Лаврик Андрей

 

I

 

Для того, чтобы рассказать эту историю, мне придётся вернуться на девять лет назад. К счастью, а порой и к сожалению, человеческий мозг оборудован мощными серверами, позволяющими долгое время хранить в памяти большие базы данных. Поэтому я хорошо помню тёплый весенний день, когда в левом подреберье закололо. Свежи и воспоминания о пожилом докторе со вставной челюстью и дефектом дикции, выраженном картавостью. От этого белохалатного персонажа я и узнал, что у меня «остлый панклеатит», и что я нуждаюсь в «слочном санатолно-кулолтном оздоловлении». Видимо, врач был не из тех людей, которые боятся трудностей, поэтому он едва ли не осознанно выбирал слова, содержащие ненавистную для него букву.

Посоветовавшись с товарищем Гуглом, нашёл несколько вариантов целительных водолечебниц. Мой второй друг – кошелёк – оказался тем ещё скрягой. К тому же в нём обнаружилась дыра, размером с внешний долг Боливии перед странами развитого капитализма. С деньгами у меня в тот период были токсичные отношения: я их безответно любил на расстоянии, а они то и дело выбирали зажиточных толстосумов и папкиных мажоров на дорогих автомобилях. Уравновесив хотелки с могулками, взял путёвку в санаторий под Полтавой. Хоть «Под Полтавой» - слишком громко сказано. Это шведов били под Полтавой – в шести километрах от города. Моя лечебница находилась немного дальше – в ста двадцати километрах от областного центра – в глухом, забытом Богом и Минздравом селе.

Признаться, как почитатель таланта Михаила Юрьевича Лермонтова, и фанат его романа «Герой нашего времени», я строил различные, самые смелые иллюзии относительно будущего отдыха. Увы, ни описанной в книге дуэли, ни трагической истории любви со мной там не произошло. Оно и понятно: герой Великого писателя соизволил отдыхать в горах - там и нравы более круты и воздух пьянит сильнее нашего – степного суховея.

Единственное, в чём это место соответствовало лермонтовскому описанию, – там было невероятно, запредельно, бесконечно, мучительно скучно. А мне скучать противопоказано. Я от этого думать начинаю. А думать – это вам не самое приятное занятие. От этого гастрит, мигрень и плохое настроение.

Словом, когда в санаторий явились зазывалы и предложили «занедорого» свозить на экскурсию в местный монастырь, я, подумав, согласился. В ту пору я гордо именовал себя агностиком. Не столько потому, что пришёл к данному мироощущению путём длительных душевных мук и терзаний, а скорее из соображений дани моде, которую каждый из нас в той или иной форме платит в нежном возрасте позднего постпубертата. Если что, у мужчин поздний постпубертат начинается лет в пятнадцать, и длится годков до семидесяти, плавно перетекая в ранний маразм. По причине моих тогдашних религиозных убеждений, я решил поехать в святое место скорее с целью развеяться и развлечься, чем спасти душу. Таких нас собрался целый автобус. К тому же мне в тот момент начала оказывать сомнительные знаки внимания ровесница моей бабушки. А я стараюсь не давать робких сердечных надежд женщинам, которые, теоретически, могли быть завербованы Гитлером, поскольку ещё застали его живым.

По дороге в святую обитель я узнал, что её ежегодно посещают тысячи паломников, желающих получить чудесные ответы на свои мирские вопросы. Оказывается, в этом монастыре живёт святой инок-послушник. Он выслушивает беды людей, которые потом буквально испаряются. Не люди испаряются, разумеется, а беды.

Совру, если скажу, что полученная от экскурсовода вводная информация оставила меня совсем уж равнодушным. За пару месяцев до этого я как раз дочитал роман Умберто Эко «Имя розы», и меня так и подмывало раскрыть тайны отшельников, как сделал герой книги - Вильгельм Баскервильский со средневековыми монахами.

Монастырь оказался не таким древним, как я рассчитывал. Да и его обитатели на преступников, хранящих леденящие душу секреты, совсем не походили. Мы отстояли часть службы, прогулялись по ухоженной территории, пожертвовали на нужды храма, и встали в очередь к тому-самому монаху Афанасию. Когда пришёл мой черёд, я прошагал по небольшой аллейке к лавочке, на которой сидел худой, длинный мужчина в рясе. Жидкая бородёнка колыхалась на ветру, а вертикальный шрам на щеке придавал солидности. Монах даже не взглянул на меня, продолжая умиротворённо глазеть вдаль.

- Здравствуйте, - сказал я, потому что мама учила меня быть вежливым.

Ответа не последовало. Тогда я просто сел рядом и задумался о том, какой бы вопрос задать. Собственно говоря, кое-что меня действительно волновало в ту пору. У меня была возможность сменить работу на более высокооплачиваемую, но такую, которая могла быть в итоге чревата проблемами с законом. Тот вариант, когда либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Засорять природу самыми выдающимися в интеллектуальном плане частями своего тела мне совсем не хотелось. С другой стороны, пройти испытание огромным богатством было довольно любопытно. Вот я и спросил Божьего человека:

- Стоит ли рисковать свободой и, возможно, жизнью, ради денег?

Афанасий молчал. Только голова его слегка дёрнулась, и лицо на мгновение исказилось гримасой отвращения. Признаться, я и сам склонялся к тому, чтобы отказаться от нечистого на руку предложения. Реакция святого ещё больше убедила, что свобода и чистая совесть – дороже.

В этот момент меня начала подгонять толстая тётенька из очереди, которая, очевидно, хотела спросить у монаха, стоит ли ей перестать закусывать борщ пельменями после шести часов вечера. Я поблагодарил Афанасия. Он в ответ лишь кивнул, продолжая блаженно таращиться в горизонт.

Дожидаясь у автобуса, попытался завести теологическую полемику с местным настоятелем – игуменом Симеоном. Признаться, страх до чего люблю вступать в дискуссии с умными, начитанными людьми. У меня вообще такой принцип: с дураками сразу соглашаться, а с умными спорить до кровавых соплей. Я долго втолковывал ему о преимуществах агностицизма, а он слушал, не пытаясь спорить. Чем разрушил все мои ожидания.

- Так почему же я не прав, Ваше Преподобие?

- А я вовсе не пытаюсь доказать, что ты не прав. Я стараюсь понять твои аргументы.

Короче, шалость не удалась.

По дороге назад я чувствовал себя как путник, повстречавший в пустыне Христа. Даже диетический салат из одной капусты в качестве ужина в санаторной столовой не смог в тот вечер переубедить меня, что жизнь прекрасна, проблемы решаемы, а пророки существуют.

 

II

 

С тех пор прошло девять лет. И судьбе, или тому, кто ей управляет, было угодно, чтобы я вновь оказался в том же монастыре. Точнее, проезжал мимо. А, как известно, бешеной собаке и пытливому уму семь вёрст не крюк. Да и вопросов поднакопилось. В прошлый-то раз чудо-монах меня вон как выручил.

Игумена Симеона я узнал сразу, потому как за это время не так много церковников повидал. Он меня вспомнить не смог. Мимо него сотни тысяч подобных мне ротозеев перевернулось. Поди каждого приметь. Несмотря на это, разговор у нас завязался почти приятельский – без заискивания и выпендрёжа. Оказалось, монах Афанасий прошлой зимою сильно простудился и отправился к небесному работодателю на повышение квалификации.

Узнав, что существует возможность заночевать в келье, я порадовался новому опыту, и тут же бахнул с настоятелем кагора из монастырских запасов.

- А как он к вам попал – святой Афанасий? – спросил я с приятным каждому в меру пьющему человеку звуком выдергивания пробки из бутылки.

- А кто тебе сказал, что он – святой?

- Люди.

- Люди много глупостей говорят. А ты уши развесил. Христа вон тоже люди распяли.

- Так он, получается, не святой?

- Получается, не святой.

- А кто же?

- Не обидишься?

- Да с чего бы? Не томи, рассказывай.

Игумен выпил налитое и подставил гранёный стакан за добавкой.

- Его мать к нам сдала.

- Чья мать? – задал я наиглупейший из возможных вопросов.

- Мать Тереза, олух царя небесного! Афанасия мать, знамо дело.

- Понятно. А-а-а зачем?

Выпили. Повторили.

- Пожилая она уже стала. Попросила присмотреть за сыном. Он же глухонемым родился.

- В смысле?

- В прямом. Мы ему рясу дали, да на лавку усадили. Он вообще, бывало, поест, да сидит себе, пока опять в трапезную не отведут, или в опочивальню. А тут к нему люди начали подсаживаться. Кто покаяться, кто – просто выговориться. Глухонемой – лучший слушатель. Мне тут давеча одна прихожанка в таком затейливом грехе прелюбодеяния каялась! Я пожалел, что не глухой. У меня к тому же фантазия хорошая. Так теперь и вижу перед сном её грех срамной. Тьфу. О чём я? Ах, да. Человек ведь как устроен? Он сам знает, чего хочет. А кому же о том ведать, как не ему? И как правильно поступать – всякому известно. Раз в храм Божий пришёл – значит, уже на верном пути.

Дерябнули ещё по одной.

- Так он же кивал, или кривился.

- Нервный тик. А вы уже сами интерпретировали – кто как хотел.

- Стало быть, обман это?

- Ты мне скажи, ты ответ на свой вопрос получил?

- Получил.

- Он тебя устроил?

- Вполне.

- Так что же тебе, мил человек, не так?

- Всё так.

- Вот и не гунди, а открывай лучше третью бутылку кагора.