Этюд в партере

Обволокла провинция. Застрял, похоже, крепко

в гостинице сызра́нской - московским мирным греком.

Ни рек, ни раков - нечего ловить.

Летел на две недели, торчу уже шестую,

статичность огородная торжественно швартует

ракету к бую в медленной крови.

 

Всё водоёмней образы - безрыбье... и театром

пренебрегать немыслимо. Настроюсь, как на тантру -

досуг в буфете местного ДТ.

Душе не сильно трепетно. Не разовьюсь - развеюсь.

Ведь я не завсегдатай /видал помельпоменистей/

Пусть взмахи ве́еров и мой понизят темп.

 

Геката астеничная, пенсионерка-леди –

и пафоса хватило им, и реквизитной меди

на славу и на вычурность колец.

Макбе́т, состав четвёртый, с пузцом и ипотекой,

диапазон известности "никто - напомни - некто".

Им зал страшнее, чем Бирнамский лес.

 

Но вдруг Макбет всмотрелся в пророческую чащу

и как-то понял, видимо, что я – не настоящий,

что быть меня тут вовсе не должно,

что Сызрань и театр мне совсем не по фэншую,

что, как и он, вживаюсь в роль - неблизкую, чужую,

что серый ил всосал меня на дно.

 

Он дал! По Станиславскому: себя и сверхзадачу,

он вдохновенно убивал и предавал всё гадче,

а труппа воспарила вслед за ним.

Скрипят суставы чувств, трещат эмоций жилы,

сосуды дарований исторгли диких джиннов.

И это всё - передо мной одним.

 

Как будто это я из темноты играю -

то лицедейский бог меня изгнал из рая,

а их созда́л из моего ребра.

«Неважно где и с кем – живи себе взаправду» –

от этой простоты несло актёрским адом…

и даже стало страшно умирать.