Шелест Владимир


С днём рождения, Виктория!

 
18 фев в 10:55С днём рождения, Виктория!
С днём рождения, Виктория https://poembook.ru/id95800 ! Добра, любви и вдохновения!
 
Виктория Беркович
 
Оркестр
 
И охнут стёкла, шитые крестом,
окрасится пожарами восток,
набухнет небо, встанет в горле комом.
А дом соседний вдруг осядет в пыль,
и всякий, кто в тот вечер в доме был,
останется лишь в памяти знакомых.
 
А ты наутро скрипку и смычок
под мышку сунешь, раз живой ещё,
и побредёшь свидетелем невольным
беды, среди дымящихся руин.
Уже двенадцать дней, как ты один —
почти пустой внутри от слёз и боли.
 
История до ужаса проста —
давно соседи скушали кота,
а ты не смог прикончить даже птицу.
Она теперь скребётся на душе.
И сердце обесточено уже,
но по привычке продолжает биться.
 
Простишь себя / измучаешь вконец?
"Голубчик, Вы сегодня — молодец!" —
промолвит Карл Ильич, протянет руку.
А хорошо, когда есть смысл и цель,
когда ты жив, когда смычок твой цел,
и есть потребность поддержать друг друга.
 
Играй, оркестр! Играй, не умирай!
Пусть город твой от голода, от ран
едва живой, но всё же верит в чудо.
С утра встаёт к станку почти без сил,
а вечером идёт пожар гасить,
доказывая — завтра точно будет.
 
В оркестре — половины нет в живых.
Задача неподъёмная, увы, —
найти людей, всё выучить за лето.
Такое время... Что ещё сказать?
Но полон зал. Счастливый блеск в глазах.
И в кассе нет ни одного билета.
 
Код Брейгеля
 
Средневеково маячит замок, льдами залив набряк.
Альпы в Голландии? Что это, морок? Происки декабря?
Город вмерзает в раму, люди тушат пожар гуртом.
Бюргер везёт на телеге хворост, чтоб обогреть свой дом.
 
Полон каток. Веселятся дети. Рубятся в кольв, айсшток.
Птица парит над церковным звоном. Может, летает Бог.
Дышат охотники шумно, борзые свесили морды вниз.
Гон был тяжёлым, но лес отдал лишь глупой лисицы жизнь.
 
Холод забрал последние силы. Счистить бы грязь. Смыть пот.
Пряничный город... безбожно милый... там, за мостом, встаёт.
Мир всеобъемлющ. Хоть двадцать первый, хоть шестнадцатый век.
Молится Богу святой Губерт. Манной ложится снег.
 
Времена
 
По крыше плоской
гуляет дождик.
А в нëм Чайковский,
а может Дворжак.
Включаешь ящик,
а там Пелосси.
И некто спящий
в мозгу гундосит
о том, что мало
и слишком рано...
Что время стало
немного странным.
Что в жизни этой
так много смерти. —
Не хватит света
по новой смете.
И сходят судьбы
на нет и в небо.
И слово судей —
эффект плацебо.
 
Мелькают тени...
А тот, кто в теме,
за тех и этих
устал бороться...
 
И цели метит
на дне колодца.
 
День 101-й
 
Белая заснеженная площадь.
Человек дойти до дома хочет.
Саночки скрипят. На них ведро
с невской подмороженной водицей, –
голод не убьëшь, так хоть напиться
кипятком, чтоб разогнало кровь.
 
Чтобы обнадëжило, согрело
слабое измученное тело...
До весны ещë, как до Луны.
Только б перебраться через площадь.
Дальше ветра нет, и будет проще, –
двигаться тихонько вдоль стены.
 
Мёрзнут пальцы, и не держат ноги,
след на снег ложится одинокий,
мерно бултыхается в ведре
ржавая студеная водица.
Сил осталось – к Богу обратиться:
"Господи, спаси и обогре... "
 
Тëмное декабрьское небо
сыплет, перемалывая в небыль
сотни тысяч судеб... Невесом
белый пух снежинок на ресницах...
Площадь. Человек на снег ложится
чёрным
перекошенным
крестом.
 
Назад
 
Не выходя из чëрной полосы,
спросонья, не отбрасывая тени,
пытаешься схватиться за уздцы
капризного хромого провидения.
Шмальнуть контрольным (чтоб наверняка) –
купить билет из Нифига в Пока,
от Фиолетово в любом из направлений.
 
И пальцы псевдокрестиком сложить,
перекурить и снова подорваться,
чтоб ежедневный фарс сменить на жизнь
в какой-нибудь неведомой локации.
Нырнуть в плацкарт, залечь на полке над...
Где собственный рождается примат
эмоций против встроенного рацио.
 
Куда несëт? А разве в этом суть?
Беги и не испытывай сомнений.
Так хорошо забыться и уснуть,
ни разу не жалея, что не гений.
Что не святой и даже не герой.
Зато не словишь пулю под ребро
под счëтчик, что накручивает пени.
 
За окнами беснуется вокзал,
ревёт себе толпой многоголосой.
Родные в ней почудятся глаза,
и этот взгляд тебя как в прорубь бросит.
И ты рванëшься к тамбуру назад,
чтоб главное ещё успеть сказать...
 
Гудок. И тут же опустел перрон.
Лишь тëтка с квасом, пироги с картошкой...
А рядом – смутный силуэт, и он
прощально помахал тебе в окошко...
И поезд тронулся... Ты рвешь стоп-кран,
пока не навалился липкий страх,
затягивая в бесконечный мрак
утраты, безнадëги и печали...
 
Выносит,
мерно зуммером частя.
Усталый голос: "Сто на пятьдесят.
Ну, всё, коллеги...
вроде откачали".