Руны
Первый в бою, в разбирательствах и в походе,
С толком устроены в Асгарде все дела –
Жить бы, гордясь, но в печали владыка Один:
Он понимает, как мудрость его мала.
Нет от кручины покоя ни днём, ни ночью –
Битвы без страсти, не весел, не сладок пир:
Безднами мудрости манит к себе источник,
Что охраняет от всех великан Мимир.
Только глоток – ты всеведущ и полон силы:
Верен удар, мысль ясна, безупречен суд.
Корни Великого Дерева, Иггдрасиля,
Пьют эту мудрость – и к кроне из звёзд несут.
«Дай мне, Мимир, хоть немного отпить из чаши,
Столько ошибок – и все на моих плечах!»
«Хочешь избегнуть грядущего – в настоящем?
Мудрости просишь? Но мудрость не свет – печаль!
Впрочем, Владыка, ты волен желать отравы:
Знания жаждешь не ради себя – для нас…
Пей – и ты будешь спокойно и мудро править,
Но за глоток будет платой твой правый глаз».
«Верная плата. Не хочешь, Мимир, помочь мне?»
Видя – хранитель осёкся и побледнел,
Один лишь хмыкнул – и кинул свой глаз в источник:
Суть прозревая, он так и лежит на дне.
И с этой жертвой вся мудрость открылась богу:
Бездна имён, не черпнуть, не достать до дна…
«Вижу теперь – ты, Мимир, попросил немного,
За полновесную мудрость – страшней цена.
Знал ты, что будет, Хранитель – а я не верил.
Думал, что к знанию путь – как источник, чист!»
В грудь он ударил копьём, и повис на Древе –
Тихий, немой, безучастный, как палый лист.
С ветром качался, мок в дождь, одевался пылью,
Вновь воскресал – и в предсмертной тоске тонул…
А на исходе девятого дня открылись
Все тайны неба и Нифльхеймских бездн ему.
Рухнул к подножью – безумен, измучен, весел,
И из ветвей Иггдрасиля, как видел в снах,
Вырезал руны – плоть для стихов и песен,
Собственной кровью выписав каждый знак.
«Верная плата!» – и Одину в этом вторит
Каждый, вложивший в строку свою кровь и труд.
С тех давних пор переливы людских историй
По Иггдрасилю, как рунный узор, текут.
В шёлковых сумерках ворон за дверью каркнет,
Стихнут шаги, растворяясь во тьме ночной:
Это идёт по земле одноглазый странник,
Первым узнавший, что мудрость и боль – одно.