Перцевая Людмила

Свою первую и самую знаменитую повесть «Здравствуй, грусть» Франсуаза написала в 19 лет, было это в 1954 году. Как принято говорить – и на следующее утро она проснулась знаменитой! Для буржуазной и весьма умеренной в те годы читающей публики сюжет и подача были откровенно скандальными, отчасти и это было причиной бешеного успеха. Книгу переиздавали, переводили на разные языки, а «прелестный монстр» продолжал эпатировать французов и последующими произведениями, и своим поведением.

На русском языке сборник повестей и рассказов Саган появился только в 1974 году и, конечно, произвел фурор: Париж, богатая вилла, знойное лето и роскошное морское побережье, полная раскрепощенность в отношениях, легкие, необязательные и от этого вдвойне прельстительные любовные истории, сдобренные алкоголем…

Было от чего сойти с ума советским женщинам, – им это и не снилось!

Такое восторженное романтичное отношение к прозе Франсуазы, как это ни странно, остается у наших читательниц и поныне, название любой из ее повестей («Любите ли вы Брамса?») служит между обожательницами своеобразным паролем, после которого уже ничего не надо объяснять. Великая и бесподобная, презирающая все условности и психологичная!

В этом году вышла в свет книга Николая Долгополова «От Франсуазы Саган до Абеля», в которой он бережно подобрал все крохи с журналистского стола, всё, что не вошло в книги и сборники. Мы когда-то работали вместе в «Труде», помню его как человека добросовестного, сделавшего имя на рассказах о героях внешней разведки. И вдруг – Саган. Из любопытства (и солидарности с коллегой!) купила книгу и погрузилась в нашу собкоровскую кухню, ей-богу, молодец, не сдается возрасту!

Пробежала и заметки о встрече Николая с Франсуазой и не удержалась – перечитала после этого повести Саган. Совершенно неожиданные эмоции и мысли вызывает ее первая, знаковая, как сейчас говорят, повесть «Здравствуй, грусть» по истечении стольких лет.

Наверное, надо сказать хотя бы несколько слов о том, что юная писательница (между прочим, из состоятельной буржуазной среды) транслировала в первой книге свои мысли и переживания. Это ведь она была скверной хулиганистой ученицей в колледже, рано пристрастилась к алкоголю и наркотикам, институт замужества презирала, в связях с представителями обоих полов была неразборчива. Говорю об этом вовсе не с целью разоблачить или осудить прожигательницу жизни, просто сопоставляю с нынешним состоянием (практически предсказанным лихим пером начинающего автора!) европейского общества. Всё, что казалось в благопристойной Франции скандальным – стало в Европе при провозглашаемой толерантности просто нормой. Никому ничего не надо доказывать по пунктам, всё всем известно.

Однако, удивительно, как в нашем обществе сохраняется тот романтический флер, восторженная почтительность, с которой произносят сентиментальные дамы это имя. Я повесть читаю – и поражаюсь самоубийственной жесткости главной героини Сесиль, с которой Франсуаза так совпадает, на которую так безжалостно возлагает обязанность всё разъяснить, поставить все точки над «I».

Вспомним: девочке было 15 лет, когда отец, сорокалетний плейбой, забирает ее из пансионата, делает подружкой и соглядатаем своих похождений. Нет, ее никто не насилует, но она очень быстро на папиных вечеринках, в общении с его друзьями и подружками заражается атмосферой полной свободы в удовлетворении всех прихотей и …похоти. Дочь любила отца всей душой, потому что «он был добр, щедр, весел и нежно ко мне привязан». Надо ли удивляться, что очень скоро, вдохновившись этим окружением и парадоксом Оскара Уайльда «Грех – это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни», Сесиль скажет про себя: «В идеале я рисовала для себя жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей». И на практике - тоже.

Чем занимался ее отец? – Он был ловок в делах, а вообще-то проживал состояние, полученное в наследство. Было на что прожигать жизнь! Больше в повести ничего нет ни о делах, ни о каких-то интересных его увлечениях, ни единой мысли, рассуждений о жизни.

Итак, вместе с дочерью и любовницей, никчемной пустышкой Эльзой, наш плейбой уезжает отдыхать на побережье Средиземного моря. Позже по его приглашению к ним присоединяется подруга матери (рано умершей) и хорошая знакомая всей семьи Анна Логан. Уже на отдыхе девочка познакомится с Сирилом, студентом юрфака. Вот и все действующие лица. Правда, по долгу соседства наша героиня со всем своим невообразимым окружением навещает дом своего обожателя и кавалера и знакомится с его матерью. Позже она будет яростно обличать эту старую даму, которая в жизни «исполнила свой долг». Вся эта буржуазная мораль и внешняя благопристойность для Сесиль – ложь, которую можно только презирать!

Вторым ярусом лжи - самого презираемого порока - очень скоро станет Анна.

Она, разумеется, сильно отличается от дамы полусвета и содержанки Эльзы, - умением подать себя, одеваться, поддержать беседу, умно промолчать. Сесиль чувствует эту разницу и даже испытывает симпатию к новой гостье, но лишь до той поры, пока Анна не начнет ограничивать её свободу.

Въедливый читатель раньше девочки или вместе с нею понимает, что на самом деле Анна, быстро вытеснившая Эльзу из постели плейбоя своими более отточенными способами, не намного ее превосходит. Она может отпускать кавалеру замечания вроде того, что он "ни о чем не думает", но ему достаточно возразить, "зато я тебя люблю!", чтобы восстановить безоблачное счастье! Они даже договариваются пожениться, что грозит и дочке, и папе ограничением свобод.

Сесиль уже может перешагнуть и через этот бруствер лживой благопристойности. Она затевает против Анны низкую интригу, привлекая к подлому спектаклю и юношу, который ею искренне увлечен, и Эльзу, вполне поддающуюся манипуляциям юной воительницы против...лжи. Ну да, чтобы устранить все препоны к обретению полной свободы, девочка (очень гордясь своей изобретательностью!) сооружает простенькую схему: Эльза и Сирил изображают влюбленную пару, Реймон (так звали папу) не может этого стерпеть и должен хоть на раз овладеть бывшей любовницей, а нечаянно увидевшая его при таком свидании Анна наверняка в отчаянии сбежит!

Всё ей прекрасно удается, потому что слишком очевидны характеры, на уровне животных инстинктов - чувства, вполне просчитываема реакция каждого из них.

Какие страсти? Какая любовь? - Похоть проще и слаще, а именно она возведена здесь в степень, ей подчинены все свободолюбивые помыслы и движения! Не случайно взбешенная Анна, прежде чем уехать, бросает смущенной Сесиль: "Вам не нужен никто, ни вам, ни ему..." Авария и смерть Анны могли быть и случайными, и преднамеренными - в любом случае она произошла в результате стрессового состояния женщины, севшей за руль.

Эльза и Сирил практически ничего не поняли, они в этой низкой игре были пешками. Дочь и отец очень быстро утешились и вернулись к прежнему образу жизни, с любовными похождениями и прочими развлечениями.

Как весь этот незамысловатый сюжет ни раскрашивай словесами, переживаниями юной интриганки, вздохами и ахами, суть его от этого не меняется. Как и характеры всех его героев. Даже такой особенной Анны! Она сурово отчитывает Сесиль, застав ее в лесу целующейся с Сирилом, даже запрещает встречаться с ним ("тебе еще слишком рано!"), но с легкостью оставляет девочку в дурном заведении с брошенной любовницей отца, с пьяными мужчинами, поручая ей, уже как следует напившейся, вернуться позже в ее машине с Эльзой. Как они не слетели в пропасть в тот чудесный вечер - загадка!

Вещь по своему бездуховному началу и откровенному цинизму просто редкостная, еще и потому, что транслирует самые низменные откровения совсем юное создание. Успешно нисходящее на дно - в полном благополучии, сытости и вседозволенности. Ничуть не поправляет этого обстоятельства романтичное признание, что после того подлого спектакля, устранившего живого человека с дороги к такой свободе от всяких условностей и лживой морали, у нашей героини появилась способность грустить.

Шекспировская Джульетта в своей безоглядной любви к Ромео - вдохновенная песня по сравнению с этим анекдотом, так ведь сколько лет с той поры прошло!

Но и близкая по времени Лолита Набокова гораздо трагичнее, острее по обличительному запалу, чем эта гладкая история победы нимфетки над взрослыми людьми. Или все же Сесиль задает свой вектор горестных размышлений? Такая юная - и такая подлая, отвергающая лживые условности - и готовая нагромоздить гору лжи и совершить предательство по отношению к самым близким людям, вовлечь в свою игру кого угодно, без жалости.

И самое страшное: если в шекспировских драмах происходит в результате трагедии взрывной катарсис, переворот в душах, то в повести Саган с нашими героями ничего не происходит. Отец "конечно, подозревает, что мои отношения с Филиппом отнюдь не платонические, а я прекрасно знаю, что его новая подружка обходится ему очень дорого. Но мы счастливы. Зима подходит к концу, мы снимем не прежнюю виллу, а другую, поближе к Жуан-ле-Пен".

Я еще раз возвращаюсь к книге Долгополова, который во время интервью вдрызг напился с Франсуазой, перечитываю слова о том, как он был влюблен в повесть "Здравствуй, грусть", как она стала его почти настольной книгой. Любопытно, что он в ней находил, какую притягательность? Чему она его так... "настольно" учила?

(Продолжение - завтра)