют одни междометья,
в небо рвётся душа и летит над пустынным простором…..
