Сны о Хасане. 30 апреля 1938 года. Штерн.
30 апреля 1938 года. Штерн.
Позвонил Валерий, старый товарищ по академии, по Восточному факультету:
- Привет, Гриша, узнал? Ты давно в Москве? Есть предложение вспомнить молодость. Текстильный институт, оказывается, нас ещё не забыл. Звонила Галка, она до сих пор учится и живёт в общежитии. Предлагает встретиться, развеяться.
- Помню такую твою подругу. Она, что, второгодница, десять лет учится в своём тряпичном.
- Да не десять, а восемь, во-первых, а во-вторых, она в аспирантуре. Заканчивает уже. Приглашает отметить праздники, вареников налепила!
- Вареники? Ах да, она же из-под Полтавы, кажется. Вареники я люблю. Вот уж, действительно, вспомним молодость.
Они ехали по Москве на автобусе, потом на троллейбусе. Оба были в курсантской форме так – во сне. Пассажиры смотрели на них с обожанием, военные были в почёте, чуть ли места не уступали.
Перед тем, как садиться в троллейбус, подошли на остановке к бочке с пивом. Была длинная очередь. Засомневались, стоит ли стоять, так и опоздать на свидание можно.
- Пропустите солдатиков вперёд, видите им некогда, - замолвила за них словечко сердобольная тётка, времени у которой было, видимо, море.
«Курсанты» смутились, но не удержались и воспользовались этой, пусть не официальной, но всенародно признаваемой льготой.
Главным достоинством пива было то, что оно было холодным. Второй кружки не захотелось.
Вахтёрша тряпичного института, а они привыкли называть его только так, всенародной любви к «солдатикам», вовсе не разделяла. Они долго и терпеливо объясняли этому церберу, что им обязательно надо попасть на третий, аспирантский этаж. Стояли, засунув большие пальцы под ремень, и выставив вперёд одну ногу. Красивые и уверенные в своей правоте. Да где это видано, что бы куда-то не пускали курсантов академии имени Фрунзе.
- Мы здесь жили восемь лет назад, пришли вспомнить молодость, - нашёлся, наконец, Валерий, поведав вахтёрше, совершенно неожиданно для себя, голую и неприкрытую правду.
- Жили? Это другое дело, солдатики. А в какой комнате вы жили?
Никакой опасности этот вопрос для наших героев не представлял. В самом деле восемь лет прошло. Да кто и где жил здесь тогда? Да где жила тогда эта вахтёрша?
- В триста четырнадцатой, - сказал полуправду в свою очередь и Штерн.
В триста четырнадцатой они не жили не с кем восемь лет назад. Но там теперь живёт Галка. И им надо туда, в триста четырнадцатую.
- А, в триста четырнадцатой, - вахтёрша порылась в журнале со списками проживающих, - там сейчас девочки живут, смотрите, без хулиганства, - произнесла она тоном, не оставляющим сомнения в том, что высочайшее соизволение снизошло на лжевыпускников этого главного московского «женского монастыря».
Лестница была широкой и, если бы по ней постелить красную дорожку, можно было бы вообразить, что они попали в серьёзное учреждение. Коридор на третьем этаже, наоборот, был узкий, как колодец, так что разойтись двоим было бы проблематично.
- Знакомьтесь, мальчики, это Лина, - представила Галка свою младшую подружку, явно студентку.
Чёрные волосы девушки подстрижены «под рабфаковку», не хватает только красной косынки для полного сходства. Большие тёмные глаза смотрят на гостей с обожанием, но взгляд – смел и открыт. Стройная фигурка угадывается под свободным крепдешиновым платьем.
- Лина? Это, может быть, тоже Галина? Или Магдалина? Или Акулина? – Имя понравилось Григорию не меньше, чем сама красавица.
- Просто Лина. Родители меня так назвали, чтобы потом не придумывать уменьшительно-ласкательные варианты, как это всегда приходится делать. У меня есть подружка Анна, так её зовут и Аня, и Анюта, и Аннушка, и Нюшкой кое-кто зовёт. А я для всех – Лина. И никаких проблем. Я благодарна за это своим родителям.
Галка не успела представить молодых людей, они представились сами:
- Петя.
- Вася.
При этом каждый показал пальцем на друга. Галка махнула рукой.
- Ой, ребята, оставьте ваши штучки, мы уже не дети, вы – серьёзные люди. Это они так шутят, - ответила она на немой вопрос Лины, - называют в новой компании друг друга первыми, попавшимися на язык именами, причём при каждом обращении разными, а потом, когда запутают всех окончательно, чему-то радуются. Вы – взрослые мальчики. Мы – взрослые девочки. Это – Григорий. Это – Валерий. Уменьшительно-ласкательные имена – обычные, Гриша и Валера.
- Ты заматерела, подруга, шутки наши тебе уже не нравятся, будем серьёзными, как пожарные инспекторы, - сказал Валерий.
- Гриша, - протяжно произнесла Лина, - Галя говорила, что вы куда-то исчезли несколько лет назад, Валера вас потерял.
- Слава Богу, уже нашёл. Работа такая, с разъездами.
- А, правда, что вы уже генерал?
- У Валеры язык без костей, но это правда. Да он и сам уже далеко не лейтенант.
- Гриша, а скажите, война будет?
- Война? Война давно идёт. И в Испании она не закончилась, и в Китае – в разгаре. А на нашей территории войны не будет.
- Замучаете Григория. Галя, ты мне так и не сказала, как называется твоя будущая диссертация, - Валера решил поговорить на более приземлённые темы, - впрочем, я сейчас сам угадаю. « Безверетённое производство крепдешиновых тканей, как альтернатива тутовому шелкопряду». Так, примерно?
- Тогда уже и я свой вариант предложу, - Григорий почесал пальцем лоб, - « нетканые материалы – будущее мировой швейной промышленности». Как, перспективное направление?
Как известно, нетканые материалы появились только в сороковых годах, так что шутка оказалась провидческой, а вовсе не смешной.
- Мальчики, садитесь за стол, что за разговор на пустой желудок, Лина, положи им селёдочки, винегрет, картошечку берите, пока горячая. А я поставлю воду для вареников. Мы их с Линой вместе лепили, надеюсь, удались.
Мужчины достали из карманов галифе бутылки. Не для этого ли такие роскошные брюки и были придуманы когда-то. Налили всем водочки. Первая пошла соколом – за вождя мирового пролетариата и организатора всех наших побед великого Сталина. Вторая – орлом – за ленинское политбюро, советское правительство и Красную армию. Третья полетела ласточкой – за самых красивых, умных и целеустремлённых в мире русских женщин.
Незаметно все перешли на «ты».
- Гриша, а ты завтра будешь на трибуне стоять?
- Да нет, я до этого ещё не дорос. Пойду в колонне. Если не просплю. У меня отпуск, а в отпуске надо много спать. В нашу «коробку» меня не взяли, все тренировки и репетиции пропустил. В праздничных композициях и гимнастических этюдах я тоже не участвую, пойду в колонне ножками.
- А меня не включили в список на демонстрацию, я должна была уезжать, но билет не взяла, не было. Поеду после праздников, придётся пропустить несколько дней занятий. Но может быть – это к лучшему. Давно не встречалась с такими интересными людьми. Когда Галя сказала – будут большие люди, я, честно говоря, засомневалась идти ли. Менуэт я танцевать не умею, а вы, наверное, танго не танцуете.
- Намёк понят! Галочка, можно тебя пригласить на менуэт, давай поучим молодёжь - Валера вскочил из-за стола и по-гусарски тряхнул головой.
Они сделали несколько па, дружно рассмеялись, пошептались о чём-то, Валера завёл музыку.
Григорий, естественным образом, получил приятную возможность пригласить Лину. Патефон голосом Леонида Утёсова запел про Одессу. Потом был вальс, во время которого мужчины думали только о том, чтобы не отдавить дамам ноги. Потом опять что-то медленное, будто специально созданное для того, чтобы можно было всласть пообниматься.
За окном незаметно стемнело. Свет не зажигали. Как-то само собой получилось, что они, попарно, оказались сидящими на кроватях, разделённых праздничным столом и сумраком.
- Гриша, а ты теперь будешь жить в Москве?
- Я буду бывать в Москве, а сейчас я уезжаю в длительную командировку.
- Надолго?
- Не знаю, как получится, в последней командировке я был два года. Ты была в Третьяковке? – это он спросил неосознанно, по старой привычке уходить от нежелательных разговоров. На самом деле ему очень хотелось с кем-нибудь поговорить о своих командировках, но это была запретная тема. - Давай сходим в Третьяковку, если по времени сложится. У меня поезд третьего вечером, а ты когда уезжаешь?
Галкина кровать музыкально поскрипывала. Но они слышали только друг друга. Скатерть, свисавшая до самого пола, делала вид, что она ширма, или даже перегородка, а может быть – стенка.
Они легко и с удовольствием поцеловались.
- Ты – прелесть!
- И ты – прелесть!
Под крепдешином не оказалось лифчика. Груди у Лины были небольшие, но упругие, как теннисные мячики. Кожа была гладкой и казалась шёлковой. Волосы на голове вовсе не жёсткие, как могло бы показаться, скорее даже лёгкие, как голубиный пух. И рассыпчатые! Из-под небольших трусиков, плотно облегающих бёдра, с двух сторон выглядывали пушистые воробушки.
- Нет, Гриша, не надо. У меня ещё никого не было. Не сейчас. Не здесь. Ты мне очень нравишься, но не надо. Я сделаю для тебя всё, что угодно, но только не это.
- Ну, сделай мне что-нибудь. Я умираю, как хочу тебя. Я сейчас разорвусь на куски.
И она сделала.
И он разорвался на куски.
