Будаев Геннадий

Странные события. Странные встречи.

 

*************************************

Дядя Саша помирал от рака.

 

Сгорал. Сгорал медленно, но уверенно и бесповоротно. Это был приговор, который обжаловать было невозможно.

У каждого своя планида, как говорили бабки. У каждого человека есть место на земле, где его существованию будет поставлена точка.

Как и любой приговорённый, он надеялся на чудо. Но эта надежда была настолько призрачной, что она скорее являлась обезболивающим лекарством, но никак не лечащим.

 

Он знал это, но не паниковал. Ждал смиренно, иногда выходя на короткие прогулки вокруг своего дома. Опираясь на тросточку он медленно шёл вдоль дороги и с каким-то пристальным,

прощальным вниманием впитывал в себя проходящих мимо людей, проезжающие машины и бегающую детвору.

 

Его не страшил близкий конец, и у него в голове плавным вихрем крутился рой воспоминаний, теперь уже о прошедшей пятидесятилетней жизни.

- Пятьдесят лет! – подумал Сашка, - Пятьдесят. Подарок мне однако припасла жизнь на мой юбилейчик. Маловато конечно… Можно было-бы и ещё лет тридцать… А впрочем – все там будем. Днём раньше, днём позже, какая разница….»

 

После второго – третьего круга, он начинал уставать. Лицо его покрывалось тяжёлыми каплями пота, и он, с трудом справляясь с болезненной одышкой, возвращался домой. Потом не спеша, с трудом раздевался, ложился в постель, и взяв в руки какую-нибудь книгу начинал читать.

 

К нему часто подходила жена и дети, которые, теперь, почти каждый день приезжали домой со внуками. Внуки вообще ничего не понимали, что происходит, и часто звали деда поиграть с ними. Жена всё время улыбалась, но, не подавая вида, тем не менее сильно страдала от того, что происходит. Дети копошились по дому, делали ремонты, чего-то двигали, что-то готовили. Но отпечаток тревожного ожидания не сходил с их лиц.

 

Он это видел. Он это понимал, но делал вид, что всё хорошо, и скоро будет вообще нормально.

Все всё знали, и все всё понимали.

 

Осознавая, что всё кончено, дядя Саша, лёжа в своей кровати, и, ощущая первые, пока терпимые боли, в спине и руках, начинал мысленно перелистывать страницы своей прожитой жизни.

Он гордился своей прожитой жизнью. Он прожил её не впустую. Сколько всего было. Яркие, неповторимые мгновения. Сколько всего сделано. Сколько пережито. Сколько было счастья, переживаний, планов, друзей, женщин… Где они все?... Многие уже там, куда он сам собирается отправиться.

 

Вспоминая всю свою жизнь, он как бы переживал её заново.

Но чаще всего ему вспоминался один эпизод, который несмотря на свою обыденность и повседневность, почему-то доминировал в его памяти, над остальными, более значимыми эпизодами его жизни. Почему - непонятно. Этот эпизод был как маниакальная идея, который регулярно вырывался из забвения прожитых лет и постоянно напоминал о себе. И всё это происходило не в последнее время, а происходило уж лет этак тридцать.

 

Он вспоминал, как, будучи десятилетним мальчиком, проснулся рано утром. Это был первый день летних каникул. Мягкое утреннее солнце пробивалось к нему в комнату через зелёную крону молодой вишни, которая росла прямо под его окном.

 

Легкая приятная истома. Утренняя, летняя прохлада. Через открытую форточку, в которую проникал легкий ветерок, доносилось редкое пение птиц. Можно ещё полежать. Потянуться. Торопиться некуда – ка-ни-ку-лы!!!!

 

Из кухни, которая выглядела как утеплённая пристройка к небольшому кирпичному дому, доносился аппетитный запах свежеиспеченных блинов.

Сашка медленно и с блаженством вылез из-под одеяла, подтянул трусы и двинулся на кухню.

Мать продолжала печь блины. Их была уже целая тарелка аппетитных, дрожжевых, горячих и притягательных блинчиков. Рядом стояла мисочка со сметаной.

 

- Доброе утро, сынок, - весело сказала мать. – Проснулся?.... Садись, ешь блины.

- Привет, ма! – потянувшись, буркнул Сашка.

Он схватил сразу два блинчика, свернул их трубочкой, и сев на крыльцо дома, сразу-же принялся их уминать.

Над ним было голубое и чистое небо. Где-то там, в этой бездонной голубизне, летел серебристый самолёт похожий на яркую точку, за которой тянулся длинный, белый след. В кронах деревьев что то чирикало и посвистывало. От земли приятно пахло травой.

Сашка даже не знал чем ему заняться. Делать было ну ровным счётом нечего.

- Ма, - крикнул в кухню Сашка, - можно я поеду к Юрке Акулову на велике кататься?

- Да он наверное спит ещё. Поешь... Куда ты разогнался?...

- Да не спит он. Я точно знаю.

- Ну ладно, съезди, - милостливо разрешила мать. – Только если он спит, то сразу-же езжай домой.

 

Обрадованный Сашка, запихнул в рот ещё два блина, и пережевывая их на ходу, побежал в сарай, где ночевал его велосипед. Это была самая дорогая ему вещь в доме. Ну-ка-те… не безделушка, а новенький «Орлёнок», который подарил ему отец на день рождения.

Вытащив его из сарая за калитку дома, он быстренько вспрыгнул на него, и не садясь на сиденье надавил на педали. Повернув налево и выехав на основную дорогу, он, счастливый, ловя своим лицом прохладный летний ветер, помчался к своему другу Юрке, что бы вместе с ним порадоваться первому дню свободы.

 

Потом, дядя Саша уходил от воспоминаний и снова осознавал себя лежащим в кровати.

Он и сам не понимал, почему именно этот эпизод его жизни не выходил из его головы. Были и более яркие моменты в его жизни, но этот…. Он был как какой-то контрольной точкой. Как системой какого-то отчёта.

 

Невольно пришла на ум компьютерная аналогия. Когда компьютерная игра начинает вести себя не так как надо, или вы в игре чего-то напортачили и это повлекло за собой тяжёлые последствия, то программисты предусмотрели маленькую «кнопочку», нажав которую, вы возвращаетесь к ранее сохранённой, удачной контрольной точке.

 

- Да-а-а-а, - подумал дядя Саша, морщась от вдруг возникшей боли в спине, - контрольная точка….. Кончились мои контрольные точки. Хана. Мои воспоминания, это не контрольная точка. Но всё равно приятно.

Он вдруг ясно почувствовал запах жаренных блинов.

- Оля!, - позвал он жену. – Оля!....

Дверь его комнаты открылась и к нему подошла жена.

- Ты чего, Саш, - улыбаясь спросила она.

- Ты там случайно не блины печёшь?...

- Нет, Саш, - сегодня будет плов. – А ты блинов хочешь?...

- Да нет, Оль, не хочу… Ладно иди хлопочи.

Жена опустила голову и тихо закрыла за собой дверь.

 

- Ну вот, только жену потревожил, - подумал он, и посмотрел на настенные часы. Через час к нему должен будет придти его приятель Антон.

Он часто приходит. Дяде Саше ему хорошо с ним. Антон постоянно рассказывает ему какие-то интересные и странные истории. Проецируя их на нашу обыденную жизнь они могут показаться абсолютной нелепицей. Но что-то в них есть такое. И поверить не возможно, и опровергнуть нельзя.

- Взрослый человек, образованный, известный в городе, а как ребёнок малый верит в какие-то перемещения во времени, в пространстве, в бесконечную жизнь, - подумал дядя Саша. – Вот она моя «бесконечная» жизнь – боль и кровать.

 

Ему нравился Антон. Он приходил к нему не пожалеться, не поплакать, а приходил к нему как к здоровому человеку. Придёт без церемоний, сядет, расскажет новости… Оптимист. Молодец. Антон поведал как-то ему, что однажды встретил одного человека (не человека), призрака (что-ли) который в корне изменил его отношение к жизни и смерти.

 

По его словам получалось, что существует Прошлое и Будущее. Что перемещение происходит регулярно от Жизни до Смерти. Человеку влиять на это перемещение не дано. Что наше сегодняшняя Жизнь это как спектакль в театре. Ты сидишь в партере и видишь превосходный спектакль. Ты наблюдаешь на сцене голубое небо, исключительной красоты замки, низвергающиеся водопады, поля, птицы. И если спектакль поставлен грамотно и профессионально, то ты…. Ты живёшь в нём. Ты переживешь за то, что происходит на сцене. И тебе уже невдомёк то, что весь этот «мир» является … кусками фанеры, мешковины, какими то верёвками, бумагой. Ты не видишь бегающих за кулисами людей в комбинезонах, пожарников, суфлёров. Ты не замечаешь того, что голубое небо, это порождение театральных софитов и юпитеров. Перед твоими глазами – яркая и красивая жизнь. Всё, что тебе не нужно видеть, так же замаскировано. Спрятано. Вот и Создатель того мира, в котором ты живёшь, настроил ваш мозг так, что бы обеспечить эту Иллюзию Жизни. И этот замкнутый мирок прекрасен. Его надо любить и ценить. Он - порождение нашего Бога. В этом мире, где мы лишены видеть закулисье, можно любить, ненавидеть, рожать детей, путешествовать, дарить цветы. Он логичен. Он ярок и многогранен. Там всё сделано для того, что наслаждаться этим миром.

 

Антон говорил о смерти как о некоей хрупкой перегородке между Переходами. Он утверждал, что Смерть надо ценить так же как и жизнь.

И когда наши глаза закроются, то следом за этим произойдёт новое пробуждение: уже в другом месте, в другом измерении, в другом времени. В общем, наше появление возможно в любом месте Вселенной, где есть любая жизнь. А вселенная кишит жизнью. Она везде. Она внутри нас. Мы можем оказаться где хотите, в том числе и на каком-то отрезке нашей уже прожитой жизни. Но игра в "Жизнь" и "Смерть" заключается в том, что мы не должны помнить, что было до того…. Да мы и не можем помнить, так как всё начинается по-новому. Мы обречены на бесконечное существование, скитаясь по Вселенной, меняя пространство и тело.

 

Дядя Саша смеялся над этими рассказами и спрашивал Антона, а как долго ждать следующего пробуждения. А Антон говорил, что для постороннего человека это могут быть тысячелетия или секунды, а для нас это произойдёт мгновенно, так как у смерти нет Часов и Времени.

 

Всё это Антон называл для себя – Принципом Домино. Он рассказывал про свою встречу многим людям, писал об этом где только мог, но обижался, что людей это не интересует. Что их интересует больше новый Мерседес, чем бессмертие. А наступит ли для них это бессмертие или нет, уже зависит от их Веры. Ведь записано в священном писании, что «… и воздам Я каждому по Вере его».

Дядя Саша вздрогнул от того, что дверь в его комнату приоткрылась, и жена сообщила, что пришёл Антон.

 

 

*****************************

 

Через две недели, дядя Саша уже был в полузабытьи.

Он не понимал, что вокруг происходит. Он воспринимал только боль во всём теле и движущиеся вокруг себя какие то тени. Какая то серая пелена, громкие и тихие звуки, и вспыхивающие цветовые пятна в мозгу, похожие на блины, велосипед, самолёт в небе. Что-то давило ему грудь. Он не дышал, а всасывал воздух как будто животом. Ночь, день, жена, дети, Антон… всё осталось по ту сторону разума.

Морфий уже не действовал на него. В ход шёл омнопон.

 

А через три дня глаза его закрылись.

 

Но в тоже мгновение...

Спящий десятилетний мальчик, вздрогнув, открыл свои глаза. Было утро. Это был первый день летних каникул. Мягкое утреннее солнце пробивалось к нему в комнату через зелёную крону молодой вишни, которая росла прямо под его окном.

Легкая приятная истома. Утренняя, летняя прохлада. Через открытую форточку, в которую проникал легкий ветерок, доносилось редкое пение птиц. Можно ещё полежать. Потянуться. Торопиться некуда – ка-ни-ку-лы!!!!

Из кухни, которая выглядела как утеплённая пристройка к небольшому кирпичному дому, доносился аппетитный запах свежеиспеченных блинов.

Сашка медленно вылез из-под одеяла, подтянул трусы и двинулся на кухню.

Мать продолжала печь блины. Их была уже целая тарелка аппетитных, дрожжевых, горячих и притягательных блинчиков. Рядом стояла мисочка со сметаной.

- Доброе утро, сынок, - весело сказала мать. – Проснулся?.... Садись, ешь блины.

- Привет, ма! – потянувшись, буркнул Сашка.

- Чего ты какой-то… Не выспался что ли? – озабоченно спросила мать.

- Да кто-то разбудил меня, - с обескураженным видом промямлил он.

- Да кто же мог тебя разбудить-то? Я на кухне. Отец на работу пошёл.

- Я слышал голос… и проснулся.

- Какой голос?

- Я хорошо слышал голос, который громко сказал мне – «ЖИВИ!». Мне показалось, что он был такой громкий, что и ты его должна была слышать.

- Я ничего не слышала, - сказала мать с тревогою смотря на сына, - ты иди ещё поспи.

- Не ма, не хочу, - уже повеселевшим голосом сказал Сашка.

Он схватил сразу два блинчика, свернул их трубочкой, и сев на крыльцо дома, сразу-же принялся их уминать.

Над ним было голубое и чистое небо. Где-то там, в этой бездонной голубизне, летел серебристый самолёт похожий на яркую точку, за которой тянулся длинный, белый след. В кронах деревьев что то чирикало и посвистывало. От земли приятно пахло травой.

Сашка даже не знал чем ему заняться. Делать было ну ровным счётом нечего.

- Ма, - крикнул в кухню Сашка, - можно я поеду к Юрке Акулову на велике кататься?

- Да он наверное спит ещё. Поешь... Куда ты разогнался?...

- Да не спит он. Я точно знаю.

- Ну ладно, съезди, - милостливо разрешила мать. – Только если он спит, то сразу-же езжай домой.

Обрадованный Сашка, запихнул в рот ещё два блина, и пережевывая их на ходу, побежал в сарай, где ночевал его велосипед. Это была самая дорогая ему вещь в доме. Ну-ка-те… не безделушка, а новенький «Орлёнок», который подарил ему отец на день рождения.

Вытащив его из сарая за калитку дома, он быстренько вспрыгнул на него, и не садясь на сиденье надавил на педали. Повернув налево и выехав на основную дорогу, он, счастливый, ловя своим лицом прохладный летний ветер, помчался к своему другу Юрке, что бы вместе с ним порадоваться первому дню свободы.

 

 

Геннадий Будаев

(Саровская Пустынь )