Dr.Aeditumus

Если выкладки математиков и физиков-теоретиков говорят, что должна существовать некая элементарная частица с расчётными свойствами, то дело практиков придумать эксперимент, в ходе которого эти свойства с необходимостью должны проявиться и могут быть зафиксированы. И тогда частица поймана, она из виртуальной и математической превратилась в физическую. Вот, примерно, это самое и проделали люди, человечество в придуманном М. и С. Дяченко мiре то ли будущего, то ли одного из фракталов нашей вселенной. Они сумели промоделировать и практически реализовать то коллективное бессознательное, которым оперировал в своих психоаналитических теориях коллега и оппонент Фрейда, г-н Карл Юнг.

 

В каком состоянии индивидууму максимально доступно соприкосновение с этой бессознательной психической стихией? Конечно, в аналогичном, бессознательном, ведь подобное познаётся подобным. И когда же мы наиболее естественным образом в такое состояние приходим? Разумеется во сне. Вот и перестроилось цивилизованное общество на пребывание своих членов в двояком функциональном статусе: сапиенса в фазе бодрствования и животного – сообразно своей тайной природе – в фазе сна. Ну, типа мистер Хайд и доктор Джекил.

 

Зверь, иже в нас, утоляет свои агрессивные наклонности явным физическим насилием, начиная с порки сыновней задницы, всегда обретающей к тому причины, и кончая глобальной ядерной войной, столь же объективно необходимой, как и вышеупомянутая домашняя экзекуция. Психологи инсталлировали агрессию в нашу природу как её неотъемлемую (неизбежную и неустранимую) составляющую, сделав влечение к насилию атрибутом разумного существа. Это подход к проблеме зла философской антропологии. Однако богословы с этим категорически не согласны, интерпретируя агрессию как следствие деструкции человеческого естества, порока, случившегося с ним в результате Адамова грехопадения. Таким образом, последние утверждают возможность элиминации (не без божественной помощи, разумеется) сей греховной страсти посредством упражнения в духовном совершенствовании, самопринуждения, осознанного волевого усилия, направленного на культивацию добродетели, которая призвана вытеснить и заменить в страстной душе порочный навык и дурную склонность. Психологи же и психоаналитики изобрели массу способов примириться со своей греховностью, интегрировать порок как чуть ли не необходимую составляющую личности, сублимировать в художественном творчестве, блокировать посредством НЛП, то есть подчинения своей свободной воли постороннему вмешательству неясной этимологии и проч., и проч.

 

Человечество мiра Пещеры трансцендировало свою животную (как оно полагает) агрессию в сферу собственного коллективного бессознательного, визуализированного в образе Пещеры, в образе такого виртуального пространства, где тотемный аватар каждого наличного индивидуума обретает деятельное психическое существование, покуда персональный разум этого индивидуума предаётся сну. Короче, Пещера – это пространство общечеловеческого сна. Нельзя сказать, что это эксклюзивное ноу-хау Дяченко. Идея разрабатывалась Урсулой Ле Гуин, а она одолжила её у своего папА, крупного антрополога и этнографа, занимавшегося исследованиями индейских культур и в частности изучением особенностей психологии некоторых племён коренного населения Америки, которые не разделяли бытовой реальности и сно-реальности своей жизни.

 

Ладно, оставим вымерших индейцев и вернёмся к нашим потомкам, спящим в Пещере сублимации своего зверского естества. Сон разума рождает чудовищ, как утверждал незабвенный Франсиско Гойя, рисуя на мятой картонке огрызком простого карандаша жуткий оскал гигантской летучей мыши, прильнувшей игольчатыми зубами к немытой шее упившегося в мясо сапожника. Не будем с ним спорить, он знал, что говорил.

 

Штука в том, что эта Пещера, это коллективное бессознательное отнюдь не столь же безобидная профилактическая терапия социопатии как, скажем, тренажёрный зал или поход к личному психоаналитику (хотя не факт, что и эти два мероприятия суть развлечения из разряда «чем бы дитя не тешилось…»). Твой внутренний зверь живёт в Пещере именно как Зверь. Он без колебаний, сомнений и раскаяния пожирает всякую встреченную там живность, стоящую ниже него в пищевой цепи, дерётся в кровь с себе подобными за лакомую снедь или самку в течке, резво улепётывает от более сильных, яростных и опасных хищников, и, самое главное, люто, панически боится Егеря, один вид которого повергает всякую Пещерную тварь в трансовое оцепенение. Но и это ещё не край, главный ужас, к которому люди, впрочем, уже лет триста как привыкли, состоит в том, что действия психических проекций в Пещере имеют обратную связь со своим спящим «проектором», и могут повлиять на него вплоть до летального исхода, а вот он их контролировать никак не может.

 

Проекция – бессловесное и бессознательное животное, управляемое исключительно присущими его виду инстинктами. И если ты кого-то во сне поимел как пищу или объект копуляции, то, проснувшись, очень скоро об этом забудешь. Но если какая-то гнусная тварь поимела на обед тебя, то ты попросту не проснёшься вовсе. За твоей остывающей тушкой поутру приедет труповозка, а в газетном некрологе будет сказано: «Сон его был глубок, и смерть естественна». Такие вот экзистенциальные бонусы от коллективной Пещеры.

 

Зато на улицах Города тишина и порядок, в школах и детсадах про охранников слыхом не слыхивали, маньяки не ловят в лифтах пубертатных подростков и не лезут им в трусы потной лапой, а их кореша не бегают в неглиже по паркам, пугая скукоженной от холода елдой первоклашек в белых фартучках и с бантиками. Одарённые обыватели упражняются во всевозможных искусствах да изнуряют себя во всяком творчестве и утончённых художествах, а обиженные Богом трудятся в производстве жизненных благ и воспитании несносных детишек. Огнестрельное оружие упоминается только в мифах и легендах. Там же остались войны, убийства, насилие и прочие жестокие непотребства и бесчеловечные безобразия.

 

Триумвират мудрых пастырей правит этим мирным стадом, и лишь в Далёких Горах ещё остались селения диких homo, не ведающих очеловечивающего влияния Пещеры. Вопрос о нравственных усилиях и заслугах человека, осмысленно и произвольно ведущего брань и побеждающего пороки своей испорченной грехом природы не стоит в принципе. Общественная мораль имеет целью искоренение насилия и агрессии среди разумных существ, пребывающих в фазе бодрствования. Смерть в Пещере – приемлемые социумом издержки его мирного существования.

 

Конечно, теоретически возможно, что безмятежно спящая мамаша сожрёт, почивая в гуманном реале и охотясь в своём первобытном пещерном сне, собственное ненаглядное дитятко или субтильная Джульетта нежно разорвёт глотку своему зазевавшемуся на водопое Ромео, когда они, изнемогшие от любовных утех провалятся в глубокий сон и сплетутся дрожащими телами уже не в экстазе любви, но смерти, однако на практике вероятность таких трагедий стремится к нулю и реальностью такого исхода следует пренебречь. Хищники, склонные к перверсиям и агрессии, выходящей за рамки охоты ради пропитания, подвергаются «коррекции» бдительными Егерями (этакий виртуальный психоанализ и психотерапия), да и в бодрствующем мiре имеется некий спецназ, охраняющий low violence общество от кровожадных горцев и оппозиции мутантов, генетически модифицировавших себя до однофазного состояния и неподвластных цивилизационным чарам Пещеры.

 

Увы, эти мутатнты – идейные враги общества элиминированной агрессии, возмутители спокойствия, мечтающие отловить живой образец повышенной виктимной резистенции (сопротивляемости к виртуальному насилию и нежелания становиться жертвой), человека, на несколько порядков более чувствительного к опасности и способного в Пещере уклоняться от неминуемой смерти в пасти хищников или более молодых и сильных конкурентов в вечной борьбе за выживание и продление рода. Для охранного спецназа такая человеческая особь – бомба, угроза общественным устоям, смертельный системный вирус.

 

Этим камнем преткновения, предметом борьбы сил скрытого антагонизма оказалась слегка (да, что там слегка, изрядно) инфантильная девица Павла. Её приговорила к уничтожению жестокая (точнее, не милосердная, бесчувственная) Тётя, отвечающая в Триумвирате за охрану моральных основ и общественного порядка. Ну и, конечно, в беззащитную и, к тому же, по детски обаятельную Павлу влюбляется глава Спецназа, честный и благородный парень, которому, собственно, и поручена малоприятная миссия ликвидации живой угрозы в юбке. Мутанты изощряются похитить Павлу, но это не главный конфликт сего сложно скроенного и многоуровневого сюжета.

 

Роман, вообще-то, театральный. Осью, вокруг которой закручиваются все коллизии фантастической драмы, становится постановка крамольной пьесы и её режиссёр, он же и Главреж театра, и суперзнаменитость. У этого перца бунтарские и диссидентские наклонности. Он прёт как танк против Системы, Триумвирата, Главы спецназа (который ради любви к Павле и сохранения её жизни совершает все мыслимые и немыслимые рыцарские подвиги). Суперколлизия – это борьба альфа-самцов за наивную обаяшку Принцессу. Ну, если не за её тело, то уж за душу всяко. Один из них в Пещере – самый лютый хищник, а другой и вовсе Егерь. Налицо классический Любовный треугольник и в плане стерильной от агрессии реальности, и в её пересыщенной токами насилия и виктимности проекции. Плюс Театр, Сцена, с её вечными интригами и конфликтами перед рампой и за кулисами.

 

Шикарная этическая концепция, моделирующая общественное устройство, где ради благополучного физического существования его членов их подспудно лишают свободной воли и права выбора. Зато все сыты, здоровы и веселы, и даже оторва-ребёнок, сын Павлиной сестры, с острым дефицитом регулярной порки ни разу за весь роман не вкусил блага воспитательного общения с розгой (у меня даже крапивница на ладонях высыпала, как зудело перепоясать малолетнего шалопая). «Естественная» смерть во сне – почти эвтаназия, ведь убивают бессмысленное животное, на долю которого и выпадают страх, мучения, боль. Для человека же это – всего лишь дурной сон, после которого он просто не проснётся.

 

Борьба самцов – главных мужских персонажей – как и следовало ожидать, кончается трагично. Постановка диссидентской, подрывной пьесы тоже. Но свет во тьме светит – главреж побеждает в себе зверя. Финал открытый, мы не узнаем, чем закончится театральная революция: захлестнёт ли общество гражданская война, волны насилия и что-либо подобное как плод подпольной деятельности беспещерных мутантов. Останутся ли в живых главнее герои? Как общество выйдет из кризиса? Но это, пожалуй, и не важно. Важен вопрос: готовы ли мы платить свободой за благополучие, и чего стоит победа над злом (грехом и пороком), если мы не приложили к этому усилия?

 

Главный, на мой взгляд, минус романа – это какой-то сырой образ Павлы. Она постоянно думает, говорит и ведёт себя так, что у меня в голове Станиславский орёт: НЕ ВЕРЮ!!! И я с ним согласен. Есть ещё один момент, и он тоже связан с Павлой. Можно ли, нужно ли, стоит ли приносить свою жизнь в жертву человеку, который тебе не верит и регулярно тебя предаёт? Даже если он – смысл твоего существования? Наверное, да. Ведь Христос умер и за Иуду тоже. Однако, роман меня в этом не убедил (в отличие от Евангелия), хотя я всячески пытался ему в этом помогать. Может быть, потому что целью и двигателем этой жертвы была всего лишь человеческая (к тому же слепая) любовь, а не что-то более высокое и вечное. И душа, принявшая эту жертву человеческой жизни, отнесла её на алтарь Театра, постановки крамольной пьесы, эфемерной общественной справедливости, освобождения от тайной тирании (а может даже всего лишь иллюзии такой тирании) мудрецов Триумвирата. Тирании, которую никто не ощущал, о которой никто не ведал, но которая лежала в основании и на которой стояла сама жизнь этого общества.