Шелест Владимир

Глеб Яковлевич Горбовский (род. 4 октября 1931 — 26 февраля 2019, Санкт-Петербург, Ленинград) — русский поэт и прозаик. Член Русского ПЕН-центра (1996). Академик Академии российской словесности (1996).

Отец, выходец из старообрядческой семьи, учитель русского языка и литературы Яков Алексеевич Горбовский (1900—1992) был репрессирован в 1937 году. Мать, дочь коми-зырянской детской писательницы Агнии Сухановой, учитель русского языка и литературы Галина Ивановна Суханова (ум. в 1996) перед самой Великой Отечественной войной отправила сына к сестре арестованного мужа в Порхов, который захватили немцы.

После Победы разыскалась мать, пробывшая всю блокаду в Ленинграде. Поэт позже вспоминал, как он скитался по детдомам, пока мать с отчимом не нашли его и не определили в ремесленное училище № 13. Из училища он попал в колонию для несовершеннолетних преступников в городе Маркс, совершил удачный побег. Добрался до Ленинграда, но мать с отчимом к тому времени перебрались в Новороссийск, и Горбовский уехал в Кинешму (Ивановская область), где преподавал в сельской школе его ссыльный отец, который помог ему оформить паспорт и окончить семилетку.

Восьмой класс Горбовский закончил уже в Ленинграде, затем служил в стройбате (за три года службы двести с лишним суток отсидел на гауптвахте). После армии поступил в Ленинградский полиграфический техникум, откуда был отчислен через два года.

Занимался в литературных объединениях, сначала в ДК профтехобразования у Давида Дара, затем у Глеба Семёнова в Горном институте. В литобъединении Горного института познакомился с Лидией Гладкой, которая стала первой его женой и с которой он потом уехал взрывником в геофизическую экспедицию на Сахалин, где проработал несколько лет.

Стихи писать начал в шестнадцать лет, в армии писал песни, одна из самых известных — «Сижу на нарах, как король на именинах». Первая публикация стихов — в волховской районной газете «Сталинская правда» (1955). Первая книга вышла в 1960 году.

В 1953 г. в Череповце написал стихотворение «Когда качаются фонарики ночные…», ставшее впоследствии популярной песней. Также стали популярными песни на стихи Горбовского «У павильона „Пиво-Воды“ стоял советский постовой» и «Ах вы груди мои, груди, носят женские вас люди»; также он сочинял и «народные» частушки («Что за странная страна,// Не поймешь какая?// Выпил — власть была одна,// Закусил — другая!» , 19 августа 1991 г.). Музыку на стихи Горбовского писали композиторы В. П. Соловьев-Седой, C . И. Пожлаков, А. С. Морозов (наиболее известна детская песня «Папа, подари мне куклу!»), А. И. Колкер. Песни на стихи Горбовского исполняли В. Кикабидзе, Э. Пьеха, Э. Хиль, В. Толкунова, А. Дольский и другие исполнители.

Член СП СССР с 1963 года. С 1974 года писал также прозу. Написал либретто оперетты «Гори, гори, моя звезда» на музыку Станислава Пожлакова (1978).

Похоронен на Богословском кладбище Петербурга.

 

* * *

Во дни печали негасимой,

во дни разбоя и гульбы

спаси, Господь, мою Россию,

не зачеркни её судьбы.

Она оболгана, распята,

разъята… Кружит вороньё.

Она, как мать, не виновата,

что дети бросили её.

Как церковь в зоне затопленья,

она не тонет, не плывёт –

всё ждёт и ждёт Богоявленья.

А волны бьют уже под свод.

 

ДОРОГА В КОНСТАНТИНОВО

 

Трава, тяжёлая от пыли.

Ночь в проводах жужжит, как шмель.

…А ведь Есенина убили,

Не вызвав даже на дуэль.

За красоту, за синь во взгляде!

Так рвут цветы, так жнут траву.

Его убили в Ленинграде,

Где я родился и живу.

И, чтоб не мыслить о потере,

Снесли тот дом, где он… затих.

Но и в фальшивом «Англетере»

Витают боль его и стих.

Вчера, сложив печаль в котомку

И посох взяв опоры для,

Я вышел в призрачных потёмках,

Тайком из города – в поля,

Туда – в зелёное… Где птицы…

Где нам глаза его цвели…

За убиенного в столице

Просить пощады у Земли

 

НАРОД

 

С похмелья очи грустные,

в речах – то брань, то блажь.

Плохой народ, разнузданный,

растяпа! Но ведь – наш!

 

В душе – тайга дремучая,

в крови – звериный вой.

Больной народ, измученный,

небритый… Но ведь – свой!

 

Европа или Азия?

Сам по себе народ!

Ничей – до безобразия!

А за сердце берёт…

 

ЯЗЫК

 

Подустали и мысли, и плечи…

Как ты там ни кипи, ни бурли —

на одном языке — человечьем!

изъясняются люди Земли.

Отчего наша речь зачастую —

и мелка, и груба, и пуста?..

Даже ветры торжественней дуют,

вдохновенней рокочет вода!

Это рыбы — на рыбьем, ничтожном.

Это зверь — на своём языке…

Ну, а мы, человеки, — на Божьем —

и в любви, и в смертельной тоске…

 

Лежу на дне коньячной речки…

 

Лежу на дне коньячной речки.

То рыбы надо мной, то жабы.

То восхитительные речи

руководителей державы.

 

Я ощущаю толщу фальши,

хлебнув – утешного – истошно!

И посылаю всех подальше.

И засыпаю осторожно.

 

ФИНАЛ

 

Я теперь не играю в стихи,

я стихами грехи штукатурю.

Сколько было в стихах чепухи,

всевозможной рифмованной дури!

 

Балаганил, пускал пузыри,

применяя не мыльное средство,

а кровавое, то, что внутри

обитало с дерьмом по соседству.

 

...А теперь я не то, что иссяк, -

просто кровушка сделалась чище.

Завершаю концерт, как и всяк,

кто устал и прощения ищет.

 

Песенка про постового

 

У помещенья «Пиво-Воды»

стоял непьяный постовой.

Он вышел родом из народа,

как говорится, парень свой.

Ему хотелось очень выпить,

ему хотелось закусить.

Хотелось встретить лейтенанта

и глаз падлюке погасить.

Однажды ночью он сменился,

принес бутылку коньяку.

И возносился, возносился –

до потемнения в мозгу.

Деревня древняя Ольховка

ему приснилась в эту ночь:

сметана, яйца и морковка,

и председательская дочь…

Затем он выпил на дежурстве,

он лейтенанта оттолкнул!

И снились пиво, снились воды,

как в этих водах он тонул.

У помещенья «Пиво-Воды»

лежал довольный человек.

Он вышел родом из народа,

но вышел и… упал на снег.

 

***

Изба, лошадка, русский дом —

стол, самовар и скрип полов.

А на столе — огромный том:

словарь иноязычных слов.

О, наш язык давно не чист,

иноязычен даже Бог.

Астат, резистор, коммунист —

как бы свистящих змей клубок.

Огромный том, а в томе том —

иноязычные жильцы.

Они — свистят. А что — потом?

Возьмут лошадку под уздцы?!

 

«ТИ-ВИ»

 

— Мы вашу жизнь перелицуем,

отравим хлеб, спалим уют!

…А в телевизоре — танцуют,

а в телевизоре — поют!

— Пускай поплачут ваши Машки,

пускай увидят страшный сон!

…А в телевизоре — Юдашкин,

А в телевизоре — Кобзон.

Твоя малышка — кашке рада,

Жена — бледней день ото дня…

…А в телевизоре — неправда.

А в телевизоре — брехня.

Звенит коса в рассвете синем,

гудят над пашней провода…

А в телевизоре — Россия

и не гостила никогда!..

 

***

Огородная — благородная

почва тихая, как музей.

В ней таится судьба народная,

в ней приметы планеты всей.

Под лопатою что там звякает?

Не спеши копать — тормозни.

В сей землице товару всякого

обретёшь ты и в наши дни.

Гвозди кованые гранёные,

именная гирька-серьга,

злая звёздочка от будёновки

и чеканки древней деньга,

штык немецкий, подкова шведская,

наконечник-рожон копья,

штоф с орлами, и вдруг — советская

горе-пуговка от белья.

Пуля-дура, века проспавшая,

крест нательный, как изумруд…

Словно жизни листва опавшая,

в землю-матерь ушедший труд!..

Здесь, над Волховом, возле Ладоги,

на семи ветрах, на буграх

жили смертные, быт свой ладили —

да святится их дивный прах!

 

***

Родную землю и камень любит,

пичужка, кошка и лютый зверь —

весной, по молодости, и в холод лютый…

А я люблю её — и теперь.

Теперь, когда на плечах мозоли

от лямки жизни… Когда испуг

во встречных взглядах. И столько боли,

и свищут пули, хоть мир вокруг.

Когда мертвеют заводы, пашни,

в чужие страны — исход и бег…

…В родную землю — и лечь не страшно.

Страшней — утратить её навек.