"Аз, Буки, Веди..."

Сгорбился Гришка над выскобленной столешницей,

"Аз, Буки, Веди..." - пальцем по буквам ведет прилежно.

Мать вытирает бисерный пот с переносицы:

"Гришка? А, Гришка? А Ванька у речки носится!

Встань что ли, чадо? Хватит зубрить околесицу!"

Гришка блаженно молчит и старательно крестится.

Тут, под рубахой, кривится бугром позвоночина.

Жизнь не успела начаться, а матери кажется - кончена.

Что ему - сирому да убогому - выдаст Господь в причастие?

Был бы парнишка малость приветливей да рукастее.

Сгинет за грамотой этой - да пропади она пропадом!

А отлучить от науки... Куда он - сердешный - пойдет потом?

Мать у него, видно, грешница - темной душой слаба.

Сгорбился Гришка, на шее тоненькой качается голова.

 

***

 

Гришка горбатый на паперти губы кривит уродливо.

Бабы кидают монетки да пироги подают: "Юродивый..."

Хмурые лбы осеняют, с прищуром глядя на колокольню.

Гришка кричит надсадно: "Ироды! Брысь по домам! Довольно!

Вырвали колоколу язык - небу уста запечатали!

Ну, посмотрите, бабоньки милые, что у меня за плечами-то?"

Чешет горбушку Гришка. Крест - на груди расхристанной.

Пальцем грозит - невинный - радостному антихристу:

"Вот я тебе, ненавистный! Ты погоди у меня ужо!"

В кружку щербатую денежкой медной солнца упал кружок.

 

***

 

Утром волненье на площади, черква полным-полна:

на онемевшей звонарне Гришки горбатого тень видна,

тянет юродивый руки к простору необозримому.

Люд приумолк, присмирел - хоть бы кто возразил ему!

"Все от того, что молчим! От молчания все печали-то! -

Гришка беснуется, - ну же, глядите, что у меня за плечами?

Я вот по небушку ножкой ступлю, чтобы вымолить

да уберечь вас - сирых, убогих - от гибели!"

Замерли бабы, слышно, как падает лист - безупречно желт.

Что же юродивый? Он встал... перекре́стился... и ушел.

Вышел в проем - деревянный квадрат, туда, где даль голуба́.

И не упал. А раскинул крылья! Глядь - ан и нет горба!

 

***

 

Лет сколько ми́нуло? Сколько уж Гришка по небу мечется?

Сколько отводит тяжелый, кровавый меч от моего лица?

Что ни горбы - то крылья свернулись перьями гладкими;

чувствую: вот и мои толкаются, остро зудят под лопатками.

Уст запечатанных небу раскрыть до сих пор не дадено -

так и молчит над нами выцветшая громадина.

Ки́новарь солнца кипит и чадит - красными каплями брызжется.

Я, искупленный когда-то иной ценой,

Я, искупленный кровью, огнем, войной,

пальцем прилежно - за Гришку - вести продолжаю: "... Пси, Фита, Ижица".