Пёс бежал по краю заката. Солнце расплавленным золотом тонуло в чёрной глади воды, оставляя после себя тепло догорающего дня. Пёс бежал, почти уткнув нос, в пахучий, уже остывший песок и с жадностью впитывал запахи вместе с новостями.

Детские ноги, следы больших мужских сандалий, женские пятки с ароматом мускуса и пачули. Дети пахли почти всегда яблоком и лавандой и ещё чем-то сладеньким, давно забытым.

Тогда он был совсем щенком, мать ощенилась семерыми, у хозяйского забора, в яме. Хозяин был неплохой человек, добрый, любяший собак, но пьяньчужка, как он потом узнал. От него всё время пахло чем-то резким и горьким, от чего в пасти возникал какой-то вяжущий привкус. Хозяин вечно напевал унылые песни без слов, и хозяйка ругалась, толкая его в бок:

- Опять завёл свою шарманку! Ну, до чего надоел ныть, ну до чего!

Тот безропотно улыбался и продолжал свою немую песню, подходил к псу и гладил его по косматой голове, а то и кидал ему вкусные мясные обрезки. Пёс мгновенно съедал и изо всех сил колотил хвостом по бокам, умильно прижимая уши, выражая тем самым вечную преданность.

Иногда псу перепадал сахар, кусковой серый сахар. Хозяин издалека кидал ему сладкий кубик и пёс, в высоком прыжке, на лету, ловил его зубами, дробя в мелкие крошки…

Да он помнил этот сладкий запах, запах дома…

Сначала умерла хозяйка, говорили, какая-то врачебная ошибка, что ли…

Хозяин пил почти постоянно и всё чаще и чаще забывал покормить пса. Пёс гремел пустой алюминиевой миской, цепью, потом либо ложился рядом, сложив морду на лапы, либо начинал лаять с подвыванием и метаться вдоль забора.

Хозяин, по большей части спал, потом появлялся заспанный, в стеблях соломы откуда-то из сеновала или из погреба и хлестал пса хворостиной. Пёс забивался в будку и виновато смотрел оттуда голодными глазами.

Как-то хозяин ушёл на базар за очередной чекушкой и больше не пришёл.

Пришли какие-то чужие люди и сын хозяина. Сын расстегнул цепь и вывел его за забор. Сначала пёс обрадовался, стал носиться, как угорелый, а когда пришёл в себя, сына уже не было рядом. Он кинулся в дом, но со двора полетели камни и кто-то стал громко ругаться

– А ну пошёл, отсюда! Вон, я сказал!

Один камень угодил ему в бок, и он завизжал-заскулил отчаянно, даже не от боли, а от обиды. С тех пор он не знал, что такое дом.

Пёс бежал и бежал без устали, нужно было обойти обширную территорию своего района.

Все запахи мира умещались в его носу. Они смешивались там и распадались на отдельные составляющие, они дразнили, успокаивали, манили его куда-то…

Он всегда знал, откуда идёт запах, и чем он ему грозит или не грозит. И если кто-то умирал, в мозгу взрывалась целая вселенная. И букет запахов менялся, исторгая из себя уже не существующий аромат. И псу становилось безумно грустно, и он садился и выл, оплакивая того, кто уже никогда не будет пахнуть и, вообше, никогда не будет…

Никто не видел его, но это было и к лучшему. Зато он видел и осязал всё и всех и продолжал свой ежедневный бег, свою сторожевую обязанность следить за порядком в этом сумасшедшем мире…

Он давно уже не имел своего запаха, но это была такая мелочь…