у Марка
стемнело... полная луна,
застыв у самого окна,
лилась на снежные равнины,
являя чудные картины,
и звёзд холодные огни
мерцали в бархатной тени.
в тот час собралися поэты
за поэтическим столом:
искать насущные ответы,
слагать весёлые приветы,
болтать беспечно о былом;
делиться новыми трудами,
трясти кривыми бородами,
гонять индийские чаи:
как говорится - все свои.
там были: лирики любитель,
философ, критик и монах;
а так же злачную обитель
почтил своим вниманьем зритель...
на тертых временем стенах
имелись изредка картины,
фрагменты греческой лепнины,
каскады ярких занавес
и карта звёздная небес.
а на столе дымилась каша
с мясцом, из рубленой крупы,
пяток яиц без скорлупы,
печенья треснутая чаша,
немного сыра, хлеб, трава
и водки штоф - всему глава!
монах, присев у изголовья,
искрил фонтаном празднословья;
напротив, тоже в головах,
сидел философ и в словах
он не имел нужды особой:
запечатлён молчанья пробой
он над собранием парил
и очень редко говорил...
по леву руку от монаха,
без тени трепета и страха,
седоволосою скалой
томился критик пожилой.
он был испытанным главою
и тайной хваткой деловою
объединял вокруг себя,
собранья шумные любя.
и, наконец, мечтатель нежный,
дитя Парнаса, дуэлянт:
был с виду несколько небрежный,
в словах же - истинный педант.
он наслаждался сам собою,
и Богом данною судьбою,
и как ребенок заводной
пленял учтивостью хмельной...
стола торжественный овал,
застыв под лампою старинной,
ложился на пол тенью длинной
и к состязанью призывал...
поэты выпили, поели,
немного даже захмелели -
богам языческим подстать -
и принялись читать...
читали медленно, по кругу,
давая вырваться друг другу
из повседневной суеты,
и были светлы и чисты,
как дети...
меж двух веков
