Кейн

По достижении уважаемого возраста, одинокая Евдокия Ивановна, или просто баба Дуня, стала мечтать о легкой кончине. Все так и случилось. Умерла баба Дуня, как уснула, тихо и спокойно. Не успела душа отлететь, как бесшумно распахнулся потолок комнаты и обнажил перед новопреставленной Евдокией небосвод, усыпанный звездами. Неведомая сила легко подняла бабу Дуню с постели и, покачав на волнах морозного воздуха, опустила на ступени незнакомого крыльца. Дверь без скрипа распахнулась, приглашая Евдокию войти в помещение.

 

Баба Дуня, подслеповато щурясь, прошла по узкому коридорчику к единственному, ярко освещенному окошку, схожему с окном больничной регистратуры. Сидевшая за столом молодая женщина, не поднимая головы, потребовала у подошедшей Евдокии направление. Баба Дуня машинально похлопала руками по карманам застиранного халата и, к великому своему удивлению, обнаружила скомканную квитанцию, почти прозрачную, как папиросная бумага. Женщина в окошке глянула в странный документ, вытащила из нижнего ящика стола увесистую папку с надписью «Личное дело» и стала внимательно ее листать, время от времени щелкая костяшками допотопных счет. Привычная к терпеливому ожиданию, Евдокия Ивановна, не торопила женщину, деловито изучавшую страницы пухлого кондуита.

 

- Да, Евдокия, впечатляет. Сорок четыре года оттрубила в больнице санитаркой – оторвавшись от бумаг, проговорила женщина из окошка, - Неужели, не хотела сменить работу? Ведь это тяжкий труд, да и неблагодарный.-

 

Женщина нудно продолжала говорить про издержки обязанностей больничной нянечки, а баба Дуня вспоминала свою послевоенную бабью пору, когда ее ненаглядный Феденька, сильно покалеченный, с фронта вернулся. Все кашлял, да таял, как зажженная свечка. Ни жир барсучий, ни молоко козье, ни сборы грудные, не смогли вылечить раненые легкие. Когда Феденьку в больницу забрали, Дуняша за ним следом отправилась, потому как хворого да немощного, лучше жены любящей никто не обиходит. Долго лечился Феденька у докторов разных, только по весне, с талой водой, ушел ненаглядный туда, откуда не возвращаются. А Дуня при больнице осталась, понимая, что горе-горькое ей легче вылечить на народе. Да и приноровилась она обихаживать лежачих больных так ловко, да складно, что тем в голову не приходило стыдиться своей наготы и естественных отправлений. А какой же это стыд? Раз нутро работает, значит, организм жив, борется с хворью и имеет расчудесный шанс выкарабкаться из каверзы болезной.

 

Баба Дуня была твердо убеждена, что нянечка и есть самый главный человек в больнице. От ее рук умелых и чутких, от умения содержать в чистоте лежачих больных и не воротить сердце от беды людской, зависит душевный покой заболевшего. А уход заботливый, вместе с таблетками да уколами, хворобу могут излечить и непременно растворить немощь, как сахар в стакане чая.

 

Женщина в окошке кашлянула, чтобы привлечь внимание бабы Дуни:

 

- Видишь, Евдокия, какая у меня папка толстая. Это небожители о тебе хорошие отзывы оставили. Вот, например, профессор Николаев. Помнишь такого?-

 

Да как профессора забудешь. Такой умный и начитанный был дяденька. Любил рассказывать про страны дальние, где сам побывал. Бывало, постель ему перестелешь, помоешь больного, где надо, судно вынесешь, а он руки осторожно коснется, попросит присесть и давай рассказывать истории всякие. Правда, семья у него была с чудинкой. Налетит стаей, завалит больного цветами, да пирожными всякими, нянечке денежку сунет и убежит, топоча каблуками, как стадо. А разве ему пирожные нужны или веники эти мертвые. Ему бы бульончика домашнего, да яичка всмяточку. Ведь в больницах кормят скромно, лишь бы больные ноги не протянули, ни навару, ни вкуса, ни тепла сердечного. Дуняша на денежку родни курицу купит, бульона наварит, да с ложечки профессора покормит. А он ест с аппетитом, причмокивает, жену-кулинарку нахваливает, уверенный по чистоте душевной, что родня позаботилась. А Дуняша даже бровью не ведет, соглашается, что семейство профессорское заботливое и кулинарить ловко умеет. Только усопшие глаза страдальца Дуня закрывала, потому, как родня внимательная, да любящая, в ресторане до утра юбилей профессорский отмечала.

 

- Ну, а Сергея, лесоруба, припоминаешь?- продолжала расспрашивать женщина из окошка.

 

Да, Сергей врезался в память бабы Дуни намертво. Такое испытание свалилось на бедного парня, врагу не пожелаешь. Раздавило ему ноги деревом на лесосеке, перемолов в месиво все косточки. Отняли врачи ноги Сергея по колено, да только не спасли от заразы едучей. Когда гангрена стала парня поедом сжирать, ополовинили врачи рост Сергея. Лежал могучий лесоруб на постели обрубком жалким, проваливаясь в беспамятство. В сознании все норовил руку Дуняши поймать, сжать сильно, матерью родимой назвать, помощи попросить. По глазам было видно, что Сергей не жилец на этом свете, да сердце молодое долго противилось кончине, продолжая через тяжкие страдания, больные часы жизни отсчитывать. Так и метался парень на постели получеловеком несколько суток. А когда срок пришел помирать, очнулся названный сынок Дунин, и ясным голосом попросил ноги охладить, которые, по его словам, огнем пылали. Сняла нянечка одеяло с Сергея и стала сложенной газетой голый матрас обмахивать. Махала веером газетным, пока парень не застыл на веки с благодарной улыбкой на запекших губах.

 

- Вот, смотри, Евдокия, что получилось в результате моих подсчетов, - перебила женщина Дунины воспоминания,

- Заработала ты своей жизнью праведной 112 бонусов, или, иными словами 56 лет дополнительной жизни. Как будешь брать, по частям или оптом? – женщина из окошка смотрела на остолбеневшую бабу Дуню, понимая, что не доходит до бабки смысл вопроса.

 

- Евдокия! Слушай меня внимательно и подумай хорошенько. Ты сейчас можешь вернуться на землю молодой, красивой, обеспеченной женщиной. Можешь даже не работать, жить в свое удовольствие, путешествовать по миру, наслаждаться жизнью. Ты меня понимаешь, Евдокия? – теряя терпение, повысила голос женщина.

 

Баба Дуня не верила своим ушам. Живя на земле по законам добра и сострадания к чужим бедам, ей, скромной нянечке, предлагают молодость и достаток:

 

- Девонька, ты не шуми и пойми меня правильно, - обратилась она к окошку, - Меня же на смех поднимут мои товарки больничные, когда я молодая и расфуфыренная на работу явлюсь. Ведь со стыда сгоришь. Да и капиталы мне ни к чему, все необходимое есть.-

 

- Евдокия!- не унималась женщина из окошка – Ладно, не молодей! Но ты хоть халупу свою коммунальную смени на нормальную, отдельную квартиру. Обстановку новую купи, телевизор в конце концов!-

 

- Отдельная квартира, это, конечно хорошо, - думала Авдотья,- Да что ей в этой

одинокой коробке делать? Словом не с кем перемолвиться, от скуки подохнешь. В коммуналке, куда ее Феденька привел после женитьбы, житье повеселей будет. Всегда есть с кем новости обсудить, по-стариковски поболтать, да и заболеешь, без стакана воды не останешься. Соседи, добрые люди, стали для меня, одинокой бабки, настоящей семьей. Как же я без семьи буду жить одна в отдельной квартире? А телевизор и правда у меня сломан, вот уже который год один снег кажет. Только нужен ли он? Соседи меня звали иногда кино посмотреть. Приду из уважения, посижу полчасика, а про себя исплююсь. Одна стрельба да срам, смотреть противно.-

А вслух сказала:

 

- Вот, что, девонька! Я все обдумала. Жилье мне новое не надобно. Без телевизора тоже переживу. Вот нельзя ли в вашей бухгалтерии скинуть мне годков двадцать, да артрит подлечить, а то иной раз руки судно не удерживают и по ночам мозжат, сил нет.-

 

- Ну, слава Богу! Двадцать лет пристроили, на артрит лет 10 скинули. С оставшимися годами, Евдокия, что делать будем? У меня в бухгалтерии дебет с кредитом должны сойтись тютелька в тютельку. Иначе проверками замучают, да еще и накажут. Мне проблемы не нужны!-

 

-А нельзя ли, девонька, оставшиеся годы мои передать по завещанию?- робко спросила баба Дуня.

 

- Господи, какая же ты, Евдокия, выдумщица! Кому же ты хочешь годы свои молодые передать, чудачка блаженная?- слегка повысив голос, спросила женщина.

 

- Лежит в детской онкологии сиротка Феденька. Плохи его дела. Умирает мальчонка. Вот бы его на ноги поставить, и большей радости мне не надобно,- тихо прошептала баба Дуня.

 

- " -

Раздался пронзительный, режущий ухо, звон. Баба Дуня машинально отключила дребезжание будильника, поднялась с постели и стала собираться на работу, где верой и правдой отработала сорок четыре года.

 

Персонал больницы, встретивший бабу Дуню в длинном коридоре больницы, с удивлением отметил летящую, без привычного шарканья, походку нянечки, ее исчезнувшую сутулость, сияющие радостью глаза и слегка порозовевшие с мороза щеки.

 

Баба Дуня торопливо шла, не испытывая скрипучих болей, в детское отделение онкологии, где маленький мальчик Феденька, удивительным образом исцелившийся от смертельной хворобы, сидел на кроватке и перебирал игрушки, купленные по осени внимательной нянечкой. Облысевшая ранее голова малыша, обросла трогательными завитушками волос цвета вызревшей пшеницы. Повеселевшие глазки на фоне округлившихся щечек, сияли милыми васильками, согревая радостными отсветами узорчатые морозные окна больничной палаты.

 

- " -

 

Спустя много лет, в небесную канцелярию поступил благодарный отзыв от бывшего пациента онкологии Федора. Бонусный счет на имя блаженной Евдокии был открыт вновь.

 

Зоя Белова