Будаев Геннадий

«Стоял тот дом всем жителям знакомый.

Его жильцы покинули уже.

Но всё-же что-то в доме оставалось

На третьем этаже….»

 

В. Высоцкий.

 

 

Этот двухэтажный дом, времён 60-х годов я хорошо помню по своему босоногому детству. Я помню его ярким, светлым, с чистыми блестящими на солнце стёклами.

Дом был бревенчатый, обитый дранкой и аккуратно заштукатуренный. Я помню счастливых жильцов, которые заселяли этот дом, покидая свои обжитые послевоенные бараки.

Мы завидовали жильцам этого дома.

Ну-ка… ДВУХЭТАЖНЫЙ ДОМ!!!... Блин!... Да с балконами на втором этаже. Ну-ка самолётики оттуда пускать… Обалдеть! И площадь квартиры ажно 30 кв.м.

Помню новоселья. Пацаны с этого двора

смотрели на нас с нескрываемым высокомерием. Ну ещё-бы… «рублёвская» вилла.

Но как говорил классик – «Года прошли, я в возрасте ином»

 

Дома эти подписали на снос. Жильцы уехали.

И вот я во дворе этого дома.

Двор, в котором мы когда-то дрались, играли в волейбол и пытались курить, зарос кустарником и высокой травой. Наружная штукатурка осыпалась, обнажая под собой серые брёвна с признаками гниения. Шифер, на котором был виден налёт мха, потрескался, а местами вообще разрушился. Стёкла в оконных рамах мутные, грязные и местами побитые.

Я вдруг почувствовал, что стою рядом с покойником и смотрю ему в лицо.

Страшно.

Зашёл в подъезд, в котором уже не было входной двери. Грязь, мусор, пыль, остатки каких-то досок и кирпича. Мрачно.

Я поднялся на второй этаж по скрипящей полуразрушенной деревянной лестнице, на которой почти не было перил. Двери, с облупленной и поблекшей краской - настежь.

Мусор. Мусор. Мусор.

Вот квартира моего приятеля.

Посреди зала, вперемешку с гнилыми досками валяется старая ржавая газовая плита, а точнее то, что от неё осталось.

Покалеченный, разломанный платяной шкаф, и: мусор, мусор, мусор.

Когда я заходил в дом, то на улице было солнце, а внутри дома, какие-то могильные сумерки.

Окно, выходящее во двор, висело без стекол и на одной петле.

А вот тот угол, где у них стояла всегда новогодняя ёлка. Тогда всё сияло и блестело. Кружилась детвора, был смех, тосты. Теперь-же грязные ободранные обои.

Тихо. Ни одного звука. Только ветер шумит со скрипом в окнах, покачивая разбитыми оконными рамами.

Отколупнул кусок обоев. Под ними старые газеты. В те времена обои клеились не на стены, а на предварительно наклеенные газеты. Читаю обрывки фраз – «Л.И. Брежнев отправился с поездкой на Кубу…», «Наградили доярку…», «Член политбюро Суслов выступил на…». Под этими газетами ещё слой газет. С трудом доковырялся до Хрущёвского пласта. Страшная библиотека.

Мелькнула мысль, что, наверное, в этом доме должны быть приведения. Неплохо-бы.

 

Я вышел из дома. Солнце, пёстрые, спешащие куда-то люди, иномарки….

Я снова оглянулся на дом. Действительно, он страшён как покойник, которому смотришь в лицо. Вроде – он. Но уже не ОН.

Как человеческое тело покидает душа, обрекая свой «футляр» на гниение, так и люди покинули этот дом. Именно люди определяли характер этого дома, его яркость, самобытность. Именно они лечили этот дом при различных его «заболеваниях». Так лечит наше тело то, что находится внутри нас. ОНО. Именно ОНО, противостоит болезнетворным бактериям, производя внутри нас невидимый капитальный ремонт.

Есть Дом, а есть Люди. Есть наше тело, а есть то, что мы называем душой.

До поры до времени, люди, живущие в доме, поддерживают его жизнь. Но наступает время, когда футляр износился на столько, что он уже не подлежит никаким ремонтам.

Тогда люди без сожаления, переселяются в другой дом (футляр, тело), а старая «оболочка» отправляется в небытие.

 

Я абсолютно уверен в том, что взаимоотношения нашего тела и того, что называется душой, аналогичны дому и его жильцам.

Дом остался гнить, а жильцы… тю-тю… Они уже в новом футляре.

Это тоже самое, что компьютер и «Windows». С износом компьютера «Windows» не гибнет. Завтра юзер переставит его на другую машину, и всё начнётся сначала.

 

 

Геннадий Будаев