Чернова

по времени мое желание сломать себя о колено и все-таки посмотреть на Бондарчука в роли Бондарчука исчисляется годами, ибо каждый раз, когда на меня снисходит вдохновение, я думаю, что надо бы перечитать Наташу Ростову сотоварищи, всё это высокое небо Аустерлица, все эти дубовые эллегии и километры страниц на французском. Но каждый раз, когда я начинаю перечитывать Наташу Ростову, меня совершенно по-бабьи (не люблю этого определения, однако, из песни слов не выкинешь) отсекает на отъезде Андрея. Не из-за «невыносимости уходящей спины», а исключительно по личным причинам. Можно, конечно, подумать «вот что крест животворящий делает» (зачеркнуто) - «вот она сила искусства», перенос с эмпатии к бумажным людям на воспоминания о людях невыносимо реальных. Можно, но не нужно. И потом, совершенно по-бабьи я не люблю Тихонова нигде, кроме, как в «я прошу хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня...». И тут уж ничего не поделаешь.

 

Тем не более, в кругу у Наташи Ростовой есть еще один значительный для общей европейской истории герой, человек-остров (кажется, дважды), человек-торт и человек-треуголка. И вот, году в 70-м прошлого уже века Дино де Лаурентис, насмотревшись на все эти высокие небы Аустерлицов и на Бондарчука в роли Бондарчука, а больше на эпическую массовку и не менее эпический размах, сказал: «А давайте!». А давайте снимем грандиозное сражение грандиозного человека (дважды острова, торта и треуголки). Давайте, черт возьми, снимем Ватерлоо. И так, как оно было, с кавалериями, каре, пехотами и лафетами, а не две пушки и три коня. И здесь, конечно, требовались [советская армия и государственные средства — зачеркнуто] тот же эпический размах и Бондарчук. Тем более, что опыта последнему уже было не занимать.

 

Обычно интерес к Наполеону заканчивается на Отечественной войне 1812 года, так что в качестве исторической справки необходимо рассказать предысторию: после того, как русские (и прочие) танки дошли до Парижу, союзники потребовали от человека-торта немедленно стать человеком-островом в первый раз. Не знаю, что за идея-фикс была ссылать его на куски суши среди моря-окияна постоянно, но Наполеон просидел на Эльбе около года, а потом ему надоело, и он возвратился домой. Король Людовик XVIII сбежал, союзники обиделись и потребовали от возвращенца, вновь ставшего императором, императором не быть. Наполеон письменно пообещал, что воевать ни с кем не будет и «вообще, успокойтесь, давайте жить дружно, я — это Франция, а Франция — это я», но союзники обиделись еще сильнее и пообещали ссадить его с трона насильно. Чтобы этого не произошло, «я — это Франция» решил нанести первый удар, и понеслось. Понеслось до самого Ватерлоо.

 

Собственно, давайте будем честны с прошедшим временем: несмотря на мою бессмертную веру в то, что не люди делают историю, а история делает людей, человек-торт человеком был по меньшей мере неординарным. И вся шутливость, с которой я о нем здесь рассказываю, на самом деле маскирует мое им восхищение. Бондарчук, конечно, нагнал дешевой мелодрамы и семейных ценностей, но «Ватерлоо» - это не предостережение против войны (великий антивоенный фильм, как любезно сказали нам уважаемые рецензенты, но мы им не слишком поверили, и чуть позже я объясню, почему), это не косвенный фильм о столкновении мировоззрений. Это даже не философское кино, а (вы будете смеяться, но) громадные битвы в крови и по колено в грязи, снятые на камеру, - всегда кино философское. Поскольку СФ был в том числе автором сценария — это лента об огромной симпатии и эмпатии СФ к Наполеону. И невероятный перформанс Рода Стайгера (того самого Рода Стайгера, который ничем не мог впечатлить на фоне Брандо «В порту») выглядит, как вполне осознанное переживание режиссера. Конечно, существует легенда, что они понимали друг друга с полувзгляда и на фоне происходящего на экране в нее можно поверить. Ватерлоо — это фильм о Наполеоне, биография и воспевание Наполеона, сжатые до одного сражения. И вот почему.