Широглазов Андрей

Мне было полтора года, когда наша страна отмечала 50-летний юбилей Октябрьской революции. Я уже ходил, немного говорил и что-то там себе в голове соображал. Хотя, конечно, до революции мне в ту пору никакого дела не было. Это уже потом, в школьные годы, мы до дыр зачитывали книги Гайдара и «Как закалялась сталь», открыв рот, в десятый раз пересматривали «Чапаева» и с упоением пели про «комиссаров в пыльных шлемах». Нет, кто-то, может, и не пел, а мы в классе пели. И именно – с упоением.

И многим даже в голову не приходило, что не всё так однозначно, как можно было предположить. Ведь и Колчака расстреляли совсем рядом – в Иркутске. И белочехи по Трнссибу шастали туда-сюда. И Гашек тут комиссарствовал. А после в том же Тайшетлаге сидели герои «той единственной Гражданской».

Всем всё было ясно: Павка – хороший, Колчак – плохой. Историю пишут победители. А побежденным – горе и забвение. Такая, в общем-то, несправедливость. Но так всегда было и всегда будет…

И вот уже революции стукнул полновесный «стольник». Конец октября 2017-го. Веха. История. В которой уже далеко не всё так однозначно. И памятник Колчаку в Иркутске стоит. Да и Александра водрузили на прежнее место – в начало улицы Карла Маркса. Такие вот смысловые перегибы…

И бесполезно искать правых и виноватых. Ну, нет таких в гражданской войне: все правы и все виновны поголовно. И нужно просто всем миром покаяться за эту братоубийственную эпоху. И жить дальше, сделав зарубку в памяти: такое не должно никогда повториться.

Мне повезло: я был знаком с очевидцем и участником тех событий. Мой легендарный дед был местным героем Гражданской войны и даже имел на груди медаль «За отвагу». За это ему прощалось многое. Например, его отношение к производительному труду. Он по жизни предпочитал заниматься не тем, что ему навязывали извне, а тем, что ему самому нравилось: охотничал, рыбачил, собирал ягоду, бил шишку, подшивал катанки и клал печи. Всё это не приносило семье особого богатства, но как-то позволяло сводить концы с концами. На государство дед принципиально не работал в силу своего характера. В его трудовой книжке было всего две записи – бакенщик на Ангаре и продавец сельского магазина (из которого его, кстати, выгнали через полгода за растрату). Общий трудовой стаж – четыре года. Всё остальное время он работал исключительно «на себя».

Его высказывания по поводу советской власти тоже отличались неким своеобразием. По сути, дед её не особо-то и жаловал:

- Они там сами по себе, а я – сам по себе. Мне власть не мешат – я ей тоже не мешаю.

Над «вождями» он откровенно посмеивался, правда, потихоньку, в узком кругу. На людях дед предпочитал «работать» под «деревенского дурочка». И надо отдать ему должное – у него это великолепно получалось. Он во всем умудрялся найти смешную сторону и повод позубоскалить. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что обижались на него редко. Обидеть он никого не хотел, просто характер у человека был лёгкий, весёлый. Таких любят.

А ещё он был прирождённым торгашом. Причём, мог продавать что угодно и где угодно, а уж «впарить» кому-то продаваемый товар – это для него вообще проблемой не было.

Помню, как после очередной таёжной эпопеи у деда на руках оказался мешок кедровых орехов: сезон был удачным, и излишки можно было сбыть на сторону. И мы с ним поехали в город, на колхозный рынок.

Надо сказать, что в советские времена продавцов откровенно недолюбливали, по определению считая их мошенниками и ворами. Деду на это было наплевать, а вот я в процессе торговли участвовать наотрез отказался – бродил вокруг да около, всем своим видом показывая, что не имею к этому ни малейшего отношения. Макар Лукич был человеком понятливым и отнесся к моему «пассажу» спокойно, сказав, как давеча на Батарейной:

- Ты покедова тута погуляй. А я скоро…

Сперва я не поверил, что это «скоро» когда-нибудь наступит: вместе с дедом реализацией кедрового ореха занималось еще человек пятнадцать. Они равнодушно стояли рядом со своими кулями и лишь изредка раскрывали рот, называя покупателям свою цену. Торговля шла вяло. Пока на игровом рыночном столе не появился «джокер» - мой дед. И тут началось… Глядя на него, можно было предположить, что в его жилах течет кровь древнерусских коробейников. Он не стоял «столбом», а зазывал потенциальных покупателей. Через пять минут вокруг него уже начал толпиться народ – всем было интересно посмотреть на это рекламное представление. А ещё через час мы с дедом уже ехали домой с пустым мешком под мышкой. Сибиряки любят талантливых людей и не скупятся на оплату чужого таланта.

Увы, развернуться в торговых делах при советской власти было почти невозможно. Может быть, именно поэтому Макар Лукич её и не долюбливал. И это было тем более странно, что о своём участии в Гражданской войне дед вспоминал с ностальгией и с удовольствием рассказывал о каких-то её эпизодах.

Однажды я спросил его напрямую (со свойственным мне юношеским максимализмом):

- Слушай, дед, а как получилось, что ты вообще воевал за «красных»? Ты же по натуре – буржуй недорезанный…

- Так ить всё случайно вышло. Купила мне мать красную сатиновую рубаху…

Да уж, что-что, а пофорсить Макар Лукич любил. Он даже в преклонном возрасте по деревне всегда ходил в пиджаке, что в те годы считалось крутизной невероятной. А что там говорить о красной сатиновой рубахе в 1919 году! Наверное, во всей Смоленщине не было парня моднее Макарки Попова.

Смоленщина – это не область на западе России. Это небольшое село в тридцати километрах от Иркутска. Название – профессиональное: издавна эти места славились своими смолокурами.

Несмотря на близость губернского революционного центра, народ в Смоленщине жил своим привычным укладом и ни в какие гражданские дрязги не вмешивался. Нет, слышали, конечно, о революции, о войне, но особого внимания на это всё не обращали. Ну, подумаешь, где-то там люди с ума посходили – режут друг дружку почём зря. Нам-то что за дело до этого? Живём – не тужим, бедных нет, богатых особо – тоже. Делить нечего…

Свою новую рубаху дед полюбил до безумия – ходил в ней везде, где ни попадя. А однажды даже картошку на огороде решил копать при полном параде. За это и поплатился.

В это время война понемногу докатилась и до сибирской глубинки. В Смоленщину вошла одна из частей колчаковского войска: то ли путь они держали в сторону Байкала, то ли, наоборот, шли в ревкомовский Иркутск. Это неважно. А важно то, что одному «беляку» вдруг приглянулась дедова рубаха. Он перемахнул через плетень и рыкнул:

- А ну, скидовай одёжку!

Зная деда, могу предположить – что именно он мог сказать в ответ на подобное хамство. И ответная реакция не заставила себя долго ждать:

- Оглянуться не успел, а этот гад меня - прикладом по голове. Ну, знамо дело, отрубился. Очнулся – ни беляков, ни рубахи. Ну, я и осерчал. В избу зашёл, щей похлебал, снял берданку со стены и – в партизаны.

Воевал дед лихо, но по-сибирски – без ненависти к врагам, словно зверя в тайге выслеживал. Правда, белочехов искренне ненавидел:

- Сволочные были людишки. Грабили, убивали не по делу. Мы их тоже особо не жаловали: поймам – и к стенке… В общем, погоняли Колчака по нашим таёжкам!

«Таёжкой» дед называл часть леса, лично ему хорошо знакомую. Помню, была у него «ближняя таёжка», «андрияновская» и какие-то ещё. Тайгу на расстоянии сотни километров от родного дома Макар Лукич знал досконально, мог с завязанными глазами вывести тебя по партизанским тропам в любую точку местного пространства. И когда мы с ним ездили по ягоды, он частенько показывал мне эти тропы, места схронов, старинные «зимушки». Ото всего этого веяло Историей. Хотя, наверное, многое Макар Лукич, как обычно, преувеличивал.

Характерный диалог. Дед возвращается с рыбалки и рассказывает об улове:

- Вот таку рыбу вытащил. Еле допёр…

А бабушка возмущается:

- Каку «таку»? Каку «таку»? Приволок мелочь пузатую, а ишо хвастат!

Впрочем, для меня совсем неважно – преувеличивал дед свою «роль в мировой революции», или нет. Для меня важно другое: ещё в детстве я сумел осознать, что не всё так просто было с Гражданской войной, раз в «красные» можно было попасть из-за какой-то сатиновой рубахи, и при этом всю дальнейшую жизнь быть «белым» по сути. Наверное, поэтому и не вырос из меня убеждённый «ленинец». Как, впрочем, впоследствии я не стал и убеждённым «демократом» - видимо, дедовы гены сказываются. И когда мне в очередной раз начинают талдычить о политике, я туманно отвечаю в стиле Макара Лукича:

- Баб менять – только время терять…