Шелест Владимир

В 2007 году в «Новых известиях» вышла статья Евгения Евтушенко «Веничка Ерофеев из Самары», в которой легендарный поэт восторгается творчеством писателя Михаила Анищенко.

«Наконец-то пришел долгожданный большой русский поэт, - пишет Евгений Евтушенко. - Михаил Анищенко - лучший подарок читателям поэзии за последние лет тридцать, если не больше... Но когда я дозвонился до него и спросил, чем он занимается, невесело ответил: «Бомжую…» А потом прислал мне две дискеты со стихами – один лучше другого. Такие поэты на дороге не валяются. Не прогляди этого поэта, Самара…»

После смерти Евгения Евтушенко в писательских кругах стали вспоминать и про Михаила Анищенко, который умер от инфаркта в 2012 году.

- Дружба с Евтушенко пришлась на нулевые годы, - рассказывает супруга Михаила Татьяна. - До этого он работал в госструктуре, мучился от обыденности и ежедневной рутины, стихи писал «в стол». Потом плюнул на все и уехал в деревню, купил небольшой домик, начал выращивать капусту и лук. Работы не было, денег тоже. Знакомые перестали звонить. И вот однажды, переступив свою гордость, Михаил позвонил своему давнему другу Дмитрию Муратову, с которым вместе учился на филфаке Куйбышевского университета. «Дим, жрать нечего, можно я тебе стихи пришлю? Пишу, пишу, а никому дела нет», - пожаловался Миша.

И подборку стихов отправил в столицу. И уже в Москве их прочитал Евгений Евтушенко. Вот тогда-то он и позвонил Анищенко и спросил: мол, как дела? На что самарский поэт ответил: «Бомжую».

- Тогда Евгений Александрович и попросил отправить ему побольше стихов, - вспоминает Татьяна. - Миша отправил. А после этого Евтушенко пригласил мужа в Переделкино, в свой дом.

После телефонного разговора с великим поэтом жизнь Михаила Анищенко повернулась на 180 градусов: выступления в клубах, звонки из разных городов с просьбой приехать и провести поэтический вечер, поздравления, тиражи книг, плакаты по всей Самаре, пьесы в театрах, свой литературный агент. И даже переезд в подмосковную Истру.

- Жизнь била ключом, - продолжает Татьяна. - Нам казалось, что все это сон. Михаил разъезжал по городам (к тому моменту с женой они не жили вместе), я в Самаре следила за его успехами. И уже успокоилась, подумала, что наконец-то удача улыбнулась, и все у него налаживается.

Но жизнь в Подмосковье стала для Анищенко разрушительной. Он снова начал пить, забывать про работу, рассорился с Евтушенко. Одни говорят, что по политическим взглядам, другие уверены, что из зависти.

Анищенко вернулся в Самару. Запил. В 2010 году поэта пригласили на Грушинский фестиваль. Приехал туда и Евгений Евтушенко. Но за кулисами мэтр и поэт из Самары даже словом не обмолвились. А в 2012 году после очередного похмелья у Михаила Анищенко не выдержало сердце, и он умер.

 

* * *

Боже правый! Пропадаю!

Жизнь пускаю на распыл.

И не помню, и не знаю –

Как я жил и кем я был.

То ли был бродягой, вором,

Жалкой похотью хлюста,

То ли я, как чёрный ворон,

Не оплакал смерть Христа.

У прощального причала

Полыхает вечный свет!

Нет конца и нет начала,

Середины тоже нет…

И как жертвенная треба,

Я на призрачном торгу

Всё расплачиваюсь с небом,

Расплатиться не могу.

 

Я воду ношу

 

Я воду ношу, раздвигая сугробы.

Мне воду носить все трудней и трудней.

Но как бы ни стало и ни было что бы,

Я буду носить ее милой моей.

 

Река холоднее небесного одра.

Я прорубь рублю от зари до зари.

Бери, моя радость, хрустальные ведра,

Хрусти леденцами, стирай и вари.

 

Уйду от сугроба, дойду до сугроба,

Три раза позволю себе покурить.

Я воду ношу – до порога, до гроба,

А дальше не знаю, кто будет носить.

 

А дальше – вот в том-то и смертная мука,

Увижу ли, как ты одна в январе,

Стоишь над рекой, как любовь и разлука,

Забыв, что вода замерзает в ведре…

 

Но это еще не теперь, и дорога

Протоптана мною в снегу и во мгле…

И смотрит Господь удивленно и строго,

И знает, зачем я живу на Земле.

 

Родные

 

И день – святой, и ночь – святая.

Весь год, под Богом и луной,

Я говорю тебе: «Родная»,

Ты откликаешься: «Родной».

 

«Родной!» – в ночи, и на рассвете,

Вплоть – до скончания времен…

Как будто нам до самой смерти

Не надо собственных имен.

 

А если смерть разрубит нити

Судеб, что сделались одной,

Пускай напишут на граните:

«Здесь спят «родная» и «родной».

 

***

Проклиная смешную свободу,

Провожая глазами зарю,

На корме, уходящей под воду,

Я тебя ни за что не корю.

 

Ведь от неба, от Бога, от века,

В темноте городов и полей,

Так устроена жизнь человека:

Чем прекрасней она — тем больней.

 

На распутье тумана и риска

Всё как есть принимает душа.

Эта жизнь коротка, как записка,

И поэтому — так хороша!

 

Озеро

 

Лодку направлю по курсу зари,

Выну восторг из-под спуда.

Белое озеро с небом внутри,

Здравствуй, забытое чудо!

 

Вот и закончилось время беды,

Снова сквозь ивы и клены

Гладит измявшийся ситец воды

Солнца утюг раскаленный.

 

Вот и вернулся, увидел, нашёл

Место последнего вздоха.

Господи! Господи, как хорошо -

Всё, что закончится плохо!

 

Крики лягушек и дрожь тростников,

Гуси над берегом мчатся.

Так и останусь на веки веков

В старенькой лодке качаться.

 

Мало на свете таких молодцов,

Пьющих погибель, как водку…

Пусть улыбнется на небе Рубцов,

Помня про сгнившую лодку.

 

Цап-царап

 

Звёздный час пришёл невольно,

Как с ночной галеры раб.

Отчего же сердцу больно:

Цап-царап да цап-царап?

 

Молоко горчит, а пенка,

Словно сладкое желе.

Зря ты, Женя Евтушенко,

Помогал мне на земле.

 

Не осталось, Женя, веры,

Всё отбито на испод.

Не хочу бежать с галеры

В мир банановых господ.

 

Полно стынуть на морозе!

Пусть живут подольше, брат,

И в стихах твоей, и в прозе:

Цап-царап да цап-царап.

 

Проводи меня, Евгений,

В нищету мою и грусть.

Пусть во мне вздыхает гений,

Я с ним дома разберусь.