Меня разбудил негромкий рокот, такой чуждый привычной тишине. Надежда, не покидающая меня всё это время, беззвучно и робко взлетела бесцветной дымкой, но, ударившись о непроницаемый круг стекла, бессильно опустилась к ногам.

 

Космическая чернь — безжизненная, беспросветная константа — как будто бы в насмешку плыла всё той же чернильной бездной, не мигая хрустальными звёздными глазами, не играя переливами мрака, а лишь упиваясь собственным величием. Всесилием, всевластием и бессмертием.

 

Бесконечностью.

 

Бесшумный рёв турбин, молчаливый полушёпот серебряных стен и безмолвие разверзшейся за иллюминатором прорвы гремели в голове раздражающим, невыносимо звонким набатом, и мнимое спокойствие порывалось вырваться из тесных оков разума, оставляя в душе лишь ярость, отчаяние и исступлённую боль. Кто те глупцы, мечтающие о вечной жизни? Можно ли существовать вот так, вне времени, одиноким сгустком пыли в нескончаемом пространстве? Кто сказал, что Вселенная есть мириада ажурных белоснежных созвездий, огненно-рубиновых хвостатых комет и гигантского, манящего притяжения? Наивные глупцы, романтики, бредящие полётом на корабле, но не знающие цели, не ведающие истинных стремлений?.. Кто сказал, что космос — тайна за семью замками, во имя которой свершаются самые славные подвиги?

 

Вселенная — огромное, бесконечное ничто.

 

Совершенная и всеобъемлющая пустота.

 

Мне кажется, будто я и не рождался вовсе. Не ступал по земной тверди, не мечтал о поднебесье, наивно принимая иссиня-чёрное полотно за прозрачное лазурное кружево. Будто моё предназначение — здесь, в этой огромной, но тесной стальной обители. Будто я — порождение самого Создателя, будто я существую сотни тысячелетий, будто вечная жизнь — как вечный полёт — не легенда, но быль. Вечный полёт — мой дар и моё проклятие, мой Рай и мой Ад.

 

Жизнь и смерть.

 

И то, и другое — слишком далеко, слишком непостижимо. Бренный мир — ничтожество, не способное разуметь самые элементарные постулаты бытия. Может быть, осознание собственного величия и собственного же бессилия располагает к философствованию, но я не могу не мыслить, ибо это единственное, что мне остаётся.

 

А за идеально округлым окном — сама вечность.

 

Я всё же имею цели, хотя кому-то могло бы показаться, будто, отрешившись от жизни как таковой, я отрёкся от всех человеческих потребностей и нужд. Пронзая миллиарды туманных галактик, мой безымянный корабль — я сам, подобно машине, давно утратил своё имя — мчится к янтарно-золотой звезде, отливающей мерцающей бирюзой.

 

Имя ей — Реквием Аетернам*. Мне кажется, она названа латынью, но я не решаюсь разгадывать её смысл.

 

Мне думается, что поиск сокрытого в бескрайней космической дали унесёт за собой остатки моей памяти, и я растворюсь в бездонном мареве тьмы, как бесследно тает огарок жёлтой свечи, даруя хрусту страниц последние прикосновения.

 

Кто я? Что я делаю здесь, среди осколков неземной пропасти, до которой остался полушаг?

 

Ответь же мне, безликая бесконечность, ибо я взываю к тебе.

 

Мне кажется, и сам Бог, которому отчаянно, слепо молятся одни и которого так же бессознательно отрицают другие, остался позади. Что есть Всевышний в сравнении с глубинами бездны, не имеющей начала и конца? Такой тёмной, такой бездушной, что сам Дьявол бессилен пред ослепительной чернотой. Я не постиг и миллионной доли космического логова, но твёрдо убеждён: бескрылый, лечу сквозь время и пространство, и уже нет той силы, которая меня остановит. Нет той властной руки, которая окажется сильнее того, где я.

 

Сильнее того, что я.

 

Мёртвая сталь крепких стен, ограждающих меня от нескончаемого падения в никуда и обращения в бессознательное ничто, скоро надоедает, и я ухожу в другую комнату, дабы отдохнуть и предаться забвению. Я нарёк пространство покоя Зелёной комнатой.

 

Стены здесь не пепельно-серые, а бледно-салатовые, с резко вычерченными громадными листьями. Когда оказываешься в Зелёной комнате, ощущаешь себя — не пылью, нет — мельчайшим атомом размером в сотые доли нанометра. Тем не менее, второе имя смарагдового пространства — Место Покоя. Именно здесь, а не у толстого стекла иллюминатора, спится глубже и правильнее всего. Я провожу рукой по тени, рождённой мною самим, и чудится, словно всё здесь пространно, монотонно, сонно и неподвижно; даже мои движения — медленные, запоздалые, ленивые. Сон и покой — вот то предназначение, которое несут малахитовые молекулы свежей листвы, как будто вырванной из самого леса и немного увядшей вследствие отсутствия естественных условий. Мне нравится пребывать в Месте Покоя, позволять любой эмоции уноситься в небытие, повинуясь власти чёрно-белого сновидения.

 

Жёлтая комната, или Место Памяти, — тревожная, многоликая и совсем другая. Стоит шагнуть в янтарное золото с едва уловимым оттенком солнечной бронзы — и ты отдаёшься власти сладостной грёзы. Жёлтый — солнце, манящее к себе из вечности безбрежных небес; живая мимоза, первой расцветающая весной; песчаные храмы у бирюзовой волны; бесконечные нивы, коих так много в пейзажной галерее; мерцание далёких звёзд и полной луны… Именно жёлтый — цвет прошлой жизни на людской планете, цвет тревоги и радости, страданий и счастья. Вкус сладкого апельсина, аромат облачённой в белую тогу ромашки, звон золота побед… Жёлтый — цвет воспоминаний, предаваться которым — так запретно и так желанно. Вот только…

 

Только с каждой космической милей янтарь меркнет, а память становится чужой, открывая дверь в следующую комнату.

 

Синяя комната — Место Силы — не терпит сновидений и наивных мечтаний. Сумеречная синева, переходящая в фиолетовую тишину, придаёт сил и бодрости. Холодные оттенки стимулируют работу мышления и разума, наполняя бесконечное множество извилин пищей знаний. В Месте Силы — тысячи стеллажей с литературой; окунаясь в глубины испещрённых многообразием литер страниц, больше не грезишь давно забытым старым. Новое является иным: книги говорят лишь о том, что я хочу услышать. О слове и цифре, о космосе и планетах, о пространстве и о твоём месте в нём, о вечном поиске смысла существования. Я пью первозданную Силу и вновь лечу в неизведанную даль, к заветной звезде. Здесь неуютно, но правильно; немногочисленные предметы замирают в своём идеале, не режут глаз, не отвлекают мысль, а только способствуют ей. На стенах — круговерть чисел и математических знаков, а в самом центре — гигантские часы. Будто бы магический циферблат и три сотни тончайших и точнейших стрелок. Комната времени и времён, мысли и разума, источник той самой Силы, которая не имеет рождения и родины.

 

Которая бесконечна, как и всё вокруг.

 

Червонный блеск знаменует Красную комнату — Место Чувств. Рубиновые отблески кружевных теней подобны красному вину, алым эмоциям и восторгу, безудержной страсти и дикому безумству… Место Силы как будто противостоит Месту Памяти, отрицая земное вечным, тогда как здесь, в коралловой иллюзии — никакого Покоя, никакого сна. Здесь я лечу — но лечу по лабиринтам своего разума, и всё, что я чувствую или чувствовал когда-то, вздымается мне навстречу. Отголоски любых впечатлений, присущих жизни, — и нынешнее, сегодняшнее, так не сопоставимое с былым. В красном не любовь и не страсть, нет, — здесь что-то несоизмеримо большее, что-то немного безумное, что-то, что напоминает лавину кроваво-алой лавы, вырывающейся из жерла вулкана и сжигающей всё вокруг. Здесь и невообразимая надежда, и невыносимое отчаяние, и тёмное, и светлое — но слишком людское. Слишком человеческое. Красное — власть и триумф. Красное — жестокая горечь фиаско.

 

Что же я делаю? Где нахожусь? В зелени забываюсь сном, в синеве — пробуждаюсь и внемлю голосу мудрости, в багрянце — выплескиваю ярость или ищу её, отрешаясь от спокойствия. Жёлтый твердит цель, почти утерянную в бесконечном потоке секунд, минут и часов. Дней, месяцев, годов и десятилетий. В моём доме нет зеркал: мне нет нужды знать, кто я — юнец или старик. Мне важно лишь одно: не потерять себя самого, не исчезнуть в царстве зла. Белая комната — Место Истины. Я назвал её именно так, всё ещё надеясь на то, что окно, ведущее в космос, предоставит мне ту самую истину, за которой я лечу к Реквием Аетернам. Гляжу в никуда — и, являясь никем, снова думаю — думаю о вечном. Белая комната венчает все остальные — ведь сам белый оттенок, который зрим человеческому глазу, соединяет в себе все известные и неизвестные цвета. А может, Белое — просто антитеза Чёрной комнате, которая не имеет границ? Чёрной бесконечности, которую я постигаю. И все комнаты корабля кажутся пустыми, пусть и наполнены всевозможными предметами; они будто растекаются, пребывают в невесомости вместе со всем остальным. И зелёные листья, и свет жёлтого солнца, и синие часы, и красные всполохи — ничто не стоит на месте, всё купается в мягкой, воздушной лёгкости.

 

И сквозь все пространства — незримый лик искомой звезды.

 

Что я познал, путешествуя по небесной преисподней? Единственно то, что мне начертано понять. Нет, я не верю во всесилие Судьбы, но искренне понимаю, что противиться вселенским силам, повергающим всякого в них входящего, — истинное сумасшествие. Начиная свою далёкую дорогу, вырываясь из Млечного Пути, я желал, чтобы этот поиск — поиск заветной звезды — продолжался вечно. Я останавливал взгляд на каждой из планет, заворожённо глядел на златое светило, устланное чернеющими пятнами, неспешно проплывал мимо удивительной красоты гигантских колец Сатурна. Я стремился вырваться из оков солнечного владения, разумея, что впереди ждёт много, много большее. Так идёт по океану жизни семнадцатилетний юноша, забывая прошлое и улыбаясь будущему. Стремясь к свободе и не страшась многочисленных бурь, ожидающих его на долгой дороге. Вкушая грядущие победы. И полёт наслаждения этими чувствами поистине бесконечен, как и мой полёт — сквозь соседние, подобные земной, галактики.

 

Что же после? Время неуловимо замедлило ход. Мысли обрели направленность, а в космосе ждал метеоритный дождь. Страх, необъяснимый, иррациональный страх за то, что смерть настигнет меня прямо здесь, поглотил всю мою душу. И комната Покоя больше не казалась спокойной и умиротворённой, и Чувства становились чернее Вселенной, и Жёлтый обращался пылью… Так гнётся от безумств ветров неокрепший парусник, несущий в себе чью-то молодую жизнь. Такое отчаяние и бессилие присущи лишь тому, кто столкнулся с самой первой преградой. И какую радость, какое блаженство чувствуешь тогда, когда барьер разбивается на тысячи осколков, а корабль летит вдаль по просторам моря. По просторам жизни. По просторам космической вечности. И огнекрылые кометы больше не пугают, и я понимаю, что мчусь с много большей скоростью, что моё пристанище выдержит любые препятствия. Почувствовать собственную силу, увидеть всё в глубоких синих оттенках, обрести своё предназначение — это ли не твоё тридцатилетие, Человек? Мечтания претворяются в стремления и цели, а зияющая бездна разверзается пред Великим, посмевшим посягнуть — ни много, ни мало — на неё саму.

 

Но только позже, гораздо позже я понимаю, что космос лишь играл со мной, притворяясь поверженным. Вторая волна разочарований сильнее предыдущей, ибо несёт осознание. Едва увидев собственную силу, мы чувствуем: мир настолько велик, настолько совершенен и бесконечен, что мы, возомнившие себя всесильными, — словно пылинки в открытой Вселенной. Дурман, несущий нашу силу, искушает, и никто не сопротивляется ему, наивно полагая, что мираж никогда не истлеет. Разве я имею хотя бы центиллионную часть власти в пространстве, не имеющем пределов и границ? Разве могу постигнуть саму бесконечность? Я лишь плыву и качаюсь на незримых волнах, падая и взлетая, будто по синусоиде, но понимаю, что являюсь никем, что в одночасье взлечу вместе с синусом, если ему пожелается вырваться за границы единицы. Покоряюсь.

 

Каждый из людей, постигая основы мироздания, неизбежно стареет. Наверное, я уже давно стал старцем, но теперь, в эту минуту, это совершенно не важно. Старцы становятся философами и мудрецами, и очень часто разум их выходит за рамки ума человеческого, творя безумие и вместе с тем — истину. Старцы ни к чему не стремятся — и, как и я, видят перед собой лишь чёрную пустоту. Может, они уже постигли всё, что им должно постичь, а может… Может, и в том самом нигде они сумеют почувствовать всё. Старцы не предаются беззаботному веселью, не ищут ответы на бесконечное множество вопросов: они уже нашли, давно нашли!.. О чём они мыслят? О смерти, которая наверняка задерживается, ещё не появляясь на пороге? О последнем пристанище, где они обретут упокоение?

 

О да, они грезят о вечном покое, и это свойственно только им одним.

 

Наверное, я — один из них.

 

И Вселенная не играет каскадом алых, золотых, голубых, сиреневых, ослепительно-белых красок, изредка навещающих её нерушимую тьму. Изо дня в день, из года в год — перманентная пустота. Может, так и надо?

 

Космическая чернь — безжизненная, беспросветная константа — как будто бы в насмешку плывёт всё той же чернильной бездной, не мигая хрустальными звёздными глазами, не играя переливами мрака, а лишь упиваясь собственным величием. Всесилием, всевластием и бессмертием. Бесконечностью. И я теперь понимаю: мне не нужно безудержное цунами звёзд и прочих небесных тел. Мне не нужны опасности и преграды. Я так желал найти ответ, обрести ту самую истину, постигнуть бесконечность — и я постигну всё мироздание, всю Вселенную, только встречу свою единственную звезду. Белую-белую, как Место Истины, несущую в себе и конец, и начало, и смерть, и другую, новую жизнь!.. Я желаю обрести покой навсегда, ибо моё место в сем мире — именно там. Наше место, наше пророчество — искать, искать то заветное, то праведное, искать, сколько существуем, а затем — предаться блаженному забвению, кануть в сладостное небытие, шагнуть вниз — и, может быть, обратиться той самой звездой, что указывает дорогу всем живым. Так значит, Реквием Аетернам — чья-то душа, постигшая вечность? Что жизнь? Суета. Посмертие же — истинный приют, принимающий неповторимые очертания для каждого из нас. И я больше не желаю ни минутного покоя в зелёном сне, ни тревожной желтизны безвозвратно ушедших лет, ни огненно-красного буйства чувств, ни синего, с оттенком фиолетового морока, убранства разума. Да, я стремился к этому, желал этого искренне и по-настоящему, но теперь… Теперь всё иначе.

 

Почему я назвал последнюю и главную комнату Истиной? Я искал её всю жизнь, весь полёт, всю нескончаемую дорогу, и только теперь, с неверием глядя на великий, немеркнущий свет кристально-белого цвета, понял, что все свершилось, что путешествие было не напрасным, что эта звезда всё-таки существует и что моя фантазия не выдумала её, как и весь космический мир. Мне не нужны ни чувства, ни покой, ни разум, ни грёзы, но белоснежное пятно, обретающее лик совершенства, важнее, превыше всего земного и космического. Рокот корабля стал громким, и я впервые кричал вместе с ним, приближаясь к единственной и желанной цели.

 

Теперь я знал, что постиг бесконечность.

 

И тьма расступилась перед светом, и теней становилось всё меньше — и совсем скоро Чёрная комната — Место Бездны — навсегда исчезла. Сияние заполонило весь корабль, и я повернул ручку, открывая иллюминатор и отправляясь навстречу моему собственному солнцу. Я знал, что так бывает перед самой смертью: люди видят слабый отблеск света посреди чёрной глубины тоннеля и идут к нему навстречу, покидая бренную жизнь. На мне не было скафандра: я считал это лишним, ненужным и ничтожным. Я знал, что ждёт меня после: я обращусь точно такой же звездой и буду восходить на небесный свод с полночным мраком, даря другим и себе долгожданный сон. Буду гореть белым пламенем до тех пор, пока не подчинюсь воле звездопада. Пока юная, неокрепшая душа не загадает желание, как я сам когда-то. И я провожу это дитя до самой вечности…

 

Я летел навстречу звезде и теперь ведал много, много больше, чем самые мудрые старцы. И латынь обретала своё значение, свой глубокий смысл: в сей миг, не листая хрустящих книг, я знал истинное имя моей сокровенной звезды.

 

________________________________________

 

* Requiem aeternam (лат.) — Вечный покой.