Zarevica

Моя Ангел-Нина любила Лермонтова, у нее был карманный сборник КиС с его избранной лирикой. Когда мы с ней сидели на веранде в летний полдень, то время от времени стихи Лермонтова звучали вслух. Посмаковав красивые складные трехстопные строфы Ангел-Нина смотрела в мои глаза и говорила:

- Однажды ты поймешь, насколько это идеальные стихи.

А у меня был Пушкин. Трехтомник гения был затерт в районе лирики, вызубрен наизусть в районе романа в стихах, перечитан трижды в районе прозы. Мне было десять лет, и я ничего не понимала в поэзии. Лермонтов начинался с "Бородино" и заканчивался "идеальными стихами", которые читала Ангел-Нина на веранде. Лермонтов был очень школьным, очень сухим, очень идеальным - я его не любила.

Ангел-Нина стала настоящим ангелом, а я открывала тот самый томик и пыталась найти ответы. И я увидела насколько стихотворения идеальны, не все, не полностью, не в целом, а словно отдельные волшебные бусины между простоватыми строками. Между рифмами, лишенными изысков, между словами, которые мне ничего не говорили, существуют магические стихи в которых целый мир. Вряд ли я уже обнаружу те чувства, которые испытывала она, возможно просто потому, что она особо-то и не знала ни Пастернака, ни Цветаевой, ни Бродского, просто не успела узнать. А что среди текстов "школьных" поэтов могло быть идеальнее стихов Лермонтова?

 

Мечты поэзии, создания искусства

Восторгом сладостным наш ум не шевелят;

Мы жадно бережем в груди остаток чувства -

Зарытый скупостью и бесполезный клад.

И ненавидим мы, и любим мы случайно,

Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

И предков скучны нам роскошные забавы,

Их добросовестный, ребяческий разврат;

И к гробу мы спешим без счастья и без славы,

Глядя насмешливо назад.