Кейн

Сергей Васильич внимательно осмотрел брюки и рубашку и раздраженно швырнул их обратно на кресло. Ну как в этом идти?! Брюки жеванные, стрелка даже не угадывается, и на заднице блестят, не говоря уж о том, что за последнее время он сбросил килограмм пять и штаны повисли мешком. Про рубашку вообще говорить нечего, из голубой стала какого-то псивого цвета, манжеты обтрепались и воротник жесткость потерял - срамота! Лидочка в такой рубашке даже в сельский магазин не отпустила бы, а он в ней в университет ходит профессорский курс читать.Никогда его одежда не интересовала, но всегда выглядел не просто прилично, а щеголем. Не то что теперь!

Он раньше даже не замечал, как менялись рубашки, появлялись новые костюмы и куртки, галстуки, кепки и стильные ботинки, достаточно было руку в шкаф сунуть или просто сказать Лидочке, что завтра надо соответствовать...Эх, Лидочка-Лидочка, что ж ты выкинула-то, что удумала?! Не ожидал он от нее такого предательства! И ведь моложе была почти на десять лет, и не болела серьезно никогда, да и в этот раз ничего не предвещало. Так, потемпературила три дня и кашель этот дурацкий привязался. Она бы и к врачу-то не пошла, свои травки бы пила, но надо было перед новым учебным годом в школу санитарную книжку оформить. Ну и пошла с другими учителями в поликлинику. Формальное вроде дело было, и поликлиника ерундовая, а только прямо из нее Лидочку отправили в больницу и все завертелось, как в страшном сне, а к новому году окончилось совсем. Сергей Васильич умом все понимал, а поликлинику эту районную возненавидел, будто она Лидочку убила, хотя именно там как раз тревогу забили! Но ему, как маленькому, казалось, что раз с них началось, то они и виноваты.

 

Они с Лидочкой познакомились, когда он, как аспирант второго года обучения, вел у студентов семинары по интегральному исчислению, и первокурсница Лидочка оказалась одной из его учениц. Даже странно, как вышло,что он на нее внимание обратил! Ему всегда нравились девки яркие, породистые, шумные, а она была совсем дитя с малиновыми от мороза щеками, веснушками даже в феврале и маленькими пухлыми пальчиками с обгрызанными ногтями и чернильными пятнами. И на этих пальчиках он и сломался! Так умилялся, что не заметил, как привязался, стал домой ее провожать, заходить к ним и с Лидочкиной бабушкой вареники лепить, а уж после этого ничего не оставалось, как жениться! И хотя за последовавшие за этим сорок лет общей их жизни Лидочка удвоилась в объемах, отрезала косички, курила две пачки в день и стала завучем математической школы, Сергей Васильич видел ее по-прежнему детские ручки и обгрызанные ногти, сердце щемило и никто другой нужен не был.

 

Это, кстати, не превратило их жизнь в пастораль. За сорок-то лет чего только не было. И у Сергея Васильича перед Лидочкой были грехи, с десяток мелких и два серьезных, с уходом из дома. И Лидочка не отстала, тоже дала Сергею Васильичу прикурить, три года бегая на свиданья к директору шефствовавшего над ее школой завода. Но у них были две дочери и эти якоря удержали их семейное судно при всех штормах. Тоже, кстати, несправедливо: сперва были нищие и жили друг у друга на голове, потом дочки маленькие и вся жизнь свелась к маневрам между музыкальной, художественной и общеобразовательной школами, фигурным катанием и бесконечными детскими болезнями. А теперь, когда и квартира огромная, и девчонки живут обособленно и совершенно своей жизнью, даже внуков показывают только в редкие праздники, и можно было бы жить себе на радость, Лидочка всё это и учудила...И как ему теперь жить инструкции не оставила!

 

Сергей Васильич настолько не ждал от Лидочки подвоха, что вообще не сразу понял, что произошло, и даже на поминках вел себя скорее как на юбилее, чем как на траурном собрании, что не преминули отметить многие присутствовавшие и решили, что скорбь его невелика и особого сочувствия не требует. А зря. Просто осознал он произошедшее чуть позже, месяца через три, когда весна пришла. И скис ужасно, захандрил, похудел очень и совершенно не мог находиться один дома. О том, чтоб соединиться с дочерьми, речи и быть не могло: одна моталась по свету с экологами, то спасая дельфинов, то следя за миграцией птиц, а другая жила в семье мужа, вся была погружена в ребенка и папы в ее конструкции жизнеустройства не было.. И Сергей Васильич начал ходить в гости к друзьям. Собственно, гостями- то это не очень и назовешь: приходил ни свет-ни заря, обильно и жадно ел, дремал в кресле, молча выпивал чаю с пряниками или печеньем, засыпая крошками и несвежую рубашку, и хозяйский стол, и молча сидел, дожидаясь, когда оставаться будет уже неприлично, и только тогда плелся домой, чтоб завтра-послезавтра прийти снова. Дома он почти не ел, хотя все сорок лет жизни с Лидочкой он был домашним поваром, просто для себя одного совершенно готовить не хотелось. И внешне резко сдал, облез, как-то состарился и обветшал, так что друзья забили тревогу и решили, что его срочно надо женить.

 

И вот сегодня ему опять идти с какой-то Анной Константиновной в театр. Ничего из этого не выйдет. Еще с Лидочкой он в театр иногда выбирался и то - ради нее. Ему это все казалось фальшивым, искусственным, скучным и чаще всего - бездарным. Но Лидочка так восторженно смотрела на сцену, берегла потом программки, по много раз ему же пересказывала вместе виденный спектакль, что ей отказать он не мог. А теперь взявшие, как им кажется, над ним шефство друзья уже который раз суют ему какие-то билеты и он тащится с чужими тетками по сырому снегу на эти идиотские спектакли, сидит с ноющей спиной в тесных выходных ботинках по три часа в пыльном кресле, задыхаясь от душных чужих духов, в перерыве угощает этих старых перечниц соком и несвежими пирожными и с тоской мечтает вернуться домой и рухнуть лицом в подушку, которая еще пахнет Лидочкой или ему просто так кажется. Но обидеть друзей неловко и идти надо. Да и умом он понимает, что одному жить совершенно невозможно, ему - по крайней мере, хотя и не вполне ясно, зачем это продолжение жизни нужно вообще.

 

Сегодняшняя Анна Константиновна оказалось довольно моложавой и симпатичной женщиной. Сергей Васильич даже подумал, что лет десять назад она была из тех, что ему нравились и за которыми он с удовольствием мог бы приударить. Она была на целых пятнадцать лет его моложе, миниатюрная, очень ухоженная, неглупая и вполне светская. На ее фоне он сам себе показался вдвойне старым и облезлым дядькой. Но она явно демонстрировала ему свою заинтересованность в продолжении знакомства и сыпала предложениями на ближайшие выходные. И спектакль сегодняшний был вполне. Хотя бы потому, что короткий и без антракта. Другое дело, что после него надо было бы пригласить ее в кафе, раз не удалось обойтись театральным буфетом. Но и тут судьба была на его стороне. Анна Константиновна сказала, что живет от театра совсем близко и рядом с метро, что сегодня ей особенно удалось жаркое и пирог и она была бы счастлива разделить с ним ужин. Подготовленность этого экспромта была на поверхности, но Сергею Васильичу так захотелось домашнего кухонного уюта, что он даже для приличия не стал отказываться и с радостью отправился в гости.

 

И здесь Анна Константиновна была на высоте. В уютной, вылизанной, похожей на бонбоньерку квартирке пахло корицей и ванилью, сама хозяйка, отлучившись на пару минут, переоделась в спортивный костюмчик, сделавший ее еще моложе и изящней, умело хлопотала на кухне, угощала Сергей Васильича всякими рукотворными кулинарными изысками, вела непринужденную беседу и он даже подумал, что неплохо бы навсегда остаться здесь, в этом пряничном домике, чтоб прошлое не душило его каждую ночь и не высовывалось днем из-за всякой дверцы, а началась бы совсем другая, новая жизнь. Сергей Васильич нехотя отправился домой, когда было уже далеко за полночь, на завтра они с Аней наметили выставку в Музее частных коллекций, потом вместе отправились обновить ему гардероб, чтоб не позорить даму, а в субботу предполагался домашний обед у Анечки. Вообще она предпочла бы в субботу съездить погулять за город и заодно показать ему свою дачу, но дочь очень попросила внучку из школы забрать на несколько часов к себе, поэтому решили в субботу пообедать с внучкой дома, а дачу отложить на воскресенье.

 

В субботу Сергей Васильич с утра сбегал в парикмахерскую, стал сразу лет на пять моложе, усилил рывок в сторону юности, надев новую пижонскую клетчатую рубашку и мягкие вельветовые джинсы техасского рейнджера, купил цветы и шоколадку внучке и отправился к Анне Константиновне. Уже в подъезде головокружительно пахло жареной уткой и чем-то печеным и Сергей Васильич поймал себя на том, что мурлычит какую-то мелодию и улыбается собственному отражению в зеркале старинного лифта. Анечка его встретила так радостно и нежно, словно с фронта дождалась, и сразу повела на кухню обедать. - А где внучка?- спросил Сергей Васильич. - "Сейчас позову, она такая бука, не хотела вообще выходить, в спальне сидит." Сергей Васильич пока по-хозяйски поставил цветы в вазочку, откупорил бутылку вина и сок для девочки, нарезал хлеб и присел к столу.

 

- Знакомьтесь, Сергей Васильич! Это моя внучка, Лидочка!" - Он увидел большие прозрачные глаза, розовые щеки и редкие веснушки на курносом носу. Лидочка смотрела на него с недоверием и от волнения грызла ноготь на большом пальце. - Хорошо бы не сдохнуть прямо здесь, - подумал Сергей Васильич и быстро вышел вон...

 

Татьяна Хохрина