Моргунов Игорь

Ежели выпустилась книга, то, наверное, можно её тут представить. В декабре прошлого года она вышла, но в связи с мировыми грёбаными потрясениями что-то не было настроения никакого... Да и потом... тоже не было после февральских событий... и сейчас тоже нет... Ну, всё-таки, книга вышла. Что можно о ней сказать? Буквально в двух словах: очередная херня. В трёх: полнейшая натуральная херня. Зачем я её выпустил? Блть, спросите что-нибудь полегче. Сам не знаю. Говорят, что я просто дол+б. Согласен, ибо уже четвёртая книга, а мне что-то как-то пох.и никакого кайфа не испытываю от подобных выпусков. Ну, ежели представил книгу здесь, то следует что-нибудь о ней рассказать... Что тут скажешь о херне? Десяток, пожалуй, представлю для ознакомления:

 

ПРОТЕКАЮ

обнажайся, луна. я почти для прелюдий созрел

от источника сна до источника бренного слова.

не спеша протекаю. по-прежнему зелен и цел.

оставляю пустые моменты и света оковы.

 

протекаю наверх через небо фрагментов орлиц

по руинам аорты, по дереву беглого вальса;

через память просроченных пепельно-розовых лиц,

где сурок сочетается временно с преданным галсом.

 

плодородием спелым плыву в зазеркалье росы.

колыбельную шепчет комета изогнутых линий.

обнажайся, луна! для тебя я не бог и не сын.

ощущай. я живой в похороненной луже незримой.

 

НЕЖНА МОМЕНТАМИ ЗЕМЛЯ

нежна моментами земля,

когда крадётся луч осенний,

когда кольцом лежит змея,

и пары ног видны на сене.

 

чечётку пляшет злой паяц,

срывая внутренности маски.

дежурной пуговки маяк

мелькает нитям в море сказки.

 

сильны объятия луны.

сосков небес гипноз вращает

находки тайны белены

и потрясения слёз счастья.

 

кудрява истины дыра,

стекает ложь по окнам слова.

козёл играет за козла,

и старый сон проснулся новым.

 

разврату дерзкого огня

на километрах бывшей плевры

нежна засохшая земля,

закончив путь свободной девы.

 

МОТИВЫ ЦАРИЦЫ НЕБЕСНОЙ

Мотивы Царицы Небесной туманны, —

забыта поверхность обкуренной мантры.

Циклоп лихорадки забвения близок,

и кружатся красные рыжие листья.

Наотмашь кошмары прелюдии смеха, —

я грешен для греха, для бега — не спешен;

родился приматом, да вырост в амёбу.

Покорные гвозди скучают по гробу.

Ядрёные танцы под белые флаги, —

и драки, и стуки старинного сердца,

заросшего тиной обсценного Мира,

который гниёт под сугробом Сортира.

Словесные линии вогнуты внутрь

трахеи цикличности Цезаря-Брута.

Струя благородия сверху, а снизу —

фонтаны варенья открытия визы

в палаты внимания, дрёмы и рвоты,

где также контрольный пакет и дух льготы.

Мотивы Царицы Небесной туманны, —

сожрали двуногие мантру и манну.

 

ПОТРЯСЕНИЯ НЕБА НЕТЛЕННЫ

Потрясения неба нетленны,

словно выход из тела души.

Обнажается временем вера,

покрывается плесенью щит.

Аппликация солнца бесценна,

растворившись в барашках штормит

обручённого в племени с пленом;

у резьбы перепуганный винт.

По ранжиру шеренги пластмассы,

в глубине или сзади петух.

Потрясениям преданы касты,

за туманами прячется дух.

Потрясения мира нетленны...

 

В ПУСТОТЕ

Наблюдает приторная пустота

глубину глазищ, поражённых ядом,

будто сильно действующим под тик-так,

будто солнца глюк осуждает лярву

приворота сна.

Что, храбрец, притих?

Али омут мал, аль в чертогах скис?

Здесь конёк чумы — одичалый псих.

Ты метлой смети серо-брачных крыс.

Эй, петух хромой! Раздобудь любви,

чтоб горела грудь, чтобы только визг

созидал весну, возрождая храм.

Да, не стань козлом: "Дам не вам, но дам".

Страшно только там, где пронзает свет,

где считают дни по итогам лет;

дожидаясь ждёшь, доползти и встать,

позабыв, когда отпустила мать.

 

БРОСАЮЩИЙ ЖИЗНЬ

Космата и выпукла вялая осень.

Бросающий жизнь, раздобудь папирос

и медленным трауром вкуривай боли,

пока не износится выжженный мозг.

 

Вот свежим мундиром покрылась картошка,

истоптано поле, — закат впереди.

Чуть-чуть обезумела барская лошадь,

бессовестно бренны ручные труды.

 

Пожалуй, состарилась нежная кожа,

седыми пигментами пыжится дух.

Прокладывать небом дорогу тревожно

шершавыми лбами в посадочный круг.

 

Любить бы сознательно Господа волю,

да сердце испуганно мухой жужжит.

Припадками странствует дрожь алкоголя,

глаза равнодушно блестят из орбит.

 

Космата и выпукла вялая осень:

картошка в подвале; корова мычит,

забытая в стойле до грёбаных вёсен.

В бросающем жить мандражирует щит.

 

БЛИН КОМОМ

планктона тьма.

сидит уставший дед на лавке,

да без зубов.

кому они нужны?

наверное, хромой продрогшей шавке,

объевшейся дежурной белены.

порезан хлеб.

чекушку из кармана

достали руки потные.

за жизнь,

которая играет в смерти кала!

а небо в поле оседает.

ишь,

какое яркое событий солнце!

трепещет ветер пастбище в глазах.

весна в грязи просматривает осень,

и рядом притаился бога страх.

почём сейчас разврат на пасторали?

сварливая старуха не даёт

на ужин захлебнуться в тёплой ванне,

лишь грубо раскрывает брачный рот.

зеркальный день задерживает память.

остаток мысли, словно вазелин,

елозит кровь. застрял в канале камень.

в желудке залежался комом блин.

планктона тьма,

и дед сидит на лавке...

 

ЧТО-ТО ХОЛОДОМ ЖИЗНИ ПОВЕЯЛО

Что-то холодом жизни повеяло, —

сентябрят прозорливые сны.

Ты ещё подо мной не беременна?

Да, плевать на запросы страны!

 

Слышишь, муха жужжит возле лампочки,

что намедни сгорела к утру.

Не хочу я быть прошенным папочкой

на чужом, вероятном труду.

 

Сговорились деревья с картинками

и давай вдохновлять акварель.

Хороши разговорники хитрые, —

жаль, с годами желтеют быстрей.

 

Одинаково шепчется осенью

двум созданиям выстрела в цель.

Черепами покроется остров мой,

если в чреве окажется зверь.

 

ВОТ ГОРЛАНИТ ШКОДЛИВАЯ МОЛОДОСТЬ

Вот горланит шкодливая молодость,

будто ветер случайно налил.

А весной раздеваться не холодно

и показывать гумуса фильм, -

да на море. Ах, море патлатое!

Придержи брызговик, старина.

Будем в каторжном суднышке лапаться

на восходе, в чём мать родила,

и лелеять обвисшие булочки,

чтобы родина крепче спала,

поднимать самогонные кружечки

и придерживать впалую страсть.

Я сестра, повзрослевшая братиком, —

ты — огонь, заклеймённый водой,

завяжи мне фантазии бантиком

и соси плоскостопия гной.

А давай, сблеванём часть сознания.

Дважды два — есть один человек.

Сложно складывать круг вычитания,

если небо забрало ночлег.

 

А КОГДА РАЗРОДИТСЯ ЗИМА

А когда разродится зима

серебром али золотом снега,

заскучает по плесени мак,

и козлу за козой не побегать.

О, блажен стоеросовый дуб!

Ты пили, сука, если осилишь.

Йо-хо-хо!

Йо-хо-хо!

Стружка.

Оops!

Черепаховый сердится финиш.

Хочешь, семечки лузгай и спи,

чтобы бунтом заняться по знаку.

Режиссёра сними и на бис

попытайся ответить не раком,

а по классике жанра.

Oh shit!

Или волей насытилась в доме?

На пупок бутафорией жми,

чтобы чувствовать взгляд вместо боли.

По средствам всё:

и небо,

и тыл,

и земля на Луне,

и Венера.

Одинаково в море —

гы-гы,

разношёрстная Господа тема.

Вот иду и тревожу рассвет

и гоняю ноздрями прозрачность.

Жизнь без смысла, во истину бред,

а со смыслом —

как в озере мячик.