I

 

Было ветрено, и волны с перехлестом

В скальный берег ударялись торопливо.

Мы с гетерой расслаблялись, очень просто,

В термах Неаполитанского Залива.

 

Был логичен переход от прозы к позе,

А потом тела в объятиях потели...

Дева пела мне о том, что скоро осень.

Я и сам об этом знал: через неделю.

 

Погружался я в гетерин голос резкий,

От любви и от стихов слегка пьянея:

Видишь амфору с прославленным фалернским?

Неспроста же я лежу в обнимку с нею.

 

Я не падок на румяна и белила,

Я в массикском алкоголе знаю меру:

Не любовь меня, мой друг, испепелила,

А негодная проделка Мульцибера.

 

И туристам в исторической долине

Обо мне теперь рассказывают всуе...

 

Я б успел к тебе на похороны, Плиний,*

Но в четырнадцать ноль ноль рванул Везувий.

 

II

 

Не кропать элегии и оды,

Глупо восхищаясь душ родству,

А верхом на шпаге, в дымоходы,

Для чего они и существу-у-у...

 

Он такой порывистый и резкий,

Нынче этот ветер, mon amie:

Ишь как развевает занавески,

Раздувает заново камин!

 

Стройный стан, румяные ланиты...

Точно говоришь, что ты такая?

Значит, ты готова, Маргарита.

Вот окно. Открытое. Шагаем!

 

III

 

Я строен бы был и опять волосат,

Как всякий порядочный парень,

Когда отмоталось бы время назад,

И так за тобой приударил!

 

Пугая прохожих, подпоркой стенной

Торчал бы ночами в парадном,

А ты бы, наверное, хвасталась мной

Подружкам.. Представить приятно!

 

Увы, я немолод, от спеси раздут

И вирши пишу ядовито,

И волосы только на теле растут!

Но с ними растет и либидо.

 

IV

 

Колоратурное сопрано

Колеблет воздух верхним "ля",

И остается от стакана

Смешная горка хрусталя,

 

И шандальер упасть грозится,

И голос весел и упруг,

И эхо меломанов лица

В длину вытягивает вдруг!

 

Волнует прочих эта нота,

А я, и только я один,

Ее услышав, отчего- то

Спокоен и невозмутим.

 

Нет, я совсем не нищий духом,

Поверь, любимая, пойми:

Не дал мне Бог такого слуха,

Чтоб отличал я "ля" от "ми"!

 

Чтоб сердце билось и кололось,

Чтоб толстый нерв басил струной,

Ты тот, другой используй голос

В беседах, душечка, со мной.

 

Ему внимаю я со стоном:

Сулит усладу и покой

Акцент с пластинок граммофонных,

С растяжкой томною такой.

 

В нем частота идет на убыль,

В нем тихо плавится хрусталь...

 

А лучше, дай мне эти губы!

И те, другие, тоже дай.

 

V

 

Мой пылкий дух, талант нетленный,

Воображение мое,

Газ, наполняющий мгновенно

Весь предоставленный объем,

 

Теки сквозь пальцы струйкой тонкой,

Дымок столь робкий, только тронь...

Наполни грудью или попкой

Мою простертую ладонь!

 

Мой звук высокий, образ ясный,

Моя продольная волна,

Как страшно ты взрывоопасна,

Как усыпляюще пьяна!

 

А на какой высокой нотке,

Такой изысканно- кривой

В руке Амура лук короткий

Тугою звякнет тетивой!

 

Дрожи, стрела, в его мишени,

Вонзись опять, за разом раз,

Пусть от движений и скольжений

Сожмется в судороге таз,

 

И этот стих у нас с тобою,

Легенда, сказка, песня, миф,

Двугласым завершится воем.

Вдвоем... О, лучшая из рифм!

 

VI

 

Любимая, помнишь, мы в детстве об этом,

По строчкам водя неуверенно пальцем,

Читали?

И две половины монеты

Срастаются.

 

VII

 

Зацикленность в любви- плевок партнеру в душу.

Зацикленность в любви неопытности хуже.

Зачем же я стучу по клаве деловито:

"Хочу, хочу, хочу..." и не сбиваюсь с ритма?

 

VIII

 

Не пой, красавица, при мне

Тех песен Грузии печальных,

Ненастоящая печаль в них,

Они все больше о вине.

А лучше сочини сонет,

Пускай останется писулька,

Не звук, что в горлышке пробулькал,

 

Не пой, красавица, при мне.

 

Бумаге жизнь придать пора

Посредством изощренных магий,

Листы линованной бумаги

Лаская кончиком пера.

Задуют легкие ветра,

Наполнят легкие и жабры,

Полезут абры и кадабры…

 

Бумаге жизнь придать пора.

 

Взойди без лиры на Парнас,

Пускай поют, кому приперло,

Но все, что можно сделать горлом,

Уже проделали до нас.

Испей до золотого дна

Фиалу терпкого нектара,

Расставь подобное по парам,

 

Взойди без лиры на Парнас.

 

Стих слышен, даже если нем.

И процарапанные руны

Успешно заменяют струны,

Что стихли по моей вине.

Пусть в запарнасье, в вышине,

Поэтов призраки и души

Поспешно затыкают уши:

 

Стих слышен, даже если нем.

 

Не пой, красавица, при мне!

 

IX

 

Я б пошел гулять с собакой,

Ты бы вышла на балкон,

Фонари венчали ярко

Нас бы нимбами с икон.

 

Завернул за нужный угол

И присел бы доберман,

Мы б увидели друг друга,

Закрутили бы роман...

 

А роман (откуда знать бы

Подстелить соломку где)

Довели бы мы до свадьбы,

До хозяйства, до детей...

 

Только кольца не оковы,

А to be or not to be -

Ты влюбилась бы в другого,

Я б другую полюбил.

 

Все грядущее во мраке,

Вся семья разрушена...

Хорошо, что нет собаки!

Только кошка и жена.

 

-----------------------------

* Вообще-то Плиний Старший погиб в результате отравления серными газами при извержении Везувия. Этот персонаж у Бродского не давал мне покоя с младых ногтей. Тем более, что стихи не всегда назывались “Из Марциала".

 

Позднее выяснилось, что “Старший Плиний”- всего лишь книга. Но с учетом изрядного количества реальных анахронизмов у классика, я по-прежнему позволяю себе вольно толковать произведение, давным-давно живущее собственной жизнью.