Рейм Илья

Мы с Ирой договорились дать в комментариях разборы подборок друг друга. Так уж вышло, что турнирная сетка свела нас вместе в четвертьфинале Турнира Поэтов, но от этого мы не решили стать соперниками, поскольку знаем и ценим поэзию друг друга. Ниже – мой критический разбор. В комментариях — ссылка на подборку и голосование. Такой же разбор моих работ или уже есть, или вот-вот появится на странице Иры. Если пока не появился, можете прочитать его в комментариях к голосованию.

 

Говоря о подборке Иры, как мне кажется, придётся говорить не только (а может, даже и не столько) о конкретных работах, а и о её поэзии и подходах к поэзии в целом. Зрелый поэт (а Ира таковым, конечно, является) вообще всегда должен рассматриваться в контексте более широком, нежели одно или несколько стихотворений — просто потому, что задачей его творчества обычно перестаёт быть ученическое “написание стихотворения”, а становится дополнение глобального личного высказывания масштаба крупных циклов или даже всего творчества автора.

 

Ключевой момент творчества Иры, основа её индивидуального голоса — в соединении несоединимого. Кажущиеся стилистически несопоставимыми слова и выражения, несочетаемые на первый взгляд темы, наконец, жанры, которые трудно представить вместе, влияния, которые настолько сложны и перемешаны, что их не всегда выходит проследить…

 

Иногда от этого возникает ощущение некоторой пестроты и эклектичности, однако происходит оно скорее из сопоставления слишком разных стихотворений, чем из неумения автора — менее всего я бы предположил в этих стихах стилистическую беспомощность или неустоявшуюся авторскую интонацию. И даже если иногда мне трудно с таким подходом согласиться, я не могу не видеть его интересность, экспериментальность и свежесть.

 

Может быть, самая частая претензия к стихам Иры — что они слишком сложны (иногда даже говорят: надуманы) и рассчитаны только на очень подготовленного читателя. На мой взгляд, эта претензия не очень справедлива. Да, тексты действительно полны сложных тропов, глубоких метафор, литературно-исторических отсылок и прочего, что часто требует от читателя внимательного чтения. Однако все эти внешние сложности, лежащие на поверхности, увязаны в единую сеть, и рисунок этой сети обычно безукоризнен. Дойдя до основы, перестаёшь считать текст чем-то сложным, он кажется вполне естественным. В этом смысле мне приходится признавать подход, диаметрально противоположный моему собственному с попытками создания иллюзии внешней простоты. Но тем поэзия и отличается от математической логики, что противоположности не опровергают друг друга.

 

В результате я вижу в Ирине чрезвычайно самобытного автора, парадокс которого в том, что, обладая вполне сформированным уникальным индивидуальным стилем, за счёт широты рамок этого стиля она может казаться таким стилем не обладающей. Но это — лишь иллюзия. Перед нами автор осознанный, имеющий видение своего пути и последовательно это видение реализующий, а читателю остаётся с интересом смотреть на это и иногда удивляться.

 

Первое “микростихотворение” цикла – точка отсчёта, декларация подхода, которого автор ждёт от читателя, практически мольба не пробежать по поверхности сложных и часто красивых образов, а суметь за кажущейся пестротой увидеть единство и масштабный взгляд на реальность. Сама Ира иногда говорит, что ей ближе телескоп, чем микроскоп, попытка прозревать далёкое вовне, а не копаться в малом. Но и за каждым далёким всегда скрывается свой микрокосм, и настоящие стихи, что бы они ни рассматривали, должны прозревать глубже, вести читателя к сути. Предложенные в подборке тексты – не исключение.

 

РОЗА ДЛЯ НОСТРАДАМУСА построена на материале биографии героя, разумеется, щедро дополненной и домысленной автором, то есть биография – лишь канва. На поверхности текста – история самоотверженного врача, спасшего многих, но не сумевшего спасти близких, и при этом не понятого и отвергнутого теми, кого спасал. В результате единственное, что оказывается востребованным – те самые сказки-предсказания… В мире творится неизвестно что, чума отступает, но покоя не предвидится, созвездия стоят иксом, и именно иллюзорные, возможно, пророчества оказываются нужны. Финальный аккорд с розой, распускающейся, как выстрел, ставит жирную точку. Пожалуй, это ярчайшее стихотворение в подборке, оно же задаёт ту фаустовскую трагедию, о которой не раз пойдёт речь дальше, трагедию несовершенства жизни и мира. Форма текста на первый взгляд кажется сложной, но если выделить части, то в большинстве преобладает слегка расшатанный вольный дольник и четырёхиктовый расшатанный дольник с рифмовкой. Есть начальный фрагмент верлибра, но он невелик. В целом можно смело говорить, что это гетероморфный стих – тот, в котором различные фрагменты организованы по-разному.

 

ПЕСНЯ – верлибр или, возможно, даже скорее интегральный стих. Мне виделась в нём в первую очередь мысль о важности творчества для автора и спасительной роли этого творчества в жизни. Гёте признавался, что в юности именно выплёскивание чувств на бумагу спасло его от самоубийства. Вероятно, “И сердце моё забывает боль”, подчёркнутое повтором, думал я, примерно о том же. Однако так было бы, если бы этот текст написал я сам. У Иры здесь, по её собственному признанию, не космос внутри, а космос вовне. Человек, приходящий в мир, оживляет его своим творчеством. То существо-гора (планета?), от лица которого ведётся повествование – внешнее по отношению к человеку (у меня оно наверняка было бы символом чего-то внутреннего). Ещё одна демонстрация разности творческих парадигм.

 

ПАРИЖ – самое внешне трагичное стихотворение подборки, история умирающего, которому почти всё поздно. При этом в смерти его нет ничего романтического (сравнение с гибелью принцессы Дианы явно не случайно). И жизнь всё же продолжается и будет продолжаться после того, как герой умрёт, а тополь срубят.

 

ЛЕТНЕ, внешне в первый момент кажущееся непонятным – очередной контрастный переход. От трагедии – к рождению нового (“рождается орлица из пера…”). Из пустоты, являющейся закономерным итогом предыдущего стихотворения, внезапно прорастают новые слова, почти детское удивление, своего рода восторг и упоение красотой мира. Что-то роднит текст со сказками и с детским лепетом. Неопределённость путей, мир-загадка, детское ожидание чуда, непроявленность грядущей судьбы, нерождённый Бог и такое детское “стрекозно”. Как об этом написано? Летне! Очень светлое и полное надежды стихотворение.

 

АБАБАБ – новый контраст. Жизнь есть, но она кратка, речь, рождённая в ЛЕТНЕ, начинается с детского лепета и угасает в конце. Один большой вопрос. Будь последним стихотворением подборки ЛЕТНЕ, можно бы было сказать, что автор закончил свой экскурс в несовершенства мира на радостной ноте, но в финале этой подборки – новый поворот, новая неизвестность, новая декларация преходящести. В целом в подборке мне видится какой-то симфонический принцип. Но оптимизм в том, что и в финальном тексте скрыт вопрос. И если не новая надежда, то как минимум явная её возможность.

 

Что сказать в конце? Вероятно, лишь то, что эти стихи безусловно заслуживают внимательного прочтения. О чём это? Как мне кажется, об одном из глубиннейших вечных вопросов поэзии, о жизни и смерти, о преодолении смерти жизнью.