Veteranus

Поэтологические мысли

 

Слово и символ

 

Слово — это посредник в конкретной ситуации общения двух личностей — вопрошающей и отвечающей. Слово не отделимо от личности его мыслящей и произносящей. Слова, хранимые бережно словарями, тоже были когда-то кем-то первым подуманы и сказаны, а потом уже записаны.

Существуют не столько идеи, сколько их носитель, точнее их вынашиватель. Как не вспомнить здесь Сократа с его майевтикой? Слово выражает отношение, состояние, некое ощущение. Разве не тайна и не чудо, что мы друг друга понимаем, скорее чувствуем, со-чувствуем, со-пере-живаем конкретную ситуацию? Слово при этом — символ этого единства, родства в духовном восприятии, в симпатии рождающегося моментального схватывания смысла, запечатления его в сердце.

Поэтому символ — безграничен. Чем больше с ним связывается жизненных опытов, мыслей и чувств, тем он живее и богаче. И для каждого, воспринявшего его в свою жизнь, он важен и значим, ибо он напоминает о реальной встрече — как уже бывшей, так и грядущей, он — залог ее, ибо хранит единство, возникшее при встрече.

Слово, не несущее в себе потенциала личной встречи, рискует оказаться праздным — не принесшим плода любви. Так или иначе, в человеческом обществе слова являются символами — явными или неявными, — символами человеческих отношений.

 

 

Об уровнях языка

 

Если коротко, есть как бы уровни "языка":

- в религиозном контексте можно говорить об особом языковом измерении — "Языке" Бога, а также о "языках" так называемых "ангелов" и "демонов";

- метаязык (как метаоснова мыследеятельности: то, что нам дано и от нас не зависит изначально);

- язык культуры в целом (система символического в опыте человеческого бытия);

- язык конкретной культуры (так называемая "душа народа" — понятийная общая база народа, условно говоря);

- язык словарей (как фиксация языка культуры на данном историческом этапе);

- язык конкретного представителя народа (как внятное или невнятное выражение соприкосновения с вышеуказанными уровнями в контексте личного языкового опыта);

- язык поэта — очень интересная вещь — на микро-уровне сплав всего вышесказанного с учетом творческого дара, метафизического просветления (озарения), глубинной интроспекции и онтологической заботы о сущем — всё это выражается в образно-символическом синтезе "словоделания".

 

Критерии хорошей поэзии

 

Объективные критерии качественной (хорошей) поэзии:

- поэтика (ритмика и рифмы [если не верлибр] и пр.), оправданная выбранным жанром, стилем и т.п. ;

- внятная образность;

- смысловая плотность текста (желательно стремиться к максимальной);

- глубокая, многоплановая содержательность;

- недосказанность (как открытость символического ряда образов);

- композиционная выверенность или гармоничность;

- жизненная осмысленность;

- мировоззренческая четкость;

- нравственная ориентация;

- отсутствие инфернальных моментов;

- культурная самоидентификация автора (и / или лирического героя) и адресность культурному читателю;

- членораздельность в подаче звукового ряда (в идеале: благозвучие);

- лексическая сочетаемость слов;

- грамотность: орфография, грамматика, синтаксис и пунктуация;

- катарсический вектор: от воображения через изображение к преображению сердца, ума и чувства;

- оригинальность (своеобразие) мысли, взгляда, образной системы, тропов, ритма, рифм и т.п.;

- искренность (то есть без фальши, вычурности, надуманности и зауми).

 

 

Этика, эстетика и поэтика

 

Порок и искусство? Благочестие и искусство? Насколько личная (без)нравственность проявляется в творчестве? Бывает так, что лицемер может писать о святом, совершая нравственные преступления. Труднее представить святого, ведущего благочестивую жизнь и красиво описывающего страсти, пороки и разврат.

Искусство — это синтез красоты, подлинности и правды.

Поэтому красивое изображение порока как бы оправдывает этот порок и удостоверяет читателя в его естественности.

Среди людей, пишущих стихи, бытует мнение, что несчастье, горе, страдание или стресс, гнев, раздражение, неразделенная любовь и всякие иные «страсти-мордасти» и т.д., и т.п. (то есть негативные переживания) гораздо лучше вдохновляют на сочинительство поэтических опусов, нежели спокойная, счастливая, размеренная жизнь доброго обывателя.

Неужели порядочный, честный и счастливый человек лишен счастья стать достойным поэтом в глазах публики только потому, что не хочет или не может воспевать страдания, страсти и пороки?

Иными словами: может ли счастливый человек настолько же сильно, вдохновенно и убедительно воспеть свое (или чужое) счастье, насколько несчастливый (несчастный, злополучный) выражает пафос (страсть) своей (или чужой, но переживаемой им) драмы или трагедии?

Неужели лишь в силу человеческой слабости во внимании к «негативу» инферно доминирует в поэзии?

 

Смакование Словолова

 

Говорят, что импрессионизм в поэзии только изображает... Да, но изображает сугубо словами, показывая не столько объект изображения, сколько самого художника — его умение виртуозно сочленять слова, ускользая от фиксации ими определенного смысла, мировоззрения, понимания, оценки...

Да-да, именно так и позиционируется, мол, это безоценочная поэтика... Как бы безоценочная.

Отсутствие оценки, осмысления тоже ведь "оценка" (молчаливая, по умолчанию, по замалчиванию).

Сам стиль «пишу, пребывая над ситуацией» предполагает некую иронию по отношению ко всему: к себе, к другим, к жизни.

Отсюда и вальяжный эстетизированный эпатаж. Словесное гурманство. Как будто слова — ни что иное, как краски на палитре, или ингредиенты в деликатесах, как будто в них нет никакой энергии или силы, полученной и получаемой каждый раз от связи с реальностью и с человеческой личностью.

И этим-то и пользуется “словолов”! То есть именно "словесный маг" оставляет за собой полное право наделять слова силой или обессиливать их. Более того, как бы предполагается, что отныне ничто и никто не в праве помешать ему в этом " чародействе".

Отсюда кажущаяся царственная свобода "словолова" — его безграничная власть над уловленными, схваченными, пойманными им словешками.

[А что, если кто-то скажет ему о Высшем Логосе?]

Литература "без границ" в чем-то есть ни что иное, как стёбный псведовысокохудожественный снобизм, толкующий обо всем (в самом деле, ведь «нет закрытых тем») — а на самом деле, вне определенных мировоззренческих позиций? — и поэтому эта весьма заманчивая стратегия привлекает всё больше и больше мастеров слова: говори, что хочешь и о чем хочешь, но главное — пиши "со смаком"!

 

Что такое литература подлинная?

 

Хотелось бы думать, что подлинная литература не убаюкивает совесть, не заставляет умолкнуть голос разума, не притупляет чувства. Наверное, подлинная литература взывает к настоящему человеку, к тому идеалу, о котором мы все мечтаем, но не видим его ни в себе, ни вокруг себя. Но это не означает, что этот идеал неосуществим, ведь он постигается каждой честной душой, каждым ясным умом и каждой чистой совестью. Только нужно, чтобы была воля и желание самому стать чуть ближе к тому идеалу, который рисуется нам в правдивой литературе, клеймящей всё подлое, испорченное и неподлинное в человеке, высвобождая его из той мусорной ямы, в которую он сам себя закопал.

 

Мера человека и литература

 

Про "пирамиду ценностей по Маслоу" знают многие... А кто знает про пирамиду устроения Человека? Про его онтологию, меру и норму… И — ненормальность.

Как ни странно, здесь все достаточно просто.

Устроение человека: тело — душа — разум — дух.

При благоприятных условиях нормальное развитие идет от низшего к высшему:

- освоение функций тела (младенчество);

- постижение своей души (детство);

- усовершенствование разумной деятельности (юность);

- развитие духа и жизнь по духовным ценностям (зрелость);

- глубокая мудрость и прозорливость (старость);

- соединение с Богом (вечность)

Это — норма для Человека.

Следует оговориться, что благодать Божия помогает человеку по вере его и тех, кто о нем молится, на всех уровнях становления — от младенчества до старости.

И вся мировая литература напоминает нам только об этой Норме, показывая не только ее саму в разных интерпретациях, но и всевозможные вариации в отклонении от нее как идеала.

 

Для чего мы пишем?

 

Можно предположить, что каждый человек — в разные моменты жизни и в разной степени — все-таки выступает как носитель определенного мировоззрения, в самом широком обобщении — бинарного по своей сути: конструктивного или деструктивного — в отношении себя, окружающих (общества), мира в целом.

Вполне очевидно, что любое мировоззрение по преимуществу выражается и распространяется посредством слов.

Литература дает возможность усилить воздействие этих слов за счет художественной образности, риторических приемов и подсознательной активации базовых архетипов, связанных с ключевыми "культурными кодами" и т. д. и т. п.

Вопрос в том: какое мировоззрение превалирует в творчестве (того или иного автора, распространяясь нарочито или исподволь в вирте и в реале, на том или ином сайте, в том или ином сообществе).

Таким образом, каждый пишущий (сознательно или нет) участвует в формировании (в той или иной степени) общего фона современной русскоязычной культурной среды — по большому счету в двух направлениях: позитивном или негативном, воодушевляющем или обезнадеживающем, преображающем или обезображивающем.

Конечно, возможно диалектическое, классическое воздействие художественного произведения, состоящее в катарсисе: через драму или трагедию привести к обновлению мысли и чувства (авторского и читательского), а, возможно, и к преодолению трагичного аспекта жизни через направление воли ко благу.

В таком случае, Подлинная Поэзия может рассматриваться как Словесная Терапия (пишущего автора, в первую очередь, и окружающих, то есть читающих его тексты — по мере их со-пере-живания).

 

О назначении Поэта

 

Одно из назначений поэта — согревать души людей, примирять их с жизнью и в то же время быть им проводником к жизни обновленной, просветленной, очищенной, радостной, жизни с любовью к себе и к людям. Это выбор и служение поэта Света.

Сеять злобу, ненависть, раздор, сомнение, разочарование, отчаяние, тоску и т.д. и т.п. — выбор певца Мрака, слуги Темной Силы.

Но творчество, творение — это созидание, жизнеутверждение, поэтому поэт Тьмы постоянно мучится, ибо сам дар творчества восстает против искаженного Инферналом образа существования и против извращенного образа действия дара и таланта.

Порченый поэт — не то, что обычный испорченный человек. Порча дара — проклятие поэта, которое он сам на себя наводит. Рано или поздно, он или сойдет с ума, или совершит самоубийство, или подставится под смерть, или, образумившись, попытается спасти свой дар, оправдать его, вернуться к Свету.

Поэт — не убийца душ, а их целитель.

Поэт приходит в душу читателя с драмой, трагедией или комедией, но его настрой и цель — катарсис — вызвать сопереживание, восторг, возвышение (сублимацию, как раньше говорили), преображение души. Провести через тот путь таинственного соприкосновения с Подлинностью Смысла, с Совершенством Замысла и Промысла, с Открытостью Логоса, с Исцеляющей Силой Наполняющего Всё Жизнью, с Единством Творца и Творения — через всё то, что сам поэт пережил в высоком порыве (со-)творчества и чрез щедрое дарение этого опыта Читателю. Это путь — через подлинную Поэзию — к подлинной Человечности. Впрочем, как и наоборот.

Читающий вбирает, впитывает, запоминает, хранит добытые Поэтом Нездешние Вести, живет ими.

Поэт — свой человеку, его позитивное альтер-эго, его зеркало, его друг и брат, его целитель, проводник, обновитель и освободитель.

Поэт создает и воссоздает смыслы, освобождает душу человека от мрака для соединения ее со Светом и Истиной.

Так создается духовное единство человечества.

 

(Из книги "Доспехи трувера", Волгоград, 2018. С. 143-152)