Леонид Демиховский

Моему брату.

 

 

— Это вам не шутка – пятнадцать километров по заснеженным болотам, на самодельных костылях,– в двадцатый раз травил Мересьев. Сестрички слушали, раскрыв рты. Сказка и вправду была хоть куда, да изрядно надоела. И я стал вспоминать, как вчера оттаскивал рассвирепевшего Леху от Узбека.

— Ты что, Комиссар, я ж здесь зубы чищу, а он, гнида – ноги мыть! Ты посмотри на эти ноги, он же со дня призыва портянок не перематывал! Да я тебе, чурка долбаная…

— Уймись, Леш! Хорош дедовать. В полкУ расслабишься. Их только двое на весь госпиталь, молодых-то, их же беречь надо. А ты, зёма, топай, давай, в сортир, там для ног специально раковина. Во, блин, ладно – дома, неужто в части не научили?

Узбек на самом деле был уйгуром, а Леху в госпитале окрестили Мересьевым за пародийное совпадение судьбой и именем: стропу парашюта перехлестнуло через купол, пижонский подпружиненный стропорез непостижимым образом сработал не сразу, и Лешка остался жив, благодаря ландшафту и оттепели: действительно упал в болото. Вколов в бедро лошадиную дозу промидола, на двух березовых рогульках, он, вконец заиндевевший, все-таки вышел к шоссе и вот теперь пожинал лавры: медсестры балдели от его трепа, и таскали пиво бидонами.

 

— Пятнадцать? А вот мы…– перебил было Стволик. Мересьев исподтишка бросил на него недобрый взгляд, и, ехидно ухмыльнувшись, участливо заметил:

— Девочки, тяжело раненый герой стоит тут враскоряку, и никто человеку сесть не предложит…

Сестры из соседнего отделения, понятия не имевшие о величии подвига скромного Стволика, дружно вскочили и, к общему восторгу, стали наперебой предлагать страдальцу стульчик. Стволик был старшим артиллерийским мастером полка, лучшим специалистом в седьмой танковой армии.

 

…Танки стреляли без перерыва. Должны были без перерыва, и стреляли: три на директрисе, четвертый в запасе. Малейшая задержка – танк меняли, и Стволик несся сквозь пургу на командирском уазике, и в считаные минуты устранял любую неисправность. Все остальное время он, вот уже третьи сутки, заслуженно проводил в полудреме на подоконнике, сквозь толстенные доски которого так некстати проникал мощный поток инфра-красного света от электрического нагревателя. Латунные пуговицы на хлястике бушлата раскалялись до невозможности – кожу обжигали, да и вата под х/б временами начинала тлеть.

 

Злой мороз в ту ночь усугублялся порывистым ветром. Танкисты мерзли под тентами, и пускали по кругу последние бычки. А засевшие на комфортабельной вышке слушатели высших офицерских курсов “Выстрел” демократично угощали самородка “Тройкой” и даже “Герцоговиной Флор”. Однако, счастья много не бывает: в какой- то момент новополоцкому Кулибину приспичило “по-большому”. Но разве можно хоть на минуту оставить пост? Индивидуальные средства связи в те далекие времена пребывали в зачаточной стадии развития, так что позицию выбирать не приходилось, и Стволик, с биноклем, взобрался на случившийся холмик с подходящим обзором.

Короче, ветер дул в, так сказать, спину, и в самый интересный момент он почувствовал, что жуткий холод проник с этим ветром куда-то глубоко внутрь… На следующее утро герой был госпитализирован с геморроидальным узлом размером с хорошее яблоко.

Офицеры-врачи жарко спорили, как лучше лечить редкую болезнь. Капитан из соседнего отделения настаивал на спиртовом уколе в основание узла, а лечащий врач был сторонником консервативных методов. Частые осмотры и консилиумы здорово отравляли жизнь оружейника, и к тому же сделали его предметом шуток. Впрочем, не по-солдатски добродушных: Стволика здорово уважали.

 

Когда веселая возня утихла, кто-то потребовал: Сапёр, загни по новой! Долговязый сержант не отказался:

 

Их было как раз трое, в саперной роте кадрированного полка: выпить им хотелось безудержно и непрерывно. Так что, сидя на добре, время от времени выменивали они на самогон тринитротолуоловую шашку-другую. Время было спокойное, взрывами все больше глушили рыбу, и угрызений совести не было. Только опасение: если начальник саперной службы полка пропажу обнаружит, то мало не покажется. Ибо майор сам был выпить не дурак и не хуже подчиненных знал цену взрывчатке.

 

Случилось, что этот самый саперский начальник затянул до холодов строительство танковых гаражей-боксов, и припасенную гору песка прихватило морозом: бульдозером не сдвинешь! Полкан майора вздрючил, и последний пообещал устроить шоу: взорвать проклятую глыбу к чертям собачьим. Поглазеть на нечастое зрелище собралась небольшая толпа офицеров, прапорщиков и привилегированных бойцов срочной службы.

 

Сидя в укрытиии, народ наблюдал, как опытный взрывник закладывал шашки в заранее выдолбленные шурфы, поджигал отмеренные, разной длины, куски бикфордова шнура. Вот он нырнул в последнюю нору… и то ли песок с этой стороны промерз меньше, то ли давление в мерзлой куче распределялось непредсказуемо, но песочек возьми и просядь! И завалило бравого майора, одни сапоги торчат. А из других шурфов тоже торчат. Концы горящих запальных шнуров. И никто почему-то не бросается гасить шнуры: больно резво убегают вглубь пещерок злые бенгальские огоньки.

 

…Приглушенные хлопки детонаторов …Минута молчания. Еще одна, тоскливо-недоуменная: где взрывы? Еще несколько минут. Для ясности. Затем – понурые фигуры, скорбно бредущие откапывать сапера: общая подавленность, уязвленная гордость… Спасенный майор, мыло в грозной серой бумажной обертке… “Клоун!”– плевок Полкана… “Таварищ майор! Да если бы настоящий тротил, Вас бы уже на свете не было…” Ночь вне казармы (не дай Бог, поймает!) … Отмороженные пальцы. Палата. Общий смех.

Уж больно красиво врет!

 

– Матрешки, про нас послушайте. Давай, Комиссар!

 

Это Нусредик благородно предоставлял мне возможнасть произвести впечатление. Неблагодарность явно не входила в число его недостатков. Старый приятель и единственный, кроме непобедимого перворазрядника – начальника оперативного отдела полка, шахматный партнер, крымский татарин из Геленджика, Нусред ценил оказанную когда-то услугу. Как комсорг батальона (представьте себе выражение должностных лиц, когда вместо “Красная Армия всех сильней” батальон спецов грохал залихватскую:

 

Что снится нашим ворогам,

Все это нам без разницы.

Так засандалим по рогам,

Что дым пойдет из задницы!

Эгей, эгей, на бронетранспортере,

Эгей, эгей, на суше и на море…*

 

а дальше еще круче), я вовремя узнал, что ближайший его начальник, командир автовзвода, не только отыскал в парке припрятанную Нусредом “на дембель” пиротехнику, а еще и подло заложил его в военную прокуратуру. И что следователь уже прибыл, и Нусреда могут вызвать на допрос в любой момент… И посоветовал ему сказать: нашел, мол, ящик на болоте, за парком, где народ на свежем воздухе предпочитает отправлять естественные надобности.

 

— Ты что, он же меня на смех поднимет. Так, скажет, все говорят!

— И хорошо, а ты стой на своем.

— Да как стоять, чем я докажу ему, что нашел? Или ты в презумпцию невиновности веришь?

— В этом-то все и дело. Ты ему скажи, что до ветру вышел, и что дерьмо свое можешь показать.

— А как проверит?

— И пускай проверит. А ты скажи, что ошибся. И покажи на другую кучу. И опять стой на своем. Там хватит не только на их лабораторию, а и на удобрение для ближайшего совхоза: если на поля перенести, урожаи будут как в Канаде. Его свои же и засмеют, и в задницу отправят.

 

Следователь оказался человеком неглупым, он и без анализов понял, чем тут дело пахнет. И Нусред отделался выговором по комсомольской линии, а дело замяли.

Теперь он, бабник и балагур, уступал мне первую скрипку.

 

— Представляете,– начал я, вдаваясь для сестричек в детали,– как раз перед Новым Годом мороз ударил. Нам за неделю до этого валенки выдали, и – на полигон, прибирать барахло, что после стрельб осталось. Вон, Нусреда на МАЗ-сороконожку (тягач такой) посадили, а нас стропальщиками. Чтобы возили мы это добро на железнодорожную станцию. И там, под расписку, сдавали. А добро, в основном – битые 152-х миллиметровые Д-20. Устаревшие.

 

Искореженные все, только одна была как новая. Но серьгу у нее отрезало. А это как раз кольцо, за которое трос при транспортировке цепляют. И еще серьга удерживает вместе опоры лафета. За них и тянут, а ствол, получается,– сзади. У современных гаубиц ствол вместе с повернутыми опорами лафета впереди зацепляется, куда как удобнее. А тогда еще не додумались. Как, же, спрашивается, тянуть ее без серьги? А мы трос через дульный тормоз пропустили, это наконечник с отверстиями на дульном срезе, опоры проволокой стянули, и потащили стволом вперед!

 

Я про валенки сказал уже? И про мороз? А как раз перед этим морозом оттепель была знатная, вот валенки и промокли насквозь. И получилось, что никак просохнуть не могут: то на машину, то с машины, то подмерзнут, то оттают. И для здоровья это совсем нехорошо. И решили мы здоровье поправить. Сделали многокилометровый крюк, завернули в местный чипок, отоварились, залили глаза, и в путь.

 

Уж не знаю, насколько мы из расписания выбились, но когда приехали, обнаружили, что пушка пропала! Одинокий трос бессильно свисал с крюка. Представьте, тридцать километров пути, и в любой точке могла потеряться. Мы, ясное дело, в штаны наложили капитально: внутри у каждого по два фауста “Осеннего Букета”, пушку потеряли… Дисбат, годика на два, примерно. Прощай, дембель! На свой страх и риск развернулись, и в поземку: искать. Нашли таки!

 

Вообразите, что вы все – мирные люди в штатском. Стоите на деревенской остановке, зимой, на морозе, в ожидании междугородного автобуса. Как люди местные, вы вдоволь наслушались за прошедшую неделю канонады, и даже успели к ней привыкнуть. И вот мимо вас на запредельной скорости проносится тягач, от него шустро, само, отстегивается орудие, и, опять само же, без помощи какого-то там расчета, разворачивается в боевую позицию.

 

И смотрит на вас черным глазом жерла. Вот это, я понимаю, навык! В какой еще армии мира такое возможно? Вы, однако, недолго восхищаетесь сноровкой защитников Родины, вы резво очищаете площадку. В этот момент долгожданный автобус, не видя ни потенциальных пассажиров, ни торчащей из-за вала кювета пушки, проезжает мимо. А немного погодя, возвращается тягач, из него выскакивают матерящиеся бойцы, и приторочивают орудие к тросу. И Летучий Голландец во мгновение ока исчезает из виду…

 

А ноги мы все- таки отморозили.

 

Я взглянул на часы, щедро плеснул пива из бидона в кружку, и вышел из палаты. Ну их, вольнонаемных! Есть дела поважнее: всю прошлую ночь мы с Вадимом, актером Витебского белорусского театра, читали наизусть Пастернака. Сидели на начисто вылизанном полу, у батареи в умывальнике, и курили, а случайные посетители крутили пальцем у виска, слыша:

 

Булки фонарей, и на трубе, как филин,

Погруженный в перья нелюдимый дым.

 

Бережно внес кружку в умывальник:

– Вадик, смотри: пиво…

– Старик, ты что, вконец сдурел? Зачем над чучмеком издеваешься? Он сказал, это ты велел.

 

Я прошел в туалетную комнату. Давешний уйгур мыл черную отмороженную ногу.... В писсуаре!

 

——————————

* Песня "На бронетранспортёре" принадлежит перу и струне тольяттинского поэта и барда Юрия Панюшкина.

 

2006