ЯКОРЬ В ВЕЧНОСТИ

ЯКОРЬ В ВЕЧНОСТИ

 

(Посвящается моей маме)

 

Теперь, когда мой якорь в вечность брошен,

Я слышу ясно поступь бытия,

И гостя, что в быту всегда непрошен,

Лицом к лицу готова встретить я.

 

Я суеты гонцов гоню за двери.

Мне дорог час. Я знаю свой предел.

Среди скупцов, считающих потери,

Себя я ощущаю не у дел.

 

Не жаль уже утрат, не страшно время

В его неодолимой слепоте,

И боль былых крушений и падений

Меня не распинает на кресте.

 

Ведь час готов пробить уже сегодня,

Ведь каждый миг – открытые врата.

И гость войдет и спросит: «Ты свободна?

Оставь же эти вещи и места,

 

Людей, их лица и слова, и души.

Идем со мной». Что я ему скажу?

Повремени еще. Присядь. Послушай.

Позволь же, на тебя я погляжу.

 

Ведь прежде, чем я окажусь за гранью,

Где все – одно, и нет уже преград,

Мне нужно ощутить твое дыханье

И твой неумолимый, ясный взгляд,

 

И ко всему, что есть, его примерить

Без жалости, тоски и суеты,

И стоя на пороге перед дверью,

Весь мир увидеть сквозь твои черты.

 

Нет, не иллюзий плоти наважденье

И не тщету земного бытия –

Единосущность смерти и рожденья

Отчетливо с порога вижу я.

 

Как отдается в погребальной тризне

Протяжным эхом роженицы крик,

Во всех неисчислимых ликах жизни

Проглядывает, смерть, твой властный лик.

 

И в шелесте листвы – твой шепот вещий,

Когда стоишь ты за моим плечом.

Двойного дна бы не имели вещи,

Когда б не ты. Лишь под твоим бичом

 

Порой еще способна на прозренье

Двуногая заносчивая тля,

Что мнит, будто она – венец творенья

И будто ей принадлежит земля,

 

В которой суждено ей раствориться,

Чтоб обернуться прахом и травой.

Ты даришь жизни, смерть, другие лица,

Чтобы она была всегда живой.

 

Ее двойник и вечности глашатай,

Приходишь ты, чтоб смерить мерой мер

Пути, что пройдены, и назначаешь даты

Тем, кто в пути. И тех лишь, кто посмел

 

Тебя избрать в наставники и судьи

И на распутье твой просить совет,

Из обжитой темницы их иллюзий

Выводишь ты на свой холодный свет.

 

И видно им, что жизнь в ее теченье

Размеренным неспешным чередом

Выводит все пути без исключенья

К твоим вратам как в свой исконный дом.

 

И, ослепленные бессильным страхом,

Глупцы, что тщатся власть твою попрать,

В тщеславии геройском рвут рубаху

И друг на друга собирают рать,

 

Чтобы, закона жизни не приемля,

Себя ее защитниками мнить

И, проклиная старческую немощь,

Дрожат от мысли плоть свою изжить

 

Дотла и путь пройти свой до предела,

За шагом шаг, не торопя свой срок,

Тобой отмеренный, и принимая смело

Твою печать, а с нею – твой урок.

 

Не чтя тебя, они в твои объятья

В безумной оголтелой слепоте

Бросаются, своих швыряют братьев

И топят мир в войне и суете.

 

А черные жрецы, трясясь от злобы,

Кричат, как над костями воронье,

Что нечиста родящая утроба,

Что тщетно и бесцельно бытие,

 

Что проклята земля и грешны люди,

И только тот, кто, смертью смерть поправ,

За гробовой доской судить их будет –

Один лишь свят и неизменно прав.

 

И это бесконечной попранье,

Проклятья, и война, и клевета,

И желчь, и спесь, и стоны, и стенанья,

И мелочность, и быта суета

 

Меня уже не трогают как прежде,

С тех пор, как гостю я открыла дверь,

Чье имя грозное мне слух уже не режет

И чьи черты знакомы мне теперь

 

Мой гость – вернее, гостья – смотрит ясно

Из зеркала. И линии морщин

На лбу ее суровы и прекрасны,

Как очертанья девственных вершин –

 

Печать пути, и цели, и свершенья,

Залог союза между ней и мой,

Чтоб ощущать и видеть притяженье

И замечать в вещах их смысл двойной.

 

Теперь, когда мой якорь в вечность брошен,

При всей ее бездонной глубине,

Я знаю твердо – якорь мой надежен:

Живут в единстве Жизнь и Смерть во мне.

 

(18\VI\2016)